Пашка повиновался. Он почувствовал, что ствол нагана уперся между лопаток, а рука Климова обшарила пустой карман.

– Садись, паршивец. Думал, стрелять собираешься. Испугался. – Климов облегченно вздохнул. – Сказал, посажу, значит, точка. На первой же краже и сгоришь. Предупреждаю.

Пашка опустился на стул.

– Ты знаешь, что такое… – Климов запнулся, стал оглядывать стол, потом взял какую-то книгу и заглянул в нее, – что такое презумпция невиновности? Не знаешь. Я тоже не очень. – Он на секунду замолчал, потом продолжил: – Такие дела, Павел. Чтобы посадить тебя в острог и отправить потом по этапу, я должен сначала доказать твою вину. Вот ты украл…

– Не крал я, начальник. – Пашка перекрестился.

– Украл, – спокойно сказал Климов. – Ты знаешь, и я знаю, что украл, а посадить тебя не могу.

Пашка попытался опять перебить, но Климов поморщился и застучал трубкой по столу.

– Не хочу я тебя сажать, очень не хочу, Павел, но работа у меня такая… Поэтому, Павел Антонов, если ты воровать не прекратишь, я тебя поймаю с поличным и тогда… Понял?

– Зря вы горячитесь, гражданин начальник. – Пашка развел руками. – Не ворую я.

– Я тебя предупредил, – сказал Климов и кивнул на дверь. – Иди пока.

Пашка спустился по лестнице, прошел два квартала и только тогда оглянулся. На хвосте никого не было. Не пойдет он к этой Нинке. Пусть сама ищет. А начальничек-то ничего. Ушлый. Все знает. И имя, и фамилию, и сколько лет, и про отца с матерью.

– Америка! – путаясь в штанах, к нему бежал шкет с папиросами. – Дело есть. – И зашептал в самое ухо: – Тебя Серый ищет. Сказал, чтобы ты шел в «Три ступеньки».

– На, держи. – Пашка протянул мальцу червонец. – Завязал я.

– Эх, верное дело было, – вздохнул малец. – Неужто догадалась уголовка?

– Топай, шкет. – Пашка отвернулся.

– Я всегда на своем углу, Америка, если что – свистни.

Пашка сдвинул на затылок шляпу. И откуда он все знает, этот мент? Рассказать Серому или нет? А может, и не ходить? Может, переждать? Деньги есть. Осесть у той же Нинки и переждать? Но ноги сами несли его к «Трем ступенькам».

На стене старого четырехэтажного дома красовалась вывеска ресторана «Встреча», но никто в округе такого ресторана не знал, заведение было известно как трактир «Три ступеньки».

Трактир находился в полуподвале старого дома. К тяжелой дубовой двери вели три щербатые ступеньки. Зимой Пашка не вылезал из этого заведения.

К вечеру здесь собирались деловые люди со всей округи. В задних комнатах начиналась крупная игра. Со двора заскакивали ребятишки с горячим, левым товаром, шептались с хозяином заведения, отцом Василием (так его звали за привычку непрестанно креститься). Потом рассаживались в зале за круглыми столами. Заходили погреться девочки, и начинались «свадьбы», или «крестины», или «поминки». Гульба всегда имела какое-нибудь пристойное название. Гуляли тихо, говорили чинно и понимали друг друга с полуслова. За всю зиму Пашка не помнит ни одной драки или скандала. В случае надобности предложение «выйти во двор» делалось как бы между прочим. Скандалист в залу не возвращался, и о нем никто не вспоминал.

Но ранней весной появился Серый. Он вошел с двумя здоровыми флегматичными парнями, которые за весь вечер не сказали ни слова. Отец Василий поклонился новым гостям еще ниже обычного и обслужил их сам.

Позже Пашка узнал, что Серый с хозяином «Трех ступенек» старые знакомые.

В тот вечер Серый скромно сидел в углу, ничего не ел и почти не пил. Он внимательно и подолгу рассматривал каждого посетителя, изредка подзывал хозяина и что-то у него спрашивал.

Пашке новичок не понравился сразу. Не понравилась подобострастность отца Василия. Не понравились серое, в темной сыпи лицо, оловянный взгляд больших, навыкате глаз, суетливые руки, животная жадность и молчаливость спутников.

Когда захлопали задние двери и в залу ввалился Петька Вихрь с друзьями и красавицей Варькой, Пашка понял, что быть беде. Отец Василий усадил Петьку в самый дальний угол, кивнул половым, а сам бросился к Серому и стал его о чем-то просить. Тот качал отрицательно головой и не сводил глаз с Варьки.

Пашка не видел, с чего началось, и поднял голову, только когда Вихрь вылез из-за стола, ухмыляясь и многозначительно засунув руки в карманы, пошел к выходу. Но Серый вызова не принял и спокойно сидел на своем месте. Тогда Петька, покачиваясь, подошел к столу Серого. Тот вынул из-под стола руку с пистолетом и выстрелил Петьке в лицо.

Громилы, сидевшие с Серым за одним столом, вскочили и направили наганы на корешей Петьки. Потом поставили их лицом к стене и отобрали пушки и финки. Делали они это быстро, ловко и явно не впервой. Самого Петьку завернули в шубу, выволокли во двор, и через несколько минут знаменитый налетчик отправился в свое последнее путешествие.

