– Получается, что больше всех доставалось Мише и Гене? – пытался вывести на конкретику Гуров.

– Как сказать, – задумался блондин. – Здесь трудно судить, кому больше, кому меньше. От него, в общем-то, и Китаеву хорошо доставалось. Да и другим. Как-то курсантика одного прямо до нервного срыва довел. Даже в госпиталь отправляли. Не знаю. Это дело индивидуальное. Трудно судить.

– А вот этот вертолет, «Ми-8», его только Миша с Геной обслуживали, или Курбанский привлекал еще кого-то? Например, тех же «группачей»?

– Да нет. Вроде нет, – вопросительно взглянув на товарища, проговорил блондин.

– Нет, он больше никого не привлекал, – удостоверил тот. – Зачем рисковать? Техника устаревшая, кто с такой не работал, напортачить может. А ребята эту его «кастрюлю» уже до винтика изучили. Если где и возникало что – всегда знали, в чем причина.

– Да и не возникало почти, – поддержал блондин. – Зря, что ли, он их там целыми сутками томил?

– Это точно. Хоть и старая машина была, а работала чики-чики.

– Так, значит, к этому вертолету была прикреплена специальная бригада техников, и они содержали машину в отличном состоянии? – резюмировал Гуров.

– В общем, да, – не совсем понимая, к чему он клонит, сказал блондин.

– Но тогда как объяснить, что в тот день Курбанский велел именно Китаеву проверить исправность гидросистемы «Ми-8»? Максим, если я правильно понял, не входил в бригаду «экипажников», да и сама машина, если верить вашему рассказу, содержалась в порядке. Неполадки в гидросистеме – серьезная проблема, вряд ли бдительные специалисты довели вертолет до такого состояния. Особенно, если, как вы выразились, и сам Курбанский их «гонял». Для чего же он отправил туда Максима?

По-видимому, такой вопрос не приходил в головы двух друзей, и сейчас, услышав его, они молчали в глубокой задумчивости.

Но Гуров и не ждал исчерпывающих ответов. И без того было ясно, что вся история с проверкой вертолета подстроена изначально. И подстроена, скорее всего, самим Курбанским. Как же так получилось, что в результате сам он и оказался жертвой?

Несомненно, ответ на этот вопрос напрямую мог указать на настоящего преступника. Но пока этого ответа у полковника не было.

– Кстати, ребята, – вновь обратился он к притихшим собеседникам. – А кто обычно пилотировал этот «Ми-8»? Тоже кто-то «специально назначенный» или могли быть разные летчики?

– Кирилл обычно летал, – ответил блондин. – Другого, кажется, не было.

– Нет, не было, – подтвердил брюнет. – Кирилл машину знал, да и Курбанский доверял ему. Хотя поблажек тоже не давал. Это уж как обычно.

– Ну а сами-то вы верите, что Максим действительно виноват? – видя, что к концу беседы отношения потеплели, спросил Лев.

– Не знаю, – помолчав, медленно проговорил брюнет. – Максим – нормальный парень. Да и вообще. Если он ножом его пырнул, чего, спрашивается, сидел там? Не знаю. Странно все это как-то.

– Ладно, ребята. Спасибо за разговор. Не буду вас больше задерживать.

Попрощавшись, Гуров пошел своим путем, а молодые техники еще долго стояли посреди аллеи, обсуждая этот разговор и те новые и неожиданные мысли, на которые навели их вопросы полковника.

Между тем сам он тоже не мог назвать сложившуюся картину предельно ясной.

Чем дальше продвигалось расследование, тем больше появлялось потенциальных кандидатур, у которых мог быть мотив. Отомстить Курбанскому могли «вышестоящие», участвовавшие в его махинациях, если он не поделил с ними добычу. Это могли быть и родственники Иванникова, если его неожиданное самоубийство было спровоцировано какой-то выходкой со стороны Курбанского.

