Александр как личность

Александру Великому, его походу, его вкладу в становление современной цивилизации посвящена обширная литература. Однако характеристика Александра как личности противоречива. Как в древности, так и в наши дни преобладает тенденция идеализации образа Александра. Еще античные авторы характеризовали Александра как гениального полководца, мудрого, дальновидного и милостивого правителя, честного, бесстрашного и благородного человека. Диодор свой рассказ об Александре начинает так: «В течение короткого времени Александр, опираясь на собственное разумение и мужество, совершил дела более великие, чем те, что совершили все цари, память о которых передана нам историей. За 12 лет он покорил немалую часть Европы и почти всю Азию и, конечно, приобрел громкую славу, равнявшую его с древними героями и полубогами» [23].

Плутарх сообщает, что «Александр был очень светлым, и белизна его кожи переходила местами в красноту, особенно на груди и на лице. Кожа Александра очень приятно пахла, а изо рта и от всего тела исходило благоухание, которое передавалось его одежде». «Еще в детские годы обнаружилась его воздержанность: будучи во всем остальном неистовым и безудержным, он был равнодушен к телесным радостям и предавался им весьма умеренно; честолюбие же Александра приводило к тому, что его образ мыслей был не по возрасту серьезным и возвышенным. Он любил не всякую славу и искал ее не где попало, как это делал Филипп, подобно софисту хваставшийся своим красноречием и увековечивший победы своих колесниц в Олимпии изображениями на монетах. Однажды, когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: „Да, если моими соперниками будут цари!“» [49].

«Впрочем, – говорит Курций Руф, – прекрасные качества своей души, которыми он превосходил всех других царей: выносливость в опасности, быстроту в решении и исполнении задуманного, верность слова, данного сдающимся ему, милость к пленникам, сдержанность в наслаждениях, хотя дозволенных и обычных, – все это он запятнал непреодолимой страстью к вину. В то время как враг и соперник его царской власти продолжал упорно воевать, а недавно побежденные и покоренные им с пренебрежением относились к его новой власти, он еще засветло садился за пиршества, на которых бывали и женщины, да не такие, которых нельзя было оскорблять, а распутницы, привыкшие жить с военными более свободно, чем полагалось. Из них одна, Таис…» [31, 5, 7, 1–3]. Далее следует описание известного сожжения царского дворца в Персеполе. Персы так и не простили Александру этого злодейства.

«Необыкновенная щедрость, свойственная Александру от природы, в еще большей мере, чем прежде, проявлялась теперь, когда могущество его столь выросло. При этом щедрости всегда сопутствовала благожелательность, которая одна только и придает дарам подлинную ценность. Приведу лишь немногие примеры. Аристон, предводитель пеонийцев, убил как-то вражеского воина и, показав его голову Александру, сказал: „Такой дар считается у нас достойным золотого кубка“. „Всего лишь пустого кубка, – ответил Александр, смеясь, – и я подарю тебе кубок, но сначала наполню его вином и выпью за твое здоровье“. Один македонянин из рядовых воинов гнал однажды мула, нагруженного царским золотом. Животное устало, и воин, взвалив груз на себя, сам понес его дальше. Когда царь увидел его мучения и разузнал, в чем дело, он сказал македонянину, намеревавшемуся снять с себя ношу: „Не поддавайся усталости, пройди остаток пути и отнеси это к себе в палатку“. Вообще же он больше сердился на тех, кто отказывался от его даров, чем на тех, кто выпрашивал их» [49, 43].

В походе и в битве Александр предпочитал быть в гуще воинов и разделять с солдатами все тяготы. Говорят, он знал по именам всех своих воинов-македонцев. Во время снежной бури, обрушившейся на его войско в походе на Габазу, «случайно один македонский солдат, еле держась на ногах, все же добрел, неся оружие, до лагеря. Увидев его, царь, гревшийся у зажженного костра, встал со своего места и, сняв оружие с окоченевшего и терявшего сознание воина, усадил на свое место. Тот долго не соображал, где он отдыхает и кто его посадил; когда жизненное тепло наконец возвратилось к нему и он увидел царское место и самого царя, то в испуге вскочил. Глядя на него, Александр сказал: „Сознаешь ли ты, воин, насколько лучше жить под моей властью, нежели под властью персидского царя? Ведь там казнили бы севшего на царский трон, а для тебя это оказалось спасением“» [31, 8, 4, 15–17].

Очень человечно он поступил в пустыне, где все сильно страдали от жажды. Воины раздобыли где-то немного воды для своих детей и, проезжая мимо Александра, предложили ему воду для питья. Александр оглянулся на своих спутников, истомившихся от жажды, и отказался от нее. Наградой ему были крики восторга и уверения, что с таким царем все готовы идти на край света.

Совершенным диссонансом с этим облагороженным образом Александра являются некоторые его поступки, скрыть которые оказалось невозможным по какой-то причине.

Юстин, пересказывая Помпея Трога, сообщает: «Первой заботой Александра (по восшествии на престол. – Н. Н.) было наказать убийц отца». А затем «приказал он также убить соперника своего по праву на власть, своего брата Карана, рожденного от мачехи» [75, 11, 3]. «Прежде чем отправиться на войну с персами, Александр умертвил всех родственников своей мачехи, которых Филипп в свое время поставил во главе управления, выдвинув на самые высокие и почетные должности [75, 11, 5, 1]. Не пощадил он и собственных своих родных, которые показались ему способными царствовать, чтобы в Македонии, когда он будет далеко от нее, не было почвы для мятежей» [75, 11, 5, 2].

