Тёмные лохматые ели и стройные высоченные сосны остались далеко внизу. Неразличимые с высоты по отдельности, они казались зелёным таёжным морем. От ощущения свободы захватывало дух. Восхищённому взору Вити открылась чудесная картина: слева высились скалистые отроги, уходившие за горизонт. Справа, сколько хватало глаз, колыхался дремучий лес. Лёгкие белые облака спешили навстречу, проплывая над ними. Колдун, раскинув руки, мчался вперёд маленьким упитанным аэропланом. Витя несильно подёргал Колдуна за бороду, привлекая внимание. Когда тот глянул на него, Зяблик улыбнулся и показал ему большой палец. Старый карлик подмигнул в ответ и указал пальцем вниз, мол, смотри лучше туда.

Оказывается, в настоящий момент они пролетали над небольшим лесным озерком. На волнах озера качалось несколько рыбацких лодок. Рыбаки их заметили и теперь тыкали пальцами в небо, по всей видимости, показывая друг другу «диво дивное». Витя, вот что значит воспитание, приветливо помахал рыбакам руками. В его голове мелькнула радостная мысль, что всё-таки хорошо, что он предусмотрительно обвязался бородой: и руки свободны, и «причинные места» не на всеобщем обозрении.

Не знаю, что на него нашло, но, то ли от переизбытка чувств, то ли от души, Витя вдруг громко продекламировал первое пришедшее на ум:

– «Там в облаках перед народом, через леса, через моря Колдун несёт богатыря»…

От этих слов у его бородатого «аэроплана» словно силёнок прибавилось – ещё шибче припустил Колдун вперёд.

Вскоре лес стал редеть. Потянулся молодой сосновый бор, затем под ними затрепетала берёзовая роща и оставив лес позади, они вскоре оказались над колосящимися полями.

Почти прямо навстречу им, из-за горизонта вынырнула небольшая церквушка с золотыми маковками куполов и стала медленно, но верно, приближаться.

Видимо поздно её заметив, Колдун чертыхнулся и стал сворачивать в сторону, не желая пролетать над церковью. Огибая её по большой дуге, он то и дело поглядывал на колокольню, и что-то увидев там, невидимое для слабого Витиного зрения, стал поспешно спускаться к земле.

Раздался праздничный колокольный перезвон, который в народе обычно называют «малиновым». У Колдуна уже с первым ударом колоколов, словно топливо иссякло: он завис на мгновенье в воздухе и словно сбитый «мессершмидт», штопором устремился к земле, а вместе с ним соответственно и Витя, куда же, скажите на милость, он без него. В одной «связке» поди шли.

Хоть они и не договаривались о такой посадке, Витя шестым чувством догадался, что стряслось нечто выходящее из ряда вон. Благо, хоть Колдун снизиться немного успел, так что пшеничное полюшко их приняло в свои объятия без вывихов и переломов. Но всё равно, честно признаться, обоим здорово досталось. А Вите и того больше. А как иначе если ещё и Колдуном сверху. Ну да ладно, горевать некогда, надо бы разобраться что к чему.

Поднявшись на ноги и отвязавшись от бороды, Зяблик помог подняться контуженному Колдуну, который выглядел измочаленным, словно из него выжали все соки.

– Колдун ответь, что это было? – обратился Витя к болезненно кряхтевшему старцу. – И что тебя в полёте сбило?

Наш герой уже и не обращал внимания на все эти свои рифмы, да и вы не обращайте. Примите как должное. «Край чудес» однако.

Колдун вытер проступивший на лбу пот своей потускневшей бородой, и просветил своего спутника:

– Это всё Поп – толоконный лоб. Подловил меня со зла, зазвонил в колокола. Слышишь, как звонит-старается, мои чары рассыпаются. Считает он, коль чародей, так значит для людей злодей. Наверное, подумал Поп, что я стащил евоный сноп. У нас с ним давние раздоры, хоть не нужны с Попом мне ссоры.

Ага, правильно догадался Витя, значит, это колокольный звон так губительно подействовал на Колдуна. Не предполагал он, что такое может быть. Хотя чего удивляться, в таком подозрительно «чудесном» месте всякое возможно.

– Что дальше делать, как нам быть? Пойти с Попом поговорить? – спросил он у Колдуна. – Чтоб перестал уже звонить. Ну что, как быть?

