Глава 1

Полковник милиции Лев Иванович Гуров, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска МВД РФ, неторопливым шагом шел по Никитскому бульвару. Стояла та прекрасная пора ранней московской осени, которую Лев Гуров любил больше всех других времен года.

Небо уже налилось глубокой сентябрьской голубизной, которую оттеняли пушистые, словно котята, белые облака, медленно плывущие в прозрачном просторе; уставшее за лето солнце уже не жгло, а ласкало своими лучами город. Осень еще не успела полностью вступить в свои права, листва кленов, лип и каштанов оставалась зеленой, но среди нее уже загорелись ярко-красные рябиновые кисти. Еще две-три недели, и половодье желтых, алых, багряных красок захлестнет подмосковные леса, затопит улицы и парки столицы. Вспыхнет на клумбах многоцветная радуга георгинов, астр и хризантем, и столица станет нарядной, как ни в какой другой сезон. Гуров по делам службы в каких только городах России и бывших братских республик не побывал, но нигде не видел такого изумительного бабьего лета, как в Москве.

Свою машину, аккуратный серый «Пежо», Лев Иванович оставил на стоянке под окнами, с метро тоже решил не связываться – стоит ли лезть в подземную толкучку из-за двух остановок? Одни лица чего стоят: присмотришься к соседям по вагончику, и на весь день настроение испортится.

Гуров предпочел пройтись пешком, он верил в целебную силу движения, кроме того, на ходу Льву легче думалось.

Ранним утром, еще до рассвета, плеснуло коротким, по-летнему теплым ливнем, дышалось свободно и легко, хоть чувствовался уже в московском воздухе неистребимый привкус бензиновой гари и выхлопных газов. Солнечные лучи отражались в зеркальцах еще не просохших луж, зайчиками бликовали на стенах домов.

Рассеянный взгляд Гурова привычно фиксировал приметы столичного пейзажа. Про себя Гуров меланхолично отметил, что облик столицы меняется на его глазах изо дня в день. И не в лучшую сторону. Он неторопливо шел по знакомой до каждой трещинки на асфальте московской улице и думал, что этот город, который Гуров любил всем сердцем, в котором прошла вся его жизнь, все труднее становится называть своим. По отдельности перемены практически незаметны, только вот в один прекрасный день ощущаешь всей кожей, что Москва словно бы отгородилась от тебя незримым, но прочным барьером, перешла в новое качество и другое измерение, где ты кажешься уже почти ненужным, лишним. Теряет Москва свое неповторимое, ни на кого не похожее лицо, становясь просто громадным мегаполисом, так что скоро от Мехико, Чикаго или Детройта отличить станет нелегко древнюю российскую столицу. Исчезает особый уют и очарование московских улиц, скверов и площадей, и ты чувствуешь себя уже не хозяином города, а гостем. Порой – нежеланным…

Подтверждение того, что жизнь как-то хитро и недобро изменилась, Лев Иванович получил незамедлительно.

Гуров вдруг услышал знакомую мелодию. Боже милостивый, из пластиковой будочки, над которой виднелась лживая надпись «У нас только настоящая лицензионная аудио– и видеопродукция», доносился чудовищно искореженный, но все же узнаваемый мотив «Васильков»! Сыщик изумленно прислушался: да неужто песни его молодости вновь входят в моду?!

Ага, как же… Нет, мелодия оказалась действительно та самая, тридцатилетней давности. И цветочек-василечек упоминался, но уж больно в лихом контексте! Визгливый голос непонятной половой принадлежности старательно, хотя крайне не музыкально, выводил:

 
Подарил мне букет орхидей
Прохиндей, прохиндей, про-охинде-ей.
Подарил еще три георгина.
Все едино – он просто скотина-а!
На меня, мой дружок, посмотри,
Мне цветок-василек подари!
Подари василек мне, френд-бой!
Василек – он, как я, голубой…
 

Такое свежее прочтение классики советской эстрады семидесятых годов потрясло старшего оперуполномоченного до глубины души. Прямо-таки затошнило бедного полковника Гурова…

«Стареете, господин полковник, – с оттенком самоиронии обратился к себе Лев. – Все-то вам не так, на все-то вы брюзжите. Успокойтесь, меньше нервов. Ну, пошлость и мерзость, конечно, так ведь кому-то нравится. Это лет двадцать тому назад подобные вокальные упражнения с прямыми намеками на „голубизну“ потянули бы на статью УК. Что делать, времена меняются… Жаль только, что так быстро и резко, не успеваешь привыкнуть. Надо просто смириться с тем, что той Москвы, в которой я родился, в которой начинал службу, уже не вернешь, как нельзя вернуть ушедшую молодость… Но и в тираж нам со Стасом выходить рановато, мы еще пригодимся этому городу. На наш век прохиндеев хватит».

Стасом полковник Гуров называл своего близкого друга и заместителя, тоже оперуполномоченного по особо важным делам, полковника Станислава Васильевича Крячко. Бок о бок с этим человеком Гуров работал уже более двадцати пяти лет. Поначалу отношения у них не складывались, но затем два блестящих сыскаря как-то притерлись друг к другу. Тут, как в воздушном бою, кто-то становится ведущим, а кто-то – ведомым. Ведущим стал Гуров.

