– Примерно так, Иван Максимович, – признался Гуров. – Сделаем так. Мы посетим тюрьму. Я разыскиваю сообщников осужденного. Факт, что розыскник в присутствии адвоката переговорил с парнем, не вызовет ни у кого подозрений. После свидания вы продолжаете заниматься текущими делами и Тимуром Яндиевым не интересуетесь. В случае, если вскроются новые обстоятельства, вы, как и положено адвокату, включаетесь в работу.

– Посещают, молодой человек, вернисажи, а встретиться с приговоренным к высшей мере – задача архисложная, для вас невыполнимая. – Хозяин говорил уверенно, но в его взгляде появился откровенный интерес. – Вы – особа, приближенная к императору?

– Просто я работаю в розыске четверть века, у меня много друзей, еще больше врагов. В принципе, Иван Максимович, это моя проблема. Если вам нанесут визит люди любопытные, интересующиеся, почему вокруг вас крутится полковник угро, дайте мне нелестную характеристику, мол, человек за деньги готов на любой обман пойти, морочит людям головы, изображает активность. Вы сожалеете, но ваш подзащитный виновен, решение суда правильно, в помилование Президентом вы не верите.

– Вынуждаете врать старого человека. Грешно.

– Ложь во спасение, бог простит.

– Лев Иванович, я считаю возможным, что обвинение против Тимура сфабриковано, но все пятеро свидетелей не могут быть подставными. У меня большое подозрение вызвал некто… – Адвокат замолчал, вспоминая фамилию свидетеля, не очень уверенно произнес: – Ивлев. По-моему, служащий банка. Он в автобусе сидел рядом с Тимуром, и тот якобы своим рюкзаком придавил Ивлеву ногу. Ивлев проехал на автобусе не много, вышел на ближайшей остановке – странный свидетель, от таких показаний плохо пахнет.

– Спасибо, Иван Максимович, – Гуров поднялся. – Когда я получу разрешение на посещение осужденного, я вас извещу.

Бояринов пошел провожать гостя, в гостиной, отворачиваясь от огромного холодильника, стесняясь, спросил:

– Что же, ко мне теперь без спроса так и будут приходить неизвестные и совать в холодильник продукты? И сколько же времени все это продлится?

– Мне бы найти таких чертей, у меня в холодильнике дохлая мышь валяется, с голоду померла. Вы, Иван Максимович, примите от людей причитающийся гонорар и живите без головной боли.

– А если замок сменить? – Бояринов вздохнул. – И поставить холодильник в гостиной! Ну надо же такое придумать!

– Я вам глубоко сочувствую, не выжимайте из меня слезу. – Гуров попрощался и ушел.

…Генерал Орлов пребывал в гневе, больше изображал, получалось у старого сыщика достаточно скверно.

Гуров, присев на любимый подоконник, курил, пускал дым в форточку, ждал, пока друг выдохнется. Сыщик не сомневался, гнев Петра был вызван не столько бесцеремонной просьбой, сколько генеральским мундиром, который Орлов был вынужден надеть с утра, так как топтался спозаранку на ковре у руководства, теперь переодеться лень, а мундир жал и мешал чувствовать себя комфортно. Можно достать из шкафа штатский костюм, помочь вернуться Петру в нормальное состояние, но известно, генерал стеснялся показываться без штанов, обнажив кривые волосатые ноги.

– Я тебе ясно сказал, что не знаю нынешнего начальника тюрьмы и не буду к нему обращаться с незаконной просьбой. – Орлов расстегнул блестящие пуговицы на груди, глубоко вздохнул. – Ты – спиногрыз, хочешь на чужом горбу в рай въехать.

Гуров ничего не ответил, соскочил с подоконника, достал из шкафа костюм шефа, повесил на край открытой дверцы.

– Переоденься, я пойду с Верочкой поболтаю. Между прочим, по твоей милости девчонка до сих пор не замужем.

– Наглец, она ходила замуж, а холостая теперь не по моей, а по твоей милости. Девочка всех мужиков на тебя примеряет, а ты, паршивец, размера не имеешь.

– Давай, давай! – Гуров вышел, прикрыл за собой тяжелые двойные двери.

В приемной, держа на коленях папки с бумагами, сидели два полковника. Увидев вышедшего Гурова, один из них поднялся, сыщик махнул на него рукой.

– И не думай, Витя, порвет на стельки. Мой вам совет: приходите после обеда.

– Лев Иванович, ты же в отпуске. И чего вы не поделили? – спросил второй посетитель, который был в погонах, несмотря на то, что в управлении форму надевали лишь в крайних случаях.

– Леша, тебе форма идет, – Гуров подмигнул Верочке, которая возилась с суперновым кофейником. – Иди в кадры – власти больше, и форма положена, и девочек хватает.

– Грубый ты мужик, Лев Иванович, – обиделся полковник. – Считаешь, ты один розыскник, остальные лишь прохожие.