Колдун поморщился.

– Чего уж там теперь, пусть бьёт. Быть может, лоб свой расшибёт, – колдун стал наматывать бороду вокруг своего упитанного тела. – Мне быстро силы не набрать, неделю нужно полежать, да похворать. А ты давай не жди меня, на север, коль пешком – полдня. Там терем старого Кащея, а я пойду уж, поболею.

С этими словами ушибленный и обессиленный колдун, закинув конец бороды себе на плечо, похромал в ту сторону, откуда они только что прилетели. Витя вновь остался один-одинёшенек и всё ещё гол как сокол. Налитыми колосьями же прикрываться ему совести не хватило. Хлеб всё-таки.

Так, всё в том же платье фасона «а-ля Адам», он направился на север, намереваясь быстренько и незаметно прошмыгнуть мимо церквушки. Не хотелось ему встречаться с местным воинственным батюшкой, который одним колокольным звоном распугивал не только всю нечисть в округе, но и вполне даже законопослушных и пристойных чародеев.

Пройти мимо незамеченным Вите всё же не удалось. Видимо у Попа, помимо колоколов, на колокольне имелась в наличии и подзорная труба. Едва Зяблик пересёк невидимую черту, оставлявшую церковь за неприкрытой спиной, как его настиг крупный чернобородый мужчина в чёрной же сутане и, перегородив путь, упёр руки в налитые бока. Если Витя не ошибался, а он в этот раз не ошибался, это был тот самый Поп – местная гроза ведьм и колдунов.

– Добрый день, святой отец! – вежливо поздоровался Зяблик с батюшкой.

– Гляньте, якой молодец! Аль не стыдно, скрыл бы срам. Здесь не баня, божий храм, – вместо приветствия, начал Поп читать «бесстыднику» проповедь-нотацию, указывая на церковь и пристройки. – Глянь вон Попадья в окне, за тебя уж стыдно мне. Детки вон мои, попята, словно малые опята облепили весь оград. Что проделке своей рад?

Поп, насупив кустистые брови, грозно сверлил Витю тяжёлым взглядом.

И так чувствуя себя не в своей тарелке, тот готов был провалиться сквозь землю, но вместо этого стал оправдываться.

– Грешен. Знаю. Каюсь. Срам. Не хотел вот так я в храм. Честно, стыдно, признаюсь. Больше здесь не объявлюсь.

– Ишь как складно ты запел. Отвечай, то ты летел? – ещё пристальнее впился в Витю Поп и сильнее сморщил свой толоконный лоб.

– То, прошу прощения, меня колдун тягал.

– Сговор с магом?

– В плен попал.

Ну и чего тут такого, что немного Витенька слукавил?! Зато у Попа суровые морщины на челе чуток разгладились. Как никак героический поступок батюшка совершил – человека вот из полона чародейского вырвал.

– Коль так, тогда изволь отблагодари, поработай-ка на меня годика три, – предложил «спасённому» Поп. – Нужен срочно мне батрак, я гляжу ты не слабак.

Конечно Поп немного приукрасил Витино физическое развитие, ну да Зяблик понимал истинные причины батюшкиного красноречия.

– Спасибо вам за комплимент, но только есть один момент, ведь я, простите, тоже не простак, чтобы горбатиться за так, – ответил «неблагодарный» Витя своему внезапному «спасителю», и даже удивился сам себе, что смог впервые за многие годы сказать кому-то (да ещё, кто бы мог подумать, духовному лицу) вполне уверенное «нет».

– Да ты условия послушай, – не собирался Поп отказываться от своей затеи уговорить юного кандидата в батраки немножко на него «поишачить», – Смотри, – стал батюшка загибать пальцы на руке, – сколько хошь работай, кушай. Правда, кушать только полбу, зато можешь бить мне по лбу.

Зря он так! Где-то Витя слышал нечто похожее.

– А хошь бесплатно причащу, грехи тебе все отпущу?! – умело торговался Поп. – Кагором сладким напою, а время грянет отпою?!

Нет, решил Витя, как-то надо отказать так, чтобы и не обиделся священнослужитель и понял, что зря он так подставляется. Не на того в один прекрасный день нарвётся.

