Глава V. Москва-сирота

В десятом часу вечера к московским рогаткам со стороны Рязанской дороги подъехала большая толпа всадников. Несмотря на позднее время, ночным гостям пришлось ожидать недолго, и через несколько минут они уже двигались по улицам Москвы.

Москва давно уже крепко спала. Москвичи и не подозревали, какая опасность грозит их любимому великому князю…

Не то было бы, если бы кто из жителей увидал отряд. Загудел бы мигом набат на одной колокольне, потом на другой, и несдобровать бы тогда Васильевым недругам…

Но, на беду, никому и в голову не приходило выглянуть на улицу.

Всюду было тихо и безлюдно.

Отряд добрался до Константиновских ворот.

Воин, продолжавший служить проводником, слез с лошади и рукоятью плети несколько раз ударил в ворота.

Сейчас же – видно, все уже было готово к приему ночных гостей – в воротах открылось маленькое потайное оконце, мелькнул свет фонаря и чей-то голос спросил:

– Что за люди?..

– Государь и великий князь к себе жалует, – вполголоса ответил Волк.

Послышалось осторожное позвякивание цепей; тяжелые дубовые половинки, обитые железом, распахнулись, и всадники стали осторожно въезжать на кремлевский двор.

Шемяка, ехавший впереди вместе с князем Иваном, снял в воротах свою шапку и перекрестился; перекрестился и князь Иван.

– Помни, брат, что ты мне обещал, – проговорил глухим, встревоженным голосом Можайский, – пальцем не тронуть Василия и его семью…

– Помню-помню, волос не упадет с их голов, брат Иван! – изменившимся от волнения голосом ответил Дмитрий.

Подъехали шагом к золоченой решетке, окружавшей царский двор.

Ждали их, видно, и здесь. Волк тихо произнес несколько слов – и ворота решетки словно сами собой отворились.

Никто и не подумал слезть с коня, въезжая во двор: еще при въезде в Москву челяди было объявлено, что Василий больше-де не государь московский, что продал он, дескать, Русскую землю татарам, что за такое лихое дело надо его с места согнать, а на его место сядет, мол, Дмитрий Юрьевич.

Потому никто и не подумал оказать уважение великокняжескому двору.

А ведь еще сегодня знатнейшее князья и бояре, подъезжая ко двору, у решетки слезали с коней и вылезали из повозок и с непокрытыми головами шли к крыльцу царских хором…

Дмитрий вполголоса распорядился, чтобы челядь окружила все постройки и никого не выпускала.

У Красного крыльца они вместе с Можайским слезли с лошадей и осторожно поднялись на рундук; следом за князьями шло человек пятнадцать боярских детей с Волком во главе.

Вход в сени был заперт.

– Стучи, Волк! – приказал Шемяка.

Волк и нагайкой и кулаком забарабанил в дверь. Глухо и тревожно раздались эти удары в ночной тишине; на заднем дворе залаяла одна собака, за ней другая…

Волк, не стесняясь, продолжал стучать.

Сквозь разноцветные слюдяные окна с решетками мелькнул слабый огонь; за дверьми послышались шаги и испуганные голоса людей.

Не татарва ли опять тайком пробралась в Москву? Но нет, в окна не видно зарева, не слышно также и набата…

Что же могло случиться? Кто осмелился так нагло ворваться на великокняжеский двор и безобразно дерзко стучаться в царские хоромы?

Дворецкий Лука, бледный и испуганный, стоял с ключами в сенях и не знал, что ему делать. Десятка два челядинцев и жильцов, тоже все бледные и перепуганные, перешептывались друг с другом, боязливо поглядывая на двери.

– Беги-ка, Василий, – дрожащим голосом обратился Лука Петрович к одному из жильцов, – да постучись к матушке-царице. Пусть ее милость одевается скорее – добра-то не ждать уж тут… А ты, Степан, – обернулся дворецкий к другому, – снеси фонарей в тайник на случай…

Стук в двери не прекращался и даже усилился; теперь стучали как будто несколько человек.

Дворецкий перекрестился и открыл маленькое дверное оконце.

– Кто тут? – прерывающимся от страха голосом спросил старик.

В решетке оконца мелькнуло бородатое лицо Волка.

– Отворяй, Лука! – грубо крикнул он. – Государь и великий князь в свои хоромы жалует!..