– Леша, спроси у девочек, каждая скажет, тебе форма личит, – рассмеялся Гуров, услышал, как на столе Верочки тренькнул телефон, сказал: – О! Верунчик, это городской параллельный?

– Будто не знаете, – сердито ответила Верочка. – Вы уже женились или все раздумываете? Уйдет Мария от вас и правильно сделает!

– Я ей то же самое говорю, – Гуров показал Верочке язык и вернулся в кабинет генерала.

Орлов, уже в штатском костюме, накручивал телефонный диск.

– Никого не застанешь, на фронт ушли, поганцы.

Наконец Орлов соединился, спросил:

– Господин генерал-полковник? Некто Орлов беспокоит. Здравствуй, здравствуй, сейчас я выясню, насколько хорошо ты меня помнишь. Почему звоню не по вертушке? Так ты вроде на пенсии, у тебя спецсвязь должны отключить. Знакомства и старые друзья? Прекрасно, мне и нужны твои друзья. Ты местами заключения руководил. Неважно, что давно, люди ведь работают, своих командиров помнят. Понимаешь, дружище, моему парню необходимо встретиться с осужденным, которого приговорили к вышке, он ждет помилования. Сам, как известно, в отпуске, вернется, ему будет не до помилований. Где сидит? – Орлов взглянул на Гурова, выслушал абонента, сказал: – Правильно, там и содержится. У нас имеются серьезные подозрения, что осужденный был не один и банда гуляет. Почему раньше не спохватился? Руки только две, а дел много. Полковник Гуров. С гонором, говоришь? С этим у него все в порядке, бог делил на десятерых, отдал одному. Позвонишь, переговоришь? Спасибо, дружище. Как сам, как внуки?

Орлов прикрыл трубку рукой, сказал:

– Лева, о твоем дерьмовом характере даже на садовых участках знают. Шагай, позвони к вечеру.

Тимур Яндиев, адвокат Бояринов и полковник Гуров сидели на привинченных к полу табуретках за чистым деревянным столом. Комната была без окон, но воздух вполне приличный, не пахло не только тюрьмой, даже казармой. Тяжелая стальная дверь имела «глазок», в верхних углах комнаты внимательный человек мог обнаружить объективы телекамер, естественно, что помещение прослушивалось, разговоры записывались.

Адвокат с осужденным поздоровался, парень негромко и вежливо ответил, на Гурова взглянул безразлично. Полковник удивился, что парень был без наручников и внешне не походил на приговоренного к смертной казни: лицо спокойное, отнюдь не изможденное, осанка прямая, глаза, правда, пустые, словно неживые.

– Иван Максимович, поговорите с Тимуром, я послушаю, – сказал Гуров и вынул тем временем из кармана цветные фотографии родственников Яндиева, разложил их перед Тимуром, рядом положил страницу печатного текста, приготовленную заранее.

– Что, Тимур, так и будем молчать? – Адвокат понимал, что является лишь ширмой, его слова не имеют значения. – На суде ты признал, что рюкзак со взрывчаткой принес в автобус ты, не собирался его оставлять, но в спешке забыл. Глупая, неловкая ложь, мальчик. Нам стало известно, что, кроме тебя, в теракте принимали участие еще несколько человек. Ты считаешь справедливым, что сидишь в тюрьме, ждешь помилования, а твои друзья гуляют на воле, вкусно едят и пьют, любят женщин?

Пока Гуров раскладывал на столе фотографии, Тимур не обращал на русского внимания, хотел снимки в сторону отодвинуть. Но вдруг взгляд его зацепился, рука вздрогнула, на бесстрастном лице появилась гримаса. Он не слушал адвоката, внимательно рассматривал фотографии, откладывал, снова брал в руки, поднял взгляд на незнакомого русского, придвинул лист с печатным текстом, прочитал:

«Тимур, обрати внимание на число, которое видно на газете. Снимки твоей родни сделаны два дня назад в Москве, сейчас твои близкие далеко, они в полной безопасности, их достать невозможно. Твоя жизнь – не твоя собственность, тебя родила мать, воспитали отец и дед, в тебе кровь предков, ты не имеешь права расплескать ее в тюремном дворе. Переверни страницу, напиши коротко, как все произошло. Мне нужно зацепиться за кого-нибудь из организаторов».

Гуров увидел, что парень прочитал текст дважды, положил перед ним авторучку.

– Тимур, кто дал тебе взрывное устройство, кто научил им пользоваться? – продолжал монотонно повторять адвокат.

Тимур медленно писал. Гуров поднялся, начал неторопливо прохаживаться по комнате, подошел к двери, махнул перед «глазком» рукой. Дверь не открылась, спокойный голос спросил:

– Вы закончили?

– Нет, хотел пепельницу попросить.

– Вентилятор не работает, курить не положено.