Простыми, обычными, рутинными делами их сыскной тандем давно уже не занимался. Друзьям на долю всегда доставалось нечто особенное, с изюминкой, эксклюзив, как модно нынче выражаться. Задачи, от которых Эркюль Пуаро на пару с комиссаром Мегрэ, попади они чудом в постсоветскую Россию, тотчас бы тихо удавились. Лев Иванович Гуров и Станислав Васильевич Крячко на такую суровую судьбину не жаловались, напротив, гордились такой своей «особостью», как были горды, наверное, ветераны-легионеры Древнего Рима, когда слышали от Цезаря: «Дошел черед и до триариев!»

Еще не успев открыть дверь в свой служебный кабинет, который он делил со Станиславом, Гуров услышал раздраженный голос своего «друга и соратника» – он часто называл так Станислава Васильевича.

– Здравствуй, Лев! – Крячко на секунду оторвался от телефонной трубки, а затем продолжил вразумлять кого-то на том конце провода, добавляя в интонацию лошадиные дозы иронии. – То, что вы прислали мне по факсу, господин военюрист второго ранга, документом, в строгом смысле, не является. Чем является, спрашиваете? Филькиной грамотой. Ох, и протокольчик же!.. Точно вопросы задавал законченный кретин, а отвечали на них абсолютные дураки. Причем все были пьяны до бесчувствия. Ваш дознаватель даже не удосужился узнать у начальника караула точное время обнаружения трупа, что попросту ни в какие ворота не лезет! Что значит «около четырех часов утра»? Ваши подчиненные где работают, в военной прокуратуре или в детском саду?

«Ага, вот он с кем разговаривает, – подумал Гуров, с легкой улыбкой глядя, как разошедшийся Станислав жестикулирует дымящейся сигаретой. – Этого следовало ожидать. У меня изначально не было особых надежд на помощь военной прокуратуры. Это они теперь начнут надеяться на нас. Но то, что мы задействовали вчера картотеку ОД, это мы молодцы. Надо же, всего два месяца тому назад и совсем рядом, в ближнем Подмосковье».

Картотекой ОД Гуров называл информационно-аналитическую базу данных «образа действия», в США и европейских странах подобная картотека называется системой МО, от латинского «modus operandi». Дело, которым они со Станиславом занимались со вчерашнего дня – убийство директора частного специнтерната «Палестра» Алексея Борисовича Давиденко, – было, как и всегда, нестандартным. Слишком нетрадиционным способом отправили в мир иной восходящую звезду российской коррекционной педагогики. Так что мысль о проверке – а не угробили еще кого-нибудь сходным образом? – напрашивалась. Вот для этого и служит картотека ОД.

Оказалось, что да, угробили. Солдатика-срочника, проходившего службу в дислоцированном под Москвой батальоне химической защиты. Вчера же за подписью начальника ГУ МВД генерал-лейтенанта Орлова был послан служебный запрос в военную прокуратуру, которая вела следствие по делу об убийстве караульного, младшего сержанта Павла Андреевича Перепелкина, и ограблении склада, который тот охранял.

– А как понимать словосочетание «заостренный металлический предмет цилиндрической формы»? – все сильнее расходился Крячко. – Это по-каковски сказано? Во всяком случае, не по-русски. Могли бы хотя бы размеры «предмета» в протоколе указать, может, он с телеграфный столб величиной, а может, с английскую булавку, пойди догадайся! Где он, кстати? Не кто, а что – предмет пресловутый. Это хорошо, что он у вас сохранился как вещдок, с вашими порядками могли бы и выбросить. Я сегодня же заеду к вам и заберу его, нужно сравнить… Вы распорядитесь там.

Крячко раздраженно бросил трубку на рычаг, повернулся к Гурову:

– Висяк там законченный и безнадежный. Два месяца они колупались, а результаты нулевые. Чего и следовало ожидать. Но я думал, что в армии больше порядка, по крайней мере, в Московском ОВО. Ничего подобного!

– Что именно пропало со склада, который караулил бедолага-сержант? – поинтересовался Гуров, усаживаясь за свой рабочий стол.

– Я именно об этом, – со злостью сказал Станислав. – Плановую инвентаризацию имущества, которое там хранилось, проводили за полгода до убийства караульного и взлома. Акт прислали сегодня по факсу. Но не хватает подписей половины членов инвентаризационной комиссии. Прапорщик, отвечающий за этот склад, тоже подписаться не удосужился, хорошо, хоть командир батальона свою закорючку поставил. Это не документ, а насмешка над здравым смыслом. Так что никакой веры этой бумажке у меня нет.

«У меня тоже, – мысленно согласился с другом Гуров. – Известно, как проводятся плановые инвентаризации, если дело не касается ядерных боеголовок или чего-то в том же духе. Проверяемые организуют хороший такой дастархан и накачивают проверяющих до зеленых чертиков так, что они свои пальцы-то пересчитать становятся не в состоянии. Распечатали склад, прошлись пьяной походочкой вдоль стеллажей – все на месте? А как же… Запечатали, расписались в акте и отвалили в сторону моря…»