И вот Лагутин сообщил:

– Поставлена задача стремительным ударом танковых клиньев групп армий «Север», «Центр» и «Юг» на большую глубину севернее и южнее Припятских болот разобщить и уничтожить главные силы советских войск и не дать им отойти в глубь территории.

– Основные направления ударов на Москву, Ленинград и Киев? – уточнил Сталин.

– На Москву и Киев! Именно на этих направлениях созданы наиболее мощные группировки.

Лагутин без запинки перечислил: в группе армий «Центр» 48 дивизий против нашего Западного Особого военного округа. В группе армий «Юг» – 40 немецких и дивизии сателлитов. В группе армий «Север» – 29 дивизий.

– Сколько же всего дивизий будет сосредоточено на наших границах? – задал вопрос Сталин.

– По данным, озвученным на совещании в конце апреля, предполагается довести общую численность дивизий в первом стратегическом эшелоне до ста пятидесяти семи, в числе которых семнадцать танковых и тринадцать моторизованных. Кроме того – восемнадцать бригад. В плане указано, что предполагается на пятые сутки захватить Минск, на восьмые – выйти на линию Каунас – Барановичи – Львов – Могилев-Подольский, на двадцатые сутки достичь рубежа: Днепр (до района южнее Киева) – Мозырь – Рогачёв – Орша – Витебск – Великие Луки – южнее Пскова – южнее Пярну. Затем предполагается двадцатидневный отдых для пополнения войск и перегруппировки. На сороковой день войны планируется вторая часть наступления, во время которой предполагается захват Москвы, Ленинграда и Донбасса.

– Отдых?! – покачал головой Сталин. – А потом Москва! Н-да, аппетиты большие.

– Москве в плане уделяется не только огромное политическое значение, но и военное – крупный и жизненно-важный железнодорожный узел ну и пункт, для обороны которого мы бросим все свои резервы. То есть под Москвой они предполагают добить остатки Красной армии и полностью нарушить железнодорожное сообщение. Без Москвы перевозки крайне затруднятся.

На первый взгляд, ничего уж такого необыкновенного в плане не было. Московское направление – традиционно для всех агрессоров. Киевское… Тут тоже всё понятно – Гитлеру важно было прорваться к Донбассу. Ну а Ленинград. На Северную столицу даже Наполеон отправлял один корпус своих войск.

Впрочем, теперь война иная. Война с фашистской Германией будет ожесточённой, и Гитлер поставил в ней свои корыстные и преступные цели.

Ему была нужна внезапность, нужна молниеносная война. Потому-то и стремился успокоить письмом, хотя только неразумный человек мог поверить в клятвы честью бесчестного бесноватого фюрера. Гитлер говорил о вторжении в Англию, но одновременно по многим каналам шла информация о скором нападении на СССР.

Сталин всё более убеждался, что слив информации идёт намеренно, и прекрасно понимал причину – Гитлеру было необходимо, чтобы он – Сталин – подвёл к границы все свои резервы, чтобы значительно усилил первые и вторые эшелоны. Вот это несколько удивляло. Но ответить на вопрос, зачем это делает Гитлер, Сталин так и не смог. Ответ на них дала катастрофа Западного Особого военного округа, превратившегося с началом войны в Западный фронт.

Всё чаще в различных сообщениях и докладах фигурировала дата – 22 июня! Ну что ж, Сталин знал, что Гитлер мистик, а потому вполне мог предполагать, что и тут он остался верен себе. 22 июня – перелом года. Кстати, и Наполеон ведь начал наступление в такое же время в 1812 году. Тоже подгадывал! И «подгадал»! Сталин не сомневался: «подгадает» и Гитлер.

Кроме того, Сталин владел и ещё одной закрытой информацией. Она являлась таковой, что с ней не поделишься ни с кем – за умалишённого сочтут. Известно было, что Гитлер якшался с экстрасенсами. А у тех было убеждение, что именно в сороковые годы Россия возьмёт курс на резкое возрождение – именно где-то через эти годы лежит рубеж перехода к необыкновенному возрастанию могущества. Понимал он, что известно это и Гитлеру. А что известно? В каком объёме? Возможно, в том же объёме, что и ему – Сталину.