– Ну извини, и тебе не болеть, – ответил Гуров, увидел, что Тимур писать закончил, подошел к столу, забрал ручку, снимки, лист бумаги, убрал в карман, сказал:

– Может так быть, что я случайно встречу кого-нибудь из твоей родни, что передать?

Тимур отвернулся, глухо произнес:

– Слава Аллаху!

– Слава, – Гуров кивнул. – Может, добавить, что ты любишь родивших тебя на свет отца с матерью, деда, который сажал тебя на коня, сестер, которых ты растил и учил уму-разуму? Сказать, что Аллах велик, но велел каждому человеку пройти свой путь до конца и бороться до последнего вздоха?

– Вы не чеченец, вы русский, – ответил Тимур.

– Русский, – согласился Гуров. – И не вижу в этом ничего плохого.

Бояринов и Гуров сели в «Пежо», проехали два квартала, свернули в переулок, сыщик припарковался, выключил мотор, вынул из кармана полученный от Тимура лист и перекрестился.

– Вы, Лев Иванович, нарушаете все существующие законы, – пробормотал адвокат, пытаясь развернуть листок, который держал Гуров.

– Извините, Иван Максимович, нарушить все я бы не сумел, законов очень много, жизни не хватит.

Он не разворачивал листок, не торопясь закурил, приспустил стекло, только затем развернул бумагу, просмотрел, передал адвокату.

– «Я ничего не знал. – Бояринов не обладал выдержкой и читал вслух. – Мне дали сумку, сказали, что в ней деньги для борьбы с неверными, посадили в автобус, велели сойти на площади Восстания, сумку оставить под задним сиденьем, ее заберут. Кто заберет, не знаю, со мной говорил русский. Человек нестарый, среднего роста, голова бритая, на руке выколот якорь. В первый день после ареста в камере какой-то русский, похож на бомжа, мне шепнул: если я распущу язык, семью вырежут. Отца, мать, деда и сестер назвал по именам. Бомжа скоро увели, больше я его не видел».

– Значит, мы правы, – произнес задумчиво адвокат. – Только вряд ли нам такая информация поможет. Все доказано, закреплено, такую записку никто не признает как вновь открывшиеся обстоятельства.

Гуров забрал у адвоката листок, положил в карман.

– Жизнь покажет, Иван Максимович. – Он тронул машину, взглянул в зеркало заднего вида, усмехнулся. – Сейчас я вас отвезу домой и пропаду на неизвестный срок.

– Лев Иванович, чуть не забыл вам сказать, – оживился адвокат, – а холодильник переставили из гостиной в кухню.

– С чем и поздравляю, вот видите, Иван Максимович, а вы не верите в нечистую силу.

Мария позвонила, сказала, что задерживается на съемках – менеджер разорился, директор ищет деньги, осталось всего два съемочных дня, группа в сборе, но работа стоит.

– При такой жизни, – сказала актриса, – начинается ностальгия по застойным временам.

– Плюнь на все и возвращайся, – сердито посоветовал Гуров. – Я тут деньги вовсю зарабатываю, скоро полетим на Канары.

– Я на что угодно могу наплевать, но на друзей не научилась. Я в кадре в помещение вошла, но не вышла. Из-за моей фанаберии люди должны другую актрису искать и всю сцену переснимать?

– Да нет, конечно, – Гуров немного сник. – Да и в отношении Канарских островов я слегка поторопился. У меня тут еще поле не пахано.

– Крепись и паши, подождем с Канарами. – Мария старалась говорить бодро, но Гуров чувствовал, настроение у нее отвратительное.

– Спасибо, что позвонила. Целую. – Гуров получил ответный поцелуй, положил трубку, прошел из спальни в гостиную, где собралась вся опергруппа.

Нестеренко, Котов и Василий Иванович Светлов разместились на диване, пили чай. Станислав, изображая Гурова, прохаживался по ковру, поглядывал на присутствующих свысока, увидев хозяина, Крячко упал в кресло, смотрел невинно.

– Неуемная энергия, завидую, – сказал Гуров. – И как же ты не устаешь, Станислав?

– Я выносливый, – Станислав потупился.

– Какие имеются соображения? – спросил Гуров, указывая на страничку с показаниями Тимура, которая лежала на столе.

– Похоже на правду, – заметил Гриша Котов.

– А как удалось вынести? – спросил Нестеренко. – Переписка осужденного с волей досматривается.

– Я имел в кармане заготовленный текст, – ответил Гуров. – Спросили, отдал бы, но, так как я присутствовал по распоряжению начальника, дежурный офицер решил со мной не связываться. Меня, Валентин, интересуют твои предложения, а не вопросы.

– Лев Иванович, я хотел сначала доложить о проделанной работе, – ответил Нестеренко. – Хвастаться нечем, но отсутствие результата – тоже результат. Гриша, хочешь сказать? – Он взглянул на Котова.

Тот отрицательно покачал головой, и отставной полковник продолжал: