Известно, что на творчество каждого поэта влияет обстановка в семье, в которой он воспитывался.
Не у всех сестёр будущего поэта жизнь сложилась счастливо, ровно как впоследствии и не у всех племянниц.
Екатерина Елагина сообщила в «Семейной хронике»:
«Старшая дочь Афанасия Ивановича Авдотья Афанасьевна была замужем два раза: в первый раз за Крюковым, во второй – за Алымовым (Дмитрием Ивановичем, коллежским советником. – Н.Ш.). Алымова сделали начальником таможни в Кяхте. Авдотья, которая была любимицей отца, перед отъездом заехала в Мишенское и стала просить, чтобы ей в её ссылку дали для развлечения сестру её Катерину, и отец приказал 12-летней Катерине, своей младшей дочери, ехать с сестрой.
Бабушка моя провела семь лет в Сибири; сестра не занималась ей нисколько; она переносила капризы старшей сестры и была свидетельницей её ссор с мужем и её ветреного поведения. Она сохранила на всю жизнь благодарное воспоминание об Алымове, который был ласков с ней и защищал её против сестры. Всю жизнь бабушка не любила сумерек: они напоминали ей несносное путешествие из Сибири в Россию; в возке одна с горничной, с замерзшими стеклами, в таком полумраке, при котором читать невозможно, так холодно, что работать нельзя, и этак больше шести месяцев. Впрочем, и книг-то у неё почти что не было, кроме произведений Жанлис Мадлен-Фелисите Дюкре де Сент-Обен (1746–1830), французской писательницы, автора книг для детей и сентиментальных нравоучительных романов».
В комментариях к «Семейной хронике» указано, что читала Екатерина Афанасьевна роман «Адель и Теодор, или Письма о воспитании», в русском переводе назывался «Аделия и Феодор, или письма о воспитании».
Екатерина Елагина заметила, что Екатерина Афанасьевна знала роман наизусть и поведала о дальнейшей судьбе своей бабушки:
«Она привыкла от скуки нюхать табак. Авдотья Афанасьевна, доехав домой, разъехалась со своим мужем и жила потом у овдовевшего зятя Вельяминова»
Вельяминов Николай Иванович был советником Тульского губернатора с 1784 года и тульского вице-губернатора с 1791 года.
Наталья Афанасьевна уродилась красавицей. К тому же, надо отдать должное Афанасию Ивановичу, а особенно его супруге Марии Гавриловне. Воспитаны и образованы их дети были прекрасно. У Натальи женихов было множество, но… она выбрала иную судьбу.
Екатерина Елагина писала:
«Наталья Афанасьевна, вторая дочь Бунина, была совершенная красавица. В то время был наместником Тульской губернии Кречетников; он был знаком с Буниными и заезжал в Мишенское; жена его была сумасшедшая и не жила с ним. Он влюбился в Наталью Афанасьевну; она в него; у них была связь».
Генерал-аншеф, граф Михаил Никитич Кречетников (1729–1793), был уже немолод. К нему, активному участнику Семилетней войны и Русско-турецкой войны (1768–1774 гг.), Императрица относилась с уважением, и с 1775 по 1788 год, по её назначению, он служил губернатором тульский, калужский и рязанской губерний. Андрей Тимофеевич Болотов в книге «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков» рассказал и о том, что Кречетников интересовался искусством, литературой и живописью:
«Наместник приездом моим был очень доволен, а поднесённою ему картиною ещё того более. Он не мог ею довольно налюбоваться и показывал всем её за диковинку, а особливо фаворитке своей, госпоже Вельяминовой, которая гостила у него тогда тут же со своим мужем. И при сём то случае насмотрелся я довольно сей госпоже, игравшей тогда важную роль, и не мог довольно начудиться её мужу, не чувствующему от того стыда, что носил почти только звание мужа, и жертвующему женою своею в угодность сему вельможе. Но не столько удивителен был он мне, сколько отец сей госпожи. Он был г. Бунин и служил тогда городничим в городе Белёве, где наместник и познакомился с сим семейством. Говорили, что будто бы сам и отец, и мать сей госпожи, бывшей тогда девушкою, поспешествовали сами такому знакомству дочери своей с наместником и единственно для того, чтоб пользоваться его милостью. И дабы можно было ему ее иметь у себя в близости, то и выдана она была за молодого человека из фамилии Вельяминовых, которого наместник по самому сему случаю произвел в люди и который, находясь при нём в должности советника правления, играл также тогда важную роль. Но как бы то ни было, но для меня как постороннего человека не было в том никакой нужды, и я доволен был тем, что и госпожа сия обходилась со мною довольно ласково и совсем не так гордо, как с другими».