Пораженный дворецкий отшатнулся от двери. Выскользнувший из рук старика фонарь со звоном упал на пол…

– Что же это, господи? С нами крестная сила! – несвязно проговорил он, озираясь на толпу слуг.

Челядинцы тоже все помертвели от ужаса.

– Отворяй, что ли, черт старый! А то двери разобьем! – раздался снова с крыльца угрожающий голос Волка.

Один из великокняжеских челядинцев, статный парень из боярских детей, смело подошел к двери. Он был бледен, но, по-видимому, менее других поддался страху.

– Кто тут говорит, что государь и великий князь к себе жалует? – твердо и громко переспросил он. – Государь и великий князь московский Василий Васильевич на отъезде ноне… Что вы за люди такие? – закончил он сурово. – Уходите, пока целы!.. Вернется государь – не пожалует вас за такие шутки…

– Отворяй, Захар, не ломайся! – прикрикнул снаружи на боярского сына Волк. – Не пужай больно, не малые ребята мы, чай, – насмешливо прибавил он, – да и врешь ты все: государь и великий князь московский, Дмитрий Юрьевич, здесь стоит и гневается… Будет ужо всем вам!..

– Братцы, да это Волк ведь старковский! – произнес пораженный Захар, обращаясь к остальным челядинцам.

Волка знал весь великокняжеский двор, да и он знал всех в лицо и по именам.

Старый дворецкий, сразу понявший из последних слов Волка, в чем дело, бессильно опустился на скамью. Перед его глазами в одно мгновение промелькнули все ужасы кровавого раздора между братьями.

Поняла все и челядь.

– Боярин, как бы не прогневить государя и великого князя Дмитрия Юрьевича! – умышленно громко, чтобы слышно было на крыльце, произнес один из жильцов. – Своя-то рубашка ближе к телу! – вполголоса добавил он в сторону товарищей.

Трусость и измена уже заползли в их сердца, и они только не решались еще громко высказать свое решение.

Лука Петрович сидел на лавке и, казалось, не слышал обращенных к нему слов.

Жилец поднял ключи, оброненные дворецким, и решительно шагнул к двери.

Но он не успел вложить ключ в замочную скважину. Боярский сын, разговаривавший с Волком, ловким движением вырвал у него связку ключей и, оттолкнув растерявшегося жильца, заслонил собой дверь.

– Изменники, предатели! – дрожащим от гнева голосом воскликнул он. – Как Иуда хотите предать своего царя! Кому вы крест целовали? Нет у вас другого государя и великого князя, кроме Василия Васильевича!

Пламенные, дышавшие негодованием слова Захара на минуту смутили челядь.

– Ишь ты какой верный выискался! – злобно засмеялся жилец, собиравшейся отпереть дверь. – Братцы, шерсть-то ведь с нас полетит!.. Что его, дурака, слушать!.. Скрутим ему руки, а государь Дмитрий Юрьевич услуги нашей не забудет!..

Эти слова решили все дело.

– И то, братцы, что на него, безмозглого, смотреть! – раздались голоса. – Встретим по-хорошему государя, нам же лучше будет!..

Вся челядь толпой двинулась к дверям.

Дворецкий Лука порывался было что-то сказать, но махнул рукой и остался на своем месте. По щекам старика покатились крупные слезы.

Челядь окружила Захара и попробовала уговорить его. Но боярский сын выхватил из-за сапога широкий нож и размахом руки заставил попятиться назад холопов.

– Зарежу! Подходи, предатели! – весь бледный, с горящими от гнева глазами, прикрикнул Захар. – Ужо вернется госу…

Парень не успел договорить. Тяжелая дубовая табуретка, ловко пущенная жильцом-предателем, острым углом попала в висок Захару. Боярский сын замертво повалился наземь.

Пока все это происходило в сенях, стук снаружи совершенно прекратился. Князь Дмитрий услышал сквозь оконце речи челяди и велел повременить выламывать дверь.

Холопы с униженными поклонами встретили Шемяку. Но Дмитрий, даже не кивнув никому, быстро пошел внутрь хором по знакомым ему переходам.

Отпирая дверь, холопы оттащили бездыханного Захара в сторону. Парень лежал у стены, широко раскинув руки. Алая кровь из разбитого виска тонкой струйкой стекала на пол.

Волк, проходя мимо Захара, со зверской усмешкой ударил острым носком сапога прямо в лицо верного слугу Василия.

– Пес ты Волк, право слово, пес! – укоризненно произнес старик-стремянный, шедший сзади.