– «Эх, не гонялись бы вы Поп за дешевизною»! – вырвалось у него как само собой разумеющаяся, широко известная в определённых кругах строчка.

Поп вздрогнул от этих слов. Посмотрел на Зяблика иначе, почти также как давеча Колдун. Зябко поёживаясь, Витя уж грешным делом подумал, что за такие речи предаст священник его анафеме сиюминутно. Ан нет. Развернулся Поп, рясу в руки и бегом к себе.

– Батюшка, вы не серчайте, это просто стих такой, – крикнул Витя вслед удаляющемуся Попу. – Лучше мне одёжу дайте. А то куда же я нагой?!

Ага! Сейчас!

Поп стремительно скрылся у себя в доме. Даже не оглянулся.

Не стал Витя ожидать, когда батюшка собак на него спустит. Поспешил и от греха, и от святости прочь.

– Эй! Постой, мил человек! Не догнать тебя вовек! – запыхался догнавший его батюшка. В руках он держал старую застиранную рясу. – Вот возьми, что бог послал, – протянул Поп ему рясу и похлопал по плечу. – Что ж ты сразу не сказал, что мол Витязь. Кабы я знал, разве я б тебя ругал. На меня ты не сердись, а Кащея не боись. Здесь тебе есть каждый друг, а Кащей… тот стоит двух. И спасибо за совет, буду щедрым, спору нет. Поспешай скорей к Кащею. Как поешь евоных щей, долго там ты не гости. Ты доспехи испроси. Облачайся и к Коту, на заветную версту. Там тебе всё скажет Кот, а быть может и споёт. Ну, давай, не стой столбом, поспешай, я чую лбом…

С этим напутствием, облачил в одночасье «расщедрившийся» Поп Витю в обширную, не по его размеру рясу. Мягко говоря, свободна была ряса и, даже можно сказать, мешковата. Ну да и ладно. Главное, теперь можно было Вите-Витязю идти туда ещё толком не зная куда, но уже не стесняясь и не краснея.

Попрощавшись на этом с Попом Витя продолжил свой дивный путь аккурат в указанном направлении.

В скором времени возделанные поля плавно перетекли в некошеные луга, а там, оглянуться Витя не успел, и уже роща берёзовая окружила, с тихим шелестом пропуская его сквозь свою светлую печаль. Поначалу не обратил он внимания, отчего это роща так печально провожает его, намереваясь погладить тонкими веточками своих белобоких деревьев. Да, по правде говоря, он и потом-то не сразу вспомнил о её странном поведении. Однако дальнейшие события показали, что на самом деле всё было не так радужно, как нашему герою того хотелось бы. И события эти начались, едва он вошёл под сень древнего ворчливого леса, который настороженно поглядывал на пришельца из-под своих мохнатых еловых бровей.

Словно не желая пропускать через себя, лес на Витином пути с каждым шагом становился всё гуще и дремучей. Колючие ветви, аки живые хлестали и цеплялись за презентованную Попом рясу. Зяблик еле успевал уворачиваться и прикрываться, продираясь сквозь чащу. Пройдя, а правильнее будет сказать, протиснувшись, совсем немного, он порядочно изодрал поповский подарок и уже почти смирился с тем, что здесь ему точно уже не пройти и надо возвращаться обратно, искать другой менее елово-тернистый путь, как вдруг случилась такая неожиданная оказия, что Витя испугался так, как давно уже не пугался (а возможно даже ещё никогда он так не пугался).

Повернувшись к лесу задом, а к оставшейся позади роще передом он услышал позади ехидный смешок. Оглянулся через плечо. Никого. Только сделал Зяблик первый шаг в обратный путь и тут же нечто пушистое и сильное без предупреждения прыгнуло ему на шею и начало умело душить бедного безобидного юнната. В голове у Вити загудело. В глазах у Зяблика потемнело. По рыбьи хватая ртом воздух, он кое-как справился с первым приступом паники и нащупал на своей шее когтистые лапы. А как нащупал он эти лапы, тут же накатил второй приступ паники. Но, как общеизвестно, у страха не только глаза велики. Изо всех, кстати практически последних, сил, Витя с трудом сдёрнул с себя неизвестного, неимоверно наглого налётчика и, куда только врождённая робкость девалась, приложил его со всего маху о толстое хвойное древо (шишки так и посыпались), затем ещё разок и, бросив наземь обмякшее тело врага, в запале прыгнул нападавшему обеими ногами на живот.