А теперь, после разговора с молодыми техниками, выясняется, что и в среде обслуживающего персонала базы могли найтись недоброжелатели. И не только Максим Китаев. Если «экипажники» «Ми-8», эти самые Гена и Миша, в какой-то момент потеряли терпение, осуществить месть у них были все возможности. Правда, тут возникает нехороший аспект предательства по отношению к товарищу. Ведь Максима-то все-таки подставили. Но тут уж, как говорится, каждый выбирает для себя.

Дойдя до остановки, где пассажиров забирали уже обычные, а не служебные маршрутные «Газели», Гуров остановился в ожидании общественного транспорта, но тут увидел машину с шашечками и, тормознув новенькую «Калину», отправился в прокуратуру.

Следующим пунктом сегодняшней «программы» он наметил изучение материалов по самоубийству Иванникова, и ему хотелось нагрянуть неожиданно, чтобы никто не смог подготовиться к его демаршу и заранее принять какие-либо меры по сокрытию или искажению информации.

Прибыв в прокуратуру и предъявив на проходной удостоверение, Лев сразу поднялся в кабинет к Сырникову.

– Ну как, разобрались? – с веселой улыбкой встретил его следователь. – Убедились, что в этом деле нет никаких подвохов? Все там яснее ясного, и ничего мы не подтасовывали и от себя не прибавляли.

– В том, что вы не прибавляли от себя, я убедился, но что в деле все яснее ясного, я бы не сказал.

– Вы серьезно?

– Да, имеются моменты, которые мне бы хотелось дополнительно прояснить. В частности, что касается этого загадочного самоубийства. Я имею в виду скоропостижную смерть командира, принявшего часть сразу после Курбанского. По этому факту проводилось дознание?

– Разумеется. Только там ведь… это же самоубийство. Сами понимаете, виновных искать здесь сложно. Тем более что произошло все, можно сказать, у всех на глазах.

– То есть? – удивился Гуров.

– Нет, он, конечно, не прилюдно это сделал, – поспешил поправиться Сырников. – Но он застрелился в кабинете, а в «предбаннике» в этот момент находилась секретарша. Она подтвердила, что на момент выстрела Иванников был один, кроме того, в течение почти часа перед этим у него не было посетителей. То есть о каких-то внешних причинах здесь говорить не приходится. Скорее всего, поводом послужило что-то из сферы глубоких личных переживаний.

– Может быть. Но мне все-таки хотелось бы ознакомиться с делом. Могу я его посмотреть?

– Э-э… то есть да, разумеется, – сразу заволновался Сырников. – Но… честно говоря, вы меня застали несколько врасплох. В данный момент под руками у меня нет этих материалов, возможно, они даже уже переданы в архив… Как вы смотрите на то, чтобы ознакомиться с ними, например, завтра утром? К этому времени я успею сориентироваться. Выясню, где сейчас находится это дело, и вы спокойно его почитаете, не тратя время на ненужные ожидания.

– Попробуй выяснить это прямо сейчас, Сергей, – мило улыбнувшись, проговорил Лев. – Я подожду, если нужно.

– Но… я даже не знаю. Боюсь, это будет неудобно. Очень неприятно было бы заставлять вас терять свое время.

– Без этой информации я все равно не могу продолжать расследование. Так что, так или иначе, получить дело мне необходимо. Да и вовсе не обязательно мне сидеть и прохлаждаться, пока ты будешь заниматься поисками. Что я за барин такой? Хочешь, вместе сходим в архив?

Несмотря на то, что Сырников явно хотел совсем другого, Гуров ясно дал понять, что не отстанет, пока не настоит на своем.

Убедившись, что оттянуть роковой момент не удастся, Сырников про архив больше не упоминал. Позвонив, явно только для вида, кому-то из своих коллег, он «выяснил», что дело находится у его непосредственного начальника, того самого, который так любезно предоставил недавно Гурову свою машину.

– А, так оно до сих пор у него? – не очень правдоподобно разыгрывая удивление, говорил Сырников в телефонную трубку. – Надо же! А я думал, он давно уже его передал на хранение.