Серый в это время сидел безучастно за столом, вертел в руке пустую рюмку и поглядывал на Варьку.

Так он пришел к власти. Теперь Варька спит с Серым, а Петькины кореши у него на побегушках.

Все это не коснулось бы Пашки Америки, но в последнее время Серый стал приглашать его к своему столу. И сейчас предложение явиться в трактир ничего хорошего не предвещало.

Как только Пашка вошел, к нему подлетел половой Николай.

– Заждались тебя, Америка. В кабинет, пожалуйста. – и бросился между столиками. – Сюда.

Серый сидел на диванчике, ковырял вилкой квашеную капусту и что-то выговаривал Варваре. Увидев Пашку, он довольно улыбнулся и, видно заканчивая разговор, сказал:

– Говорю, собирай шмотки, значит, амба.

Варька зевнула, потянулась и подошла к Пашке.

– Пашенька, родненький. – Она обняла его за плечи и заглянула в глаза. – Хоть ты заступись за меня.

Пашка резко отстранился. Уж он-то точно знал, что ласки Варвары добром кончиться не могут.

Серый нахмурился:

– Сказал, иди, не лапай парня. Он мне еще нужен.

– Хочешь меня рядом с Вихрем положить? Не выйдет, – сказал Пашка, глядя в потолок.

– С каким Вихрем, Пашенька? – спросила удивленно Варвара. И было в ее вопросе столько равнодушного недоумения, что Пашка, не зная, что ответить, растерянно смотрел ей в глаза.

Из-за портьеры выскользнул отец Василий и подтолкнул Варьку под крутой локоть.

– С богом, Варварушка. Иди с богом. Не гневи мужика понапрасну. Колька! – крикнул он визгливо, а когда рыжие вихры полового просунулись в кабинет, елейным голосом сказал: – Избави тебя бог, Николушка, без вызова в кабинеты заходить. В зале будь. В зале. А я здесь сам уж по-стариковски обслужу дорогих гостей.

Пашка стоял в стороне и недовольно поглядывал то на Серого, то на причитающего хозяина. За тонкой перегородкой шумела пьяная компания, Серый кивнул на нее и пробормотал:

– Передай, отец, чтобы смотрели в оба. И не напивались бы до зеленого змия.

– Выполню, сынок. – Хозяин сменил скатерть, расставил чистые приборы и ушел.

Пашка сел, налил водки и выпил. Серый явно был не в себе и расхаживал по тесному кабинету.

– Что за разговор? – спросил Пашка, выпил рюмку и взял горсть маслин.

– Ты свой в доску, Америка. Хочу с тобой покумекать. – Серый наконец сел и налил в бокал квасу. – Помощь твоя нужна.

– Чем это может желторотый шкет помочь червонному валету? – Пашка потянулся к графину, но Серый его остановил:

– Потом выпьем, Америка. Слушай. – Он подвинулся ближе и зашептал: – Ты ведь в округе всех блатных знаешь?

– А ты?

– Я на курорте червонец тянул, моих корешей сейчас нет в городе. Тут вот какое дело. – Серый замолчал и положил на стол наган. – Разговор серьезный. Понял?

– Не будет разговора. – Пашка встал. – Мне твои дела ни к чему.

Серый вскочил и крикнул:

– Будет!

За стеной замолчали, а через секунду портьеру отодвинула обвислая физиономия Свистка.

– Звал? – спросил Свисток и наполнил кабинет удушливым перегаром.

Серый махнул рукой – подручный скрылся, и тут же появился хозяин. Отец Василий шмыгнул мимо Пашки, взял со стола наган и убрал под сюртук.

– Сохрани, господь, и помилуй. – Он быстро перекрестился. – По-хорошему надо, сынок. Только по-хорошему. Ты говори, а я посижу с вами, рюмашечку выпью, может, и помогу советом. Сядь, Пашенька, сядь, родной, и выслушай божьего человека.

Пашка посмотрел в оловянные глаза божьего человека и решил, что лучше сесть.

– Вот и слава богу, вот и поговорим, – причитал хозяин.

– Да заткнись ты. – Пашка выругался, оттолкнул Серого и налил себе водки. – Что привязались? Один пушкой об стол грохочет, хотя за стеной бандюги сидят. Другой… – Он опять выругался и выпил.

Серый говорил долго, хватал Пашку за плечи, грозил, потом хватался за пустой карман. Наконец Пашка вышел на улицу и побрел совершенно трезвый, хотя выпил графин водки. На свою беду, Пашка многое понял из этого разговора.

У Серого в уголовке свой человек имеется. Но последний месяц – одни неудачи. Трижды налетел на засаду. Вывод один: засунул им начальник своего парня и посмеивается. Все сгореть могут – и Серый, и тот человек в уголовке. Не знает Серый местное ворье, потому и раскрывает свои карты. Не знает, кто действительно ворует, а кто только фасон держит. Он назвал десяток имен, кого можно подозревать, и закончил: «Узнай, Америка! Озолочу. Пришьем мента, сделаем дело – и айда из Москвы. А ты, Пашка, можешь оставаться».

Только Пашка не дурак. Если он и узнает, то его шлепнут раньше, чем этого мента. И если не узнает – шлепнут. С одной стороны Серый, с другой – уголовка. Сгорел мальчишечка.