– У-ху-хух – пролепетало, видимо скоропостижно преставляясь, злобное существо с когтями и зашлось в предсмертном кашле.

Витенька исключительно от испуга, сел на это нечто сверху и, зажав супостата промеж ободранных коленей, нанёс серию поучительных пощёчин в то место, откуда этот лохматый мерзавец издавал гортанные звуки.

– Ух-хф – умирая, всё не успокаивался его внезапный противник и вдруг взмолился на человеческом языке, да ещё и… ну вы сами догадались, конечно же в рифму. – Не губи ты меня добрый молодец. Не мутузь меня в студень-холодец. Обознатушки, видать вышли нечаянно. О перепрятушках молю я отчаянно.

Смекнув что эта дикая тварь из не менее дикого леса обладает кое-каким разумом, раздухарившийся одержанной победой Витя всё же сжалился над ней и, оставив покоиться лохматое тельце на земле, привалился спиной к дереву отдохнуть и перевести дух после стычки.

Солнечный свет, местами прорываясь сквозь кроны деревьев к месту скоротечной драки, позволил ему теперь уже более тщательно рассмотреть то, что лежало на примятой во время борьбы траве. Пушистый комок серо-зелёной шерсти, держась передними когтистыми трёхпалыми лапками за живот, задними елозил по земле. Размерами существо было примерно с матёрого енота. Без хвоста. Зато уши почти человечьи, только непропорционально большие и комично подвижные. Чудо-юдо лесное, да и только.

– Ну, ох-охо, зачем так избиваешь?! Шуток что ли совсем не понимаешь? – вновь вымолвило «чудо-юдо» человечьим голосом. – И дерёшься, не по-здешнему. Кто же топчет ногами Лешего.

Ах, вот кто меня тут попугать вздумал, ухмыльнулся Витя, объездить, небось, хотел и лошадкой своей сделать. Леший, шмакодявка, собственной персоной пожаловал. Ну-ну, будем знакомы.

– А что же вы злодействуете? На нервы сами мне действуете, – парировал Зяблик в ответ на претензии лесовика. – И лес против меня настроили. Без причины прохожего расстроили.

Леший присел и, потирая дюже ушибленные бока, продолжил жалостливо:

– Сказал ведь, обознался я. Я ж думал Поп иль Попадья. Без колокола, без креста, подумал, ай да красота. Вот подвело же зрение, без всякого сомнения. По доброте душевной мне, хотелось славно пошутить и на тебе как на коне, себя немного прокатить. А ты гляжу я, больно смел и шутки не уразумел, меня аки щенка споймал и сдуру чуть не поломал.

Опосля таких его слов у Вити всю сердитость словно ветром сдуло. Понятно, рассчитывал стервец лесной на ошеломляющую внезапность, да не проняла новоявленного Витязя его проделка. Хорошо это, что на его месте не оказался Поп или, тем паче, Попадья, вздумай кто-нибудь из них по грибы да по ягоды сюда сунуться. Посему не сдержался Зяблик, и по всей строгости закона попенял Лешему.

– То добро, что вместо Попа, ваш выбор на меня попал. Заикой сделали б его, тот вас бы тыщу раз проклял. А если б Попадья была, она б на месте умерла. Так что давайте обещайте, что более не будет так. Не озоруйте, не стращайте. Вы вроде вовсе не вахлак, – Витя ободряюще ему подмигнул, и добавил. – Чтоб каждый путник молвить смел: «Там чудеса: там Леший бродит. Он добрый и не колобродит». Дружить с тобой, чтоб люд хотел.

Леший внезапно спохватился, протёр подслеповатые глаза и присвистнул.

– Так ты и есть тот самый Витязь?! Ах вы глаза мои стыдитесь! Как вы могли так подвести. Во всём виновна, знать, сутана, – Леший кивнул на Витины изодранные обноски с батюшкиного плеча, – Клянусь, добрей отныне стану и буду я закон блюсти, – он озабоченно поглядел на солнце, давненько перевалившее зенит. – Тебе же Витязь помогу, я Леший, здесь я всё могу. Я на заветную тропу, Неведомую для людей, тебя немедленно сведу. А чтоб ты поспешал скорей, я тотчас призову лосей. Они тебя доставят споро, в Кащеев терем бегом скорым.