А что вытекало из понимания данного вопроса? Да то, что начало перелома – 1942 год. Далее идёт всё резко, сильно! Это 1943 год, 1944 год, 1945 год… Потом подъём несколько утихает, хотя и продолжается путь к конечной цели – веку Сияния Руси. Сталин сосредоточился, чтобы вспомнить:

«Кто так назвал грядущий век золотым веком России? Ах да, – конечно же Пушкин!»

Сталин серьёзно интересовался наследием великого русского поэта, особенно не афишируя глубины этого интереса.

Ещё до революции в окружении Ленина появилась загадочная женщина. Звали её Зинаида Макаровна. Была она с Дона. Её брат Иван Макарович Рыбкин являлся хранителем Пушкинского архива. Работала она с Лениным по заданию своего деда Ивана Константиновича Морозова. Работала даже в эмиграции, в Париже. Какова была её задача? У Ленина не было секретов от Сталина. Сталин знал, что речь идёт о Пушкинской таблице революционных переходов, знал, что очень много советов давала эта женщина и по той работе, которая совершалась в стране. Сталин знал уже тогда о существовавшем на Дону архиве Пушкина, переданном атаману Кутейникову ещё в 1829 году. Но спасти архив не удалось – большая его часть была уничтожена в 1918 году, хотя он и не исключал, что пушкинисты немало важных документов спрятали самым надёжным образом. Как известно, рукописи не горят!

Сталин встречался с Иваном Макаровичем Рыбкиным. Он знал, что это – потомок дворянского рода Кутейниковых и Морозовых, знал, что человек он истинно русский, что образован и воспитан на высшем уровне, что он математик и что занимается законно-познавательными науками. Сталин не стал проявлять особенно большого интереса к Пушкинскому архиву. Опасался, что его интерес может не остаться в тайне и архив станут искать тёмные силы. Забирать его на хранение? Пока он жив, архив будет в безопасности. А потом? Ведь Сталин понимал, что не доживёт до сроков обнародования архива. Рыбкин назвал период с 1979 по 1998 год! В 1979 году Сталину будет сто лет! Сталин помнил Ленинскую фразу: «Какой из нас дурак доживёт до шестидесяти!» Помнил и некоторые важные моменты, сообщённые сестрой Ивана Макаровича Рыбкина. Они были использованы при составлении пятилетних планов развития народного хозяйства. Именно пятилетних. По Пушкину. Сталину импонировал Рыбкин, заявлявший: «Выстоять – значит победить!» Сталин считал так же. В отношении науки их взгляды также совпадали. Рыбкин говорил: «В науке не надо верить. Если в мире что-то существует, это можно познать. Если будете верить, а не познавать мир, вам подсунут ложь».

В этом Сталину, как руководителю государства, довелось убеждаться не единожды.

Вот и теперь ему постоянно пытались подсунуть ложь, но ложь особую. Его пытались убедить в том, что война начнётся 22 июня 1941 года. Но информации было слишком много, чересчур много. Это обилие информации могло иметь две стороны. С одной стороны, она могла разуверить в её правдивости, с другой – призвать к немедленным действиям. То и другое было выгодно Гитлеру. Это Сталин понимал. Но понимал он, что и Гитлер наверняка купается во лжи, а потому для него важно, чтобы Сталин провёл мобилизацию и сконцентрировал на границе максимум сил, которые можно будет разгромить в короткий срок, охватив танковыми клиньями, нарушив управление, окружив и уничтожив в котлах.

Сталин понимал, что и с разведкой у Гитлера не всё ладно. Разведка работает на то, чтобы доказать слабость СССР и подтолкнуть Германию к войне на благо всё той же коварной Англии. В такой обстановке нужно было держать ухо востро. И рассчитывать Сталин мог исключительно только на самого себя. Ведь Гитлер позднее понял, что Канарис умышленно снабжал его ложной информацией о слабости СССР для того, чтобы по заданию Англии поскорее толкнуть на войну.

Учитывал Сталин и мистическую сторону, которой большое внимание, как было известно из разных источников, уделял Гитлер. Знал, что Гитлеру экстрасенсы заявили: если он не разгромит СССР до 1942 года, то не разгромит его никогда.