Волк злобно захохотал.

Когда посланный дворецким слуга прибежал на половину великих княгинь, там царила полнейшая тишина. Обе княгини давно уже спали. Спали и младшие дети великого князя. Слуга торопливо разбудил одну из постельных боярынь.

– Буди, матушка, княгинь обеих скорее! – заговорил челядинец, когда боярыня наконец очнулась от крепкого сна. – Беда стряслась, лихие люди на государев двор напали!..

Боярыня дико вскрикнула и, как была неодетая, бросилась в опочивальню княгини Марьи.

Через несколько минут по всей женской половине заметались испуганные женщины. Не зная еще, что случилось, они уже голосили и причитали на весь дом. Княгиня Марья, схватив на руки обоих маленьких детей, с воплями ужаса бросалась то к одной, то к другой своей боярыне…

Старуха Софья, одна в этой суматохе сохранившая хладнокровие, успела кое-как одеться и войти в опочивальню невестки.

– Матушка, – вскрикнула княгиня Марья, бросаясь к старухе, – напали злодеи на государев двор! Пожгут и порежут нас всех! Ой-ой, Васенька, князь ты мой, на кого ты нас покинул!..

И княгиня заголосила еще пуще.

– Где Василий-то? – отрывисто спросила Софья о жильце, присланном дворецким.

– У дверей он, княгиня-матушка! – указала ей одна из плачущих боярынь.

Софья вышла в темный коридор.

– Что стряслось там, Василий? – спросила она жильца.

– И сами не знаем, княгиня-государыня! – ответил жилец. – Что ни на есть силы стучат в Красное крыльцо… Кому ж, окромя лихих людей, на такое решиться?..

Дело было необычное – стучать, да еще среди ночи, в хоромы великого князя!

Значит, действительно беда стряслась.

Старуха Софья быстро все сообразила и стала немедля распоряжаться.

Она прикрикнула на растерявшихся боярынь, велела им одеться самим и одеть великую княгиню с детьми. Сама же поспешно отворила одну из укладок в своей опочивальне и вынула несколько изукрашенных ларцов. С ними в руках она снова вышла в коридор.

– Бери-ка, Василий, снеси скорей в тайник да приходи назад скорей… Великую княгиню с детьми поведешь!..

Жилец взял ларцы и скрылся в одном из переходов.

Старуха Софья между тем оделась окончательно сама и успела закутать невестку и внучат.

Через несколько минут вернулся Василий. В руках у него был слюдяной фонарь.

– Веди скорее! – встретила его Софья.

Плачущая княгиня Марья, мамка с детьми, боярыни и девушки, предводительствуемые жильцом, голося и причитая, стали спускаться по потайной лестнице в подклеть. Фонарь Василия сильно светил в темноте, и мрак еще более усиливал испуг и отчаяние женщин.

Княгиня Софья молча шла позади всех.

В подклети, заставленной сундуками и укладками, было холодно и сыро. Один из сундуков, казавшийся на вид чрезвычайно тяжелым, был сдвинут в сторону, и на его месте зазияла открытая подполица. Здесь был тайник.

Василий с фонарем подошел к подполице и осветил первые ступени лестницы, уходившей, казалось, в темную бездну.

– Там уж ждут с фонарями холопы, княгиня-матушка! – проговорил он, помогая жене великого князя спуститься в тайник.

Когда все женщины скрылись из глаз, Василий захлопнул подполицу и без труда поставил на прежнее место сундук. Сундук на самом деле был пустой, да и сам по себе весил меньше других.

Василий направился на половину великого князя. Но он не успел пройти и двух горниц, как послышались тяжелые шаги и громкий говор.

«Они… вороги лихие!» – мелькнуло в голове жильца, и он, бросив фонарь, опрометью кинулся назад к потайной лестнице. Спустившись вниз в подклеть, Василий на ощупь добрался до знакомого сундука, поспешно сдвинул его с места и поднял затвор. Сойдя на несколько ступеней, жилец потянул веревку и захлопнул за собою подполицу…

В тайнике царил непроницаемый мрак.

Ощупывая руками и ногами ступени, Василий осторожно спустился на дно. Отсюда по направлению к берегу Москвы-реки шел длинный, узкий коридор. Кирпичные стенки и пол коридора были мокры от сырости.

Василий перекрестился и, держась руками за противоположные стенки, пошел по тайнику.