Возможно, Андрей Тимофеевич несколько сгустил краски, поскольку связь наместника с Натальей Афанасьевной, урождённой Буниной, повлияла на служебный расклад в губернии. Должность, на которой он находился, едва не отдали зятю Афанасия Ивановича Бунина Петру Николаевичу Юшкову, поскольку он был мужем сестры Натальи.
Ещё до замужества Наталья родила от наместника дочь. Вот как рассказала о том в «Семейной хронике» Екатерина Елагина:
«Отец ничего не знал об этом (имеется в виду связь с наместником. – Н.Ш.); родившуюся у Натальи Афанасьевны дочь отправили в деревню воспитывать в Бунино, а связь продолжалась; Наталья Афанасьевна опять сделалась беременна, когда вдруг узнал отец. Он стал требовать, чтобы дочь шла замуж за Вельяминова, который, зная о том, что у неё связь, не боялся просить её руки. Наталья Афанасьевна сдалась на требования отца. На другой день после свадьбы привезли из Бунина её двухлетнюю дочь Марию. Наталья Афанасьевна, взяв её на руки, стала на колени перед мужем, прося его принять под своё покровительство несчастного ребёнка. Вельяминов так был тронут её просьбой, что заплакал и обнял их обеих, и мать и дочь.
Через месяц после их свадьбы у Кречетникова умерла жена. У Натальи Афанасьевны родилась ещё дочь Авдотья (впоследствии Арбенева), и потом еще дочь, которая была и дочерью Вельяминова, Анна Николаевна; она умерла старой девушкой. Наталья Афанасьевна жила недолго; у неё сделалась чахотка и она скончалась, оставив своих трёх дочерей ещё невзрослыми. Муж её, Николай Иванович, был неумен, весёлого нрава, пустой человек, неспособный ни на любовь, ни на ненависть. Он мало имел влияния на дочерей и мало значил в семье».
Казалось бы, когда наместник овдовел, могли открыться большие перспективы для Натальи Афанасьевны, но к тому времени она своими постоянными просьбами за родню стала, по мнению Болотова, несколько надоедать наместнику. Болотов перемену настроений наместника испытал на себе. На пике возвышения родни Натальи Афанасьевны наместник однажды довольно резко выговорил Болотову по незначительному поводу, но потом вдруг сменил гнев на милость.
Андрей Тимофеевич вспоминал: «…Непосредственно почти за тем, как наместник, излив на меня свой гнев, от себя почти выгнал, получил он всего меньше им ожидаемое известие, что любовница его и самая та, которая всему сему злу была первоначальною причиною, находясь тогда в Москве, кончила от болезни свою жизнь и переселилась в вечность. Вот чем он тогда огорчался, как приезжал к нему Юницкий (Василий Васильевич – директор экономии тульской казённой палаты). А как через то разрушилась и вся связь его с её родными, которая начинала и самому ему становиться уже в тягость, то и произошло от того то следствие, что наместник все мысли о согнании меня с моего места и о определении на оное её отца откинул и меня по-прежнему на оном расположился оставить. И как он на меня более всех, относительно до волостей, как на первого человека, надеялся, то потому-то и приказал тогда Юницкому препоручить мне написание докладных и им потом с такою похвалою опробованных пунктов».