Итак, всё сводилось к тому, что война начнётся 22 июня 1941 года. Именно эта дата казалась наиболее вероятной. Ну а то, что назывались и другие, которые оказались ложными, особенно не удивляло. Гитлеру нужно было одновременно и заставить поверить в начало войны и вселить неуверенность.

Снова и снова размышлял над одной странностью. Судя по тому, что сообщил разведчик Лагутин, Гитлер стремился заставить подтянуть войска к границе. Не странно ли? Получив разведданные о начале передислокации 16-й армии с Дальнего Востока на запад, руководство рейха впало в истерику и направило ноту, требуя объяснить, с какой целью это делается.

В середине мая поступила нота, которая, в принципе, была бессмысленной, поскольку руководство СССР имело полное право заниматься передислокацией своих войск на своей территории, но Сталин прекрасно понимал, что Гитлер ищет зацепки для того, чтобы в случае необходимости расторжения пакта о ненападении, обвинить во всём Советский Союз. Можно было и ничего не объяснять, однако Сталин ответил, что 16-я армия перебрасывается на советско-иранскую границу, чтобы усилить группировку, которая могла бы стать на пути англичан, если те предпримут агрессию через территорию Ирана.

Не желая обострять отношений, Сталин приказал наркому действительно отправить эшелоны на юг.

Гитлер устроил истерику по поводу выдвижения армии в западные области СССР! А тут вдруг, напротив, подталкивает к выдвижению войск к границе. Но пока ответа на этот вопрос не было.

Он взял на заметку эти странные факты. И занялся текущими делами. Надо было разобраться с дерзким пролётом германского самолёта через всю западную территорию СССР аж в Москву, на центральный фактически аэродром?

Маршал Советского Союза Тимошенко прибыл к Сталину, уже зная о причине срочного вызова. Сталин ответил на приветствие и доклад лишь кивком головы и сразу спросил:

– В чём дело, почему германский самолёт беспрепятственно пролетел от западных границ СССР до Москвы?

Что мог ответить Тимошенко? Только то, что успел выяснить перед поездкой к Сталину:

– Это германский транспортник. Он пролетел по маршруту Кёнигсберг – Белосток – Минск – Смоленск – Москва.

– Но почему же об этом пролёте, об этом прорыве через противовоздушную оборону не доложили войска воздушного наблюдения, оповещения и связи?

Тимошенко уже продумал ответы на некоторые вопросы.

– Германский транспортник был обнаружен, когда углубился на двадцать девять километров. Наблюдатели засекли его, но посчитали, что это рейсовый самолет ДС-3. Потому и не стали докладывать по команде.

– Кто первым получил информацию?

– Белостокский аэродром. Но там неделю назад нарушилась связь с силами противовоздушной обороны.

– Неделя прошла, но связь не восстановлена? – с раздражением спросил Сталин. – Как это может быть?

– Мне доложили, что там решается вопрос, кто должен её восстанавливать – службы аэродрома или войск противовоздушной обороны.

– Разгильдяйство! – сказал Сталин. – Прошу принять меры!

– Так точно, товарищ Сталин. За разгильдяйство виновные будут наказаны.

Но Сталин ещё некоторое время не мог успокоиться. Он задал прямо вопрос наркому:

– Не кажется ли вам, что немцы использовали эту самую доставку письма для того, чтобы проверить, каково состояние нашей противовоздушной обороны на Московском направлении? Ведь письмо они могли доставить по многим официальным каналам.

– Будет проведено тщательное расследование и издан специальный приказ! – поспешно заявил Тимошенко.

Сталин посмотрел на него, подумав: ничего ты не понял, товарищ нарком, ничего. Это была наглая, дерзкая выходка Гитлера. Она беспроигрышна. Если бы наши ПВО сбили «юнкерс», поднялся шум: мол, сбит мирно летящий пассажирский самолёт. Ну а то, что получилось, дало представление об уровне противовоздушной обороны, исследован и промерен маршрут, который мог бы пригодиться, если бы Гитлер решил начать войну с бомбардировки Москвы.

Правда, практическая дальность германского транспортника едва превышала тысячу километров, если точно – 1090 километров. Без заправки назад не вернуться. От Кенигсберга до Москвы горючего хватило, поскольку расстояние по прямой 1088 километров. Юнкерс летел на предельную дальность. В Москве его заправили и под конвоем истребителей сопроводили до границы.