После гибели Дария македонцы решили было, что война окончена и пора по домам. Среди воинов началось брожение, они отказывались идти вглубь Азии. Тогда Александр посоветовал солдатам написать письма родным, мотивируя это тем, что далее уменьшится возможность отправить письма домой из-за дальности. Письма он прочитал и всех недовольных собрал в одну когорту [75, 12, 5], чтобы либо распределить по дальним гарнизонам, либо бросить в самое боевое пекло и тем истребить. Эти сведения несколько по-иному высвечивают характер Александра.

Арриан предельно дотошно приводил диспозиции войск. Он пишет, что Александр, с трудом преодолевая сопротивление индийцев, придумал заградотряды: «Оставшееся у него войско он разделил на три части: Гефестиона он отправил пятью днями раньше с таким расчетом, чтобы те из его солдат, которые сбегут, желая скорее уйти подальше, наткнулись бы на отряды Гефестиона и были задержаны; Птолемею, сыну Лага, он тоже оставил часть войска и велел выступить тремя днями позднее, чтобы опять-таки беглецы из его солдат, повернувшие обратно, наткнулись на отряды Птолемея» [8, 6, 4, 6].

Курций Руф приводит сведения о том, что Александр упорно скрывал сведения о своих поражениях. Так, отряд Менедема, посланный Александром против Спитамена, попал в засаду и был наголову разгромлен, лишь немногим удалось спастись. «Пало в этом сражении 2000 пехотинцев и 300 всадников. Это поражение Александр ловко скрыл, пригрозив прибывшим с места сражения казнью за распространение вести о случившемся» [31, 7, 7, 39]. Возможно, сокрытие Александром своих поражений служит причиной путаницы в его перемещениях по Скифии и Индии. Александр так и не смог победить ни скифов, ни индийцев и велел писцам Эвмену и Диодоту врать о победах (английское write читается по-русски «врать»).

Плутарх упоминает о крайнем коварстве и жестокости Александра: «Храбрейшие из индийцев-наемников, переходившие из города в город, сражались отчаянно и причинили Александру немало вреда. В одном из городов Александр заключил с ними мир, а когда они вышли за городские стены, царь напал на них в пути и, захватив в плен, перебил всех до одного. Это единственный позорный поступок, пятнающий поведение Александра на войне, ибо во всех остальных случаях Александр вел военные действия в согласии со справедливостью, истинно по-царски. Не меньше хлопот доставили Александру индийские философы, которые порицали царей, перешедших на его сторону, и призывали к восстанию свободные народы. За это многие из философов были повешены по приказу Александра» [48, 59].

Наконец, последнее. Когда на р. Гифасис войско Александра взбунтовалось, отказываясь идти на Ганг, но никто не решался открыто высказать неподчинение Александру, выступил один из старейших и лучших военачальников Кен и выразил общее мнение. Александр три дня не выходил из палатки, но затем отменил продвижение на Ганг. Кен же в эти дни внезапно скончался. «Царь оплакал его, однако сказал при этом, что несколько дней назад Кен произнес длинную речь, будто один только рассчитывал вернуться в Македонию» [31, 9, 3, 20]. Похоже, Александр отравил Кена.

Современная историография об Александре

Отношение современных историков к Александру подробно рассмотрено А. С. Шофманом [71, с. 19–38]. Из западных историков XX в. лишь двое – Нибур и Белох – оценивают самого Александра и его вклад в историю очень невысоко. Нибур вообще не находит в нем ни одной хорошей черты, а Белох противопоставляет Александра его отцу Филиппу и приходит к выводу, что Филипп гораздо значительнее своего сына. Заступив на царство, Александр получил и государство, и войско уже готовыми.

Именно Филипп превратил Македонию из маленького государства в крупную державу, именно он создал регулярную армию, способную к великим завоеваниям. Белох отрицает у Александра и талант полководца, и способности к государственной деятельности. Непосредственное участие Александра во всех сражениях в качестве рядового бойца, позволяет Белоху утверждать, что он не мог руководить этими битвами. Стратегическое руководство Восточным походом и всеми битвами Белох отдает военачальнику Пармениону, служившему еще Филиппу.

Подавляющее большинство западных историков возвеличивают Александра, идеализируют его образ, подчеркивая все положительные черты его характера и замалчивая его дурные поступки и наклонности. Это можно четко проследить, подчеркивает Шофман, в творчестве видных представителей немецкой, французской, англо-американской и итальянской историографии. И. Г. Дройзен в первом томе «Истории эллинизма» (1890) указывает, что поход Александра ознаменовал конец одной мировой эпохи и начало другой. Он открыл Восток для Запада, создал основу для их объединения. Для покоренных народов, по мнению Дройзена, Александр был милостивым и полным отеческих чувств владыкой. Дройзену вторят Р. Пельман и Эд. Мейер.

В новейшее время тенденция идеализации Александра лишь усилилась. У. Вилькен называет Александра народным царем, делившим все трудности со своими воинами, с исключительной человечностью заботясь о своих людях, идя на личные жертвы и лишения. Вилькен подчеркивает демоническую волю Александра, основывающуюся на его абсолютной вере в свою миссию. Александра Вилькен называет врожденным полководческим гением, но на Восток, считает исследователь, он пришел не как завоеватель, а как освободитель от рабства, дающий освобожденным народам новые гуманные традиции жизнеустройства. Вилькен относит Александра к тем немногим личностям, которые открывали новые периоды мировой истории: после Александра мир стал другим и многие столетия развивался в направлении, заданном им.