Словом, любовь и тут оказалась важным движителем в делах губернских, настолько важным, что Болотов мог лишиться своего места.
И здесь, как и во многих других случаях, не принесла счастья, а явилась источником драм и трагедий.
Не удалось испытать полного семейного счастья и третьей дочери Буниных Варваре Афанасьевне. На её пути встретился человек, которого она полюбила и который полюбил её. Известна лишь его фамилия – Марков.
После помолвки, как рассказала Екатерина Елагина: «Маркову нужно было куда-то поехать; прошло несколько месяцев без писем от него; Афанасий Иванович, напуганный несчастием Натальи Афанасьевны, вообразил, что Варвара Афанасьевна оставлена женихом; вследствие истории сестры её, которая в это время сделалась известной, он стал требовать, чтобы Варвара Афанасьевна шла замуж за Юшкова Петра Николаевича, который в это время сватался за неё. Согласие у нее вынудили, и она вышла за человека, которого не любила, с другой привязанностью в сердце. У Маркова, который не забывал её (письмо запоздало почему-то) в самый тот час, когда она венчалась, лопнуло на руке кольцо, подаренное ему Варварой Афанасьевной».
Недобрым было предзнаменование. Но дело сделано. Юшков служил в Туле и увёз туда молодую жену.
Екатерина Елагина дала ей такую характеристику:
«Варвара Афанасьевна была отменно талантлива и во всем имела очень много вкуса. Актрисы тамошнего театра приходили спрашивать её мнения и совета, делали перед ней репетицию. Она была хорошей музыкантшей и, кажется, рисовала. Она умерла чахоткой, от которой не хотела лечиться и которую старалась развить в себе. Она не была счастлива и, кажется, никогда не любила своего мужа, хотя он любил её и был всегда нежен с ней.
…Она оставила четырёх дочерей: Анну, которую с самого рождения отдала своей матери (впоследствии Зонтаг), Марию (Офросимову), Авдотью (сперва Киреевскую, потом Елагину) и Катерину (Азбукину). Петр Николаевич после смерти жены вышел в отставку и поехал жить к овдовевшей тёще своей Буниной в Мишенское».
С семьёй Юшковых тесно связаны юные годы Жуковского… Ведь он рос и воспитывался вместе с дочерями Варвары Афанасьевны и был с ними очень дружен.
Русский писатель, поэт, литературный критикВасилий Васильевич Огарков в книге «В.А. Жуковский. Его жизнь и литературная деятельность» рассказывает: «Всё детство, отрочество и юность поэт провёл среди девочек, со многими из которых у него на всю жизнь сохранились задушевные отношения. Это были его племянницы, дети дочерей Марьи Григорьевны. Особенно Жуковский был дружен с девочками Юшковыми, из которых одна – впоследствии Анна Петровна Зонтаг – стала известной писательницей. Несколько позже особенная дружба связывала его с Марьей Андреевной Протасовой, к которой поэт питал восторженную привязанность; но роман с нею был неудачен, и это наложило несколько новых элегических штрихов на поэзию Жуковского».
На предыдущих страницах уже упоминалось о том, что старшая сестра по отцу Варвара – Варвара Афанасьевна, впоследствии по мужу Юшкова – стала крёстной матерью Василия Андреевича. Он рос с её дочками, которые приходились ему племянницами. Биограф указал:
«Окружённый этими друзьями, из которых некоторые отличались чуткостью и восторженностью, убаюкиваемый их нежными заботами и попечениями, поэт рано взрастил в себе то, отчасти сентиментально-платоническое уважение к женщине, которое было так свойственно и многим героям его баллад и элегий. Это молодое и восторженное женское общество являлось постоянной аудиторией поэта: ей он поверял свои вдохновения, ее одобрение служило для него критической меркой, а восторг, с которым встречались ею творения юноши, – наградой. Вся эта ватага молодежи бегала по саду, полям и лугам; среди помянутого общества в разнообразных и живых играх невольно возбуждалось воображение, совершался обмен мыслей и укреплялись симпатичные связи. Стоит прочесть письма поэта к ставшим взрослыми членам этого детского кружка, – письма, исполненные нежной дружбы и, до самой старости Жуковского, какой-то трогательной скромности, – чтоб видеть, насколько сильны у него были связи с друзьями детства, а также и чистую, голубиную душу поэта. Укажем здесь, кстати, и на то, что упомянутый выше девственный ареопаг с ранних лет направлял Жуковского на путь девственной, целомудренной лирики».