Конечно, этот случай послужил хорошим уроком для командования войсками ПВО. Тем не менее приказ за подписью наркома и начальника Генерального штаба оказался на удивление мягким. Датирован он 10 июня 1941 года. В нём говорилось:

«15 мая 1941 г. германский внерейсовый самолет Ю-52 совершенно беспрепятственно был пропущен через государственную границу и совершил перелёт по советской территории через Белосток, Минск, Смоленск в Москву. Никаких мер к прекращению его полёта со стороны органов ПВО принято не было».

Далее перечислялось примерно то, что Тимошенко докладывал Сталину, довольно мягко порицались споры по поводу того, кто должен восстанавливать связь, перечислялись должностные лица, которые либо не знали об этом полёте, либо знали, но своевременно не доложили. К примеру, «начальник штаба ВВС КА генерал-майор авиации Володин и заместитель начальника 1-го отдела штаба ВВС генерал-майор авиации Грендаль, зная о том, что самолет Ю-52 самовольно перелетел границу, не только не приняли мер к задержанию его, но и содействовали его полёту в Москву разрешением посадки на Московском аэродроме и дачей указания службе ПВО обеспечить перелёт».

Прозвучали дежурные слова о потере бдительности, а затем последовали наказания, причём в отношении ряда лиц была лишь рекомендация соответствующим штабам и командованиям наложить взыскания.

Но самое удивительное, что на устранение недостатков давалось время до 1 июля 1941 года, а доклад о принятых мерах нарком и начальник Генерального штаба и вовсе потребовали сделать им к 5 июля 1941 года. А наказания от наркома? Одному генералу выговор, другому и вовсе замечание, а третьему и было дано поручение обратить внимание на свои недостатки!

На том и окончилось дело с пролётом германского транспортника.

Пройдут годы, и во времена предательского правления Горбачёва за пролёт германского легкомоторного самолёта, совершившего посадку на Красной площади, в сердце советской столицы, полетят с высоких должностей многие военачальники, начиная с министра обороны Маршала Советского Союза Соколова. Разве не удивительно то, что Горбачёв, который спал и видел, как бы продать Советский Союз своим западным друзьям-хозяевам хоть оптом, хоть в розницу, так уж рассердился по поводу демарша западных друзей. Сразу пошли разговоры, а не им ли всё и организовано, ради того, чтобы вычистить из Советской армии подлинных патриотов, которые могли помешать сдаче страны?

Ведь создалось особенное, далеко не предвоенное – имеется в виду 1941 год – положение в армии. Если перед началом Великой Отечественной войны, как показали события, немало выявилось предателей, виновных в катастрофе лета сорок первого года, то к восьмидесятым годам до высоких званий выросли те, кто начинали войну лейтенантами, капитанами, майорами, кто был воспитан уже при советской власти, советской школой и всем советским укладом жизни. Все они, за редким, очень редким, даже можно сказать единичным исключением, были действительно беспредельно преданы Советской Родине и не помышляли ни о каких заговорах и не рассуждали за рюмкой, что им «при немцах было бы не хуже», как рассуждали между собой генералы Мерецков и Павлов, по признанию на следствии самого Павлова.

Горбачёву весьма сложно было найти опору в армии, а потому волевых, честных и принципиальных военачальников приходилось удалять с их высоких должностей, расчищая путь к тому, чего не смог добиться пахан европейской банды бесноватый фюрер. Во второй половине восьмидесятых немало поистине беспредельно преданных крупных военачальников при странных обстоятельствах ушли из жизни. Ну конечно же либеральная общественность никогда не осуждала подобные странные удаления с постов или и вовсе из жизни.

В мае же сорок первого года Сталиным был санкционирован приказ не разгромный, не обезглавливавший командование силами ПВО, а заставляющий это командование собраться и подготовиться к будущим суровым испытаниям. Сталин старался добиться того, чтобы, даже оступившиеся, даже водившие весьма тесные отношения с теми, кто готовил заговор по сдаче Советского Союза Гитлеру и реставрации капитализма под своей властью – они наивно мечтали, что немцы им дадут это, – могли реабилитировать себя честным служением Отечеству.