Леший, подскочив словно молодой козлёнок (ни следа от недавних побоев не осталось, даже ничуточки), поманил Зяблика за собой. Неприветливый доселе лес, поначалу нехотя, а с каждым Витиным шагом всё охотнее расступался, беспрепятственно пропуская того следом за Лешим, катившимся в траве мохнатым колобком. Сейчас лес уже не казался таким дремучим, ворчливым и непроходимым. Скорее всего, и доселе он был просторным и приветливым, это Леший, озорник, его на хулиганство надоумил. Шутник трухлявый!

Не успел Витя толком и оглядеться с таким-то проворным проводником, как они уже вышли на ту самую заветную Неведомую тропку. Леший повертел ушами по сторонам и, видимо, расслышав то, что ему было нужно, обрадовано потёр своими цепкими лапками.

– Сейчас сыграю на трубе, подмогу вызову тебе. Эх, где же мой инстрУмент был, когда в последний раз трубил.

Задумчиво погладив свои уши и так ничего и не припомнив, Леший решил поступить иначе.

– Уж больно надо вспоминать, есть у меня кому искать, – с некоторым бахвальством, произнёс он. – Команду дам, трубу найдут и в целости мне принесут.

Поделившись своей идеей, Леший задрал голову и заковыристо засвистел. Почти по-соловьиному свистнул. Из крон тотчас донеслась быстрая чуть ли не барабанная дробь. Невидимый средь буйной листвы дятел, выстукивал по дереву лесной «азбукой Морзе» указания Лешего. Где-то в глубине чащи взволнованно застрекотала сорока. Ещё дальше, хорошо поставленным голосом, подключилась к «эстафете» кукушка. Чаща наполнилась щебетаньем, свистом, трелями, охами и вздохами. Лесной народ искал «трубу» хозяина. Подбоченясь, Леший, тот ещё самохвал, важно вышагивал вдоль по тропинке туда-сюда, то и дело, поглядывая на человека, мол, гляди Витязь, как тут всё у меня схвачено.

Прошло совсем немного времени, как за Витиной спиной раздалось глухое ворчание. Он обернулся и увидел, как на тропу из кустов выбрался косолапый медведь, державший в передних лапах большую морскую раковину, по всей видимости, ту самую трубу. Выглядел зверь внушительно, но особого страха у Зяблика не вызывал.

Не станет же медведь при Лешем на меня бросаться, понадеялся Зяблик на своего провожатого, и всё же, стараясь не делать резких движений, на всякий случай встал так, чтобы промежду ним и косолапым оказался хозяйничавший в этих местах Леший. Нехай он сам со своим «подчинённым» пообщается.

– Умница, ведмедка! – похвалил Леший косолапого, забирая у того «трубу» и, повернувшись к Зяблику, заговорщицки шепнул, чтобы «ведмедь» не услышал. – Что бывает редко. Он чаще дрыхнет в чаще, сон ему мёда слаще. Ну, все ж люблю зверюгу, косматого хитрюгу.

Медведь встал на все четыре лапы и, уловив ласковые нотки в голосе местного начальника, потёрся носом о плечо лесовика. Леший дружелюбно похлопал медведя по щеке и, нежно почесав шею, чем вызвал у бурого бурю восторга, предложил тому убираться восвояси.

Когда обласканный косолапый скрылся в кустах, Леший, прочитав на Витином лице явное недоумение по поводу наличия несвойственной у лесного жителя штуковины, поспешил того просветить кое в чём.

– Не удивляйся, Витязь, чудесной трубе, что из морской раковины смастерил я себе. Её я выменял на снасть у Старика, заядлого морского рыбака, – пояснил он происхождение своего духового инструмента. – Глянь, лучше Витязь, как трубит Лешак. И даже ты навряд ли сможешь дунуть так.

Леший начал не спеша, обстоятельно, набирать в себя воздух. Он медленно надувался, увеличиваясь в объёме, что вскоре стал смахивать на мохнатый дирижабль. Витя, по доброте своей душевной, уже настроился было переживать, как бы тот чего доброго не лопнул, но непоправимого происшествия не произошло. Леший, наконец, прекратил надуваться, приложился губами к раковине и затрубил.