Супруга отца Марья Гавриловна фактически взяла на себя роль матери Жуковского. Она ничем не отделяла его от своих детей, столь же серьёзно занималась его воспитанием и столь же пристально руководила его образованием.
В марте 1791 года семья, уже перебравшаяся к тому времени в Тулу, понесла ещё одну утрату – умер Афанасий Иванович Бунин. Осиротела семья, состоявшая в основном из женщин. Единственным мужчиной был в ней восьмилетний Васенька Жуковский.
Отец перед смертью просил заботиться о своём внебрачном сыне, и Мария Гавриловна выполнила просьбу. Даже из доставшихся в наследство от отца дочерям денежных средств она отделила от каждой дочери по две с половиной тысячи рублей и записала их на счёт Жуковского.
Воспитание в чисто женском обществе наложило на него, как отметили биографы, серьёзный отпечаток. Ведь женщин он видел не только в роли своих воспитателей, но детское общество состояло тоже из девочек.
Вскоре Василий Андреевич поселился в доме своей крёстной Варвары Афанасьевны Юшковой.
В биографии Василия Андреевича Жуковского есть один любопытный факт. Мы ведь знаем его не только как выдающегося поэта и переводчика, но и как выдающегося педагога и воспитателя, обучавшего многих особ царствующего дома, а в их числе и наследника престола цесаревича Александра Николаевича, будущего Императора Александра II. То есть его грамотность, его талант не вызывают сомнения. И представьте… В юные годы, когда он переехал в Тулу к своей старшей сестре и крёстной Варваре Афанасьевне Юшковой и был определён в частный пансион, а затем в Главное народное училище, учёба продолжалась недолго. Василия Жуковского отчислили «за неспособность» к наукам.
Вот тебе и раз!!! Но позвольте, что-то сразу припоминается похожее. А ведь генерал-фельдмаршал Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический, тайный супруг Екатерины Великой, тоже ведь был отчислен из Московского университета, правда, с несколько иной формулировкой – «за леность и нехождение в классы». А капнуть дальше… Ещё более яркий пример – Пётр Александрович Румянцев. Намучавшись с ним, его командиры и воспитатели в Санкт-Петербургском сухопутном кадетском корпусе едва ли не предложили Императрице Елизавете Петровне выбор – Он или Они!
И какие яркие государственные и военные деятели, какие блистательные полководцы вышли! В чём же дело? Да в том, что Пётр Александрович Румянцев получил блестящее домашнее образование – отец занимался с ним. Ну а Потёмкин сделал себя сам. Чтений нужных книг дало очень и очень много.
В годы учебы в Московском университете Потёмкин пристрастился к чтению и проглатывал одну книгу за другой. Летом, приезжая к родственникам в деревню, забирался в библиотеку и, случалось, засыпал с книгой в руках на стоявшем там бильярдном столе.
Однажды его товарищ Матвей Афонин, впоследствии профессор Московского университета, купил специально для Потёмкина «Натуральную философию» Бюффона, только что изданную в России. Потёмкин вернул ему книгу на следующий день. Афонин с обидою упрекнул Григория в том, что тот даже не открыл книгу. Но упреки были напрасными, что доказал Потёмкин великолепным знанием её содержания. В другой раз он сам попросил Ермила Кострова, тоже однокашника, дать с десяток книг. Тот принес их Григорию, а через пять дней все до единой получил обратно.
Как тут было не удивиться? Трудно поверить, что человек способен прочитать за несколько дней такое количество книг. Ермил Костров с насмешкой сказал:
– Да ты, брат, видно, только пошевелил страницы в моих книгах. На почтовых хорошо летать в дороге, а книги – не почтовая езда…
– Я прочитал твои книги от доски до доски, – возразил Потёмкин. – Коли не веришь, изволь, экзаменуй.
Теперь, вслед за Афониным, настал черед удивиться Кострову.
Сергей Николаевич Глинка, побывавший в селе Чижове, поведал о сохранившейся там библиотеке Потёмкина следующее: «Управитель указал мне на старинный шкаф, и первая попавшаяся мне книга была “Слово о священстве” Иоанна Златоуста». Как видим, уже в детские годы были заложены в характере Потёмкина многие черты, которые вели его по жизни. Известно, что был он нелицемерно верующим человеком. Немало свидетельств и его приверженности военному делу, которое он, подобно Суворову, самостоятельно изучал с ранних лет. С.Н. Глинка привёл интересные факты, которые открылись ему во время изучения отроческой библиотеки будущего Светлейшего князя. Во многих книгах он нашёл пометки. Одна из них была сделана на полях возле такого текста: «Если исчислишь военачальников от глубокой древности, ты увидишь, что их трофеи были следствием их военной хитрости, и побеждавшие посредством оной заслужили более славы, нежели те, кои поражали открытою силой, ибо сии последние одерживают верх с великою тратою людей, так что никакой не остаётся выгоды от победы». А рядом рукою Потёмкина: «Правда, сущая правда, нельзя сказать справедливее». Далее Глинка писал: «Вижу другую завёрнутую страницу и читаю: “Изобилие денег не то, что благоразумие души: деньги истрачиваются”». В отметке Потёмкина сказано было: «И это сущая правда, и я целую эти золотые слова».
Любовь к чтению подчас отвлекала от занятий, но ведь она давала знания, и знания по тем временам увлекательные. Но вдруг после успеха в Петербурге Потёмкин был в 1760 году отчислен из университета «за леность и нехождение в классы».
По-разному объясняли это биографы Потёмкина. Вероятнее всего, охлаждение к наукам произошло оттого, что состав преподавателей университета в то время, среди которых были и подобные тем, что описал Мессельер, оставлял желать лучшего. Запоем читая книги, Потёмкин приобретал знания, которые часто превосходили знания его учителей.
То же самое можно сказать и о Жуковском. Он получил прекрасное домашнее образование в семье, отличавшейся высокой культурой. Особенно это касается супруги Афанасия Ивановича Бунина – Марьи Гавриловны. Недаром о ней современники оставили самые лестные отзывы. Самые лучшие её качества унаследовали и дочери. В семье своей крёстной, Варвары Афанасьевны Юшковой, продолжилось образование Жуковского.
Причём образование сугубо русское, что очень и очень важно. Конечно, золотой екатерининский век несколько поправил положение в домашнем воспитании, которое в период царствования Императрицы Елизаветы Петровны оставляло желать лучшего.
Тогда ведь доходило до смешного. Впрочем, смешно ли? Скорее, можно сказать, горько было. Вот только один пример…
В книге русского историка А.Н. Фатеева «Потёмкин-Таврический», изданной Русским научно-исследовательским объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример: «Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. “Зараза для севера”, как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники… Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем».
В семье Буниных, где началось образование Жуковского, да и в семье Юшковых, где оно продолжилось, подобные иноземные проходимцы не приживались. Конечно, попытки приставить всякого рода «немцев» к маленькому Василию делались, но он умел бороться с ними по-своему и в конце концов избавлялся.
В.В. Огарков так рассказал о попытке пригласить бестолкового и жестокого иноземца на роль учителя и об освобождении от него:
О проекте
О подписке