«Что там с ним такое, с этим самоубийством? – думал Лев, с возрастающим интересом наблюдая за неподдельным волнением следователя. – Обычная халатность в проведении дознания? Как, например, в случае с Максимом, когда все свалили на «очевидность» и не потрудились даже выяснить, откуда взялся нож? Или здесь что-то более серьезное? Чего он так боится, этот Сырников?»

Опасаясь, что эта «боязнь» может спровоцировать следователя изъять из дела какие-нибудь «неудобные» документы, он решил не отступать от него ни на шаг. Сказав, что не хочет «лишний раз утруждать», прошел вместе с ним в кабинет начальника и добился того, что папка с материалами по самоубийству из сейфа прямиком перешла к нему в руки, минуя посредников.

– Вот, пожалуйста, – проводив ее печальным взглядом, произнес Сырников. – Надеюсь, что смогли вам помочь.

– Да, большое спасибо. Очень благодарен за помощь, – кивнул Лев. – А здесь не найдется какого-нибудь тихого местечка, чтобы я мог все это спокойно посмотреть?

– Да вон к Реутову в кабинет пусть сядет, – сказал восседавший за начальственным столом крупный мужчина с высоким лбом и внимательными серыми глазами. – Он все равно сейчас на ограблении, раньше трех не вернется. Проводи, Сережа.

– Да, конечно. Идемте, я вам открою.

Спустившись на первый этаж и взяв у дежурного ключи, следователь провел Гурова в небольшое помещение со стареньким компьютером и огромным количеством каких-то бумаг.

– Вот, пожалуйста, – снова с некоторым оттенком грусти проговорил Сырников. – Проходите, устраивайтесь. Надеюсь, вам будет удобно. Когда закончите, зайдите ко мне, если нетрудно. Нужно будет закрыть здесь, да и дело на место вернуть.

– Да, конечно.

Проводив взглядом опечаленного коллегу, Лев устроился за столом и через минуту уже полностью погрузился в материалы лежавшего перед ним дела о самоубийстве…

…Подполковник Иванников был переведен в Покровск из Москвы с повышением в должности и в чине. Уже один этот факт, казалось, мог обеспечить новоиспеченному командиру и полковнику хорошее настроение на многие годы вперед. И, судя по опросам свидетелей, поначалу именно так все и складывалось.

Опросы эти проведены были довольно тщательно и, так сказать, «широкомасштабно», что не преминул отметить Гуров, отдавая должное своим покровским коллегам. Читая протоколы, он постепенно прояснял для себя картину взаимоотношений нового командира со своими подчиненными. Картина эта выглядела весьма оптимистично.

Упоминания о сдержанности и рассудительности, ровном характере и безупречном воспитании вновь назначенного руководителя встречались практически в каждом протоколе. Причем в этих отзывах не чувствовалось ни малейшей натянутости. Уравновешенность действительно была характерной чертой Иванникова. Предполагать в таком человеке склонность к импульсивным поступкам, а уж тем более к суициду, было абсурдно.

Однако, продолжая изучать протоколы опросов, Лев вскоре заметил и еще один общий момент, который встречался в нескольких из них.

Все, кто заходил в кабинет к Иванникову в день убийства, в один голос утверждали, что на нем, по недавнему образному выражению Китаева, «не было лица». В этот день по разным вопросам к нему заходили пять человек, и каждый отметил, что начальство не в себе. Но о причинах такого состояния никто не пытался даже высказывать предположений. «Все шло хорошо» – вот краткое резюме, в которое выливались все ответы на дотошные вопросы следователей о возможных непредвиденных случаях, которые могли бы расстроить новоиспеченного командира.

«Действительно, похоже на «что-то из сферы глубоких личных переживаний», – вспомнил Гуров замысловатую формулировку Сырникова. – Но тогда отчего же так волновался наш уважаемый следователь? Дознание проведено профессионально, опросы очень тщательные и подробные. Даже более чем. Сразу видно, что следователи действительно стремились докопаться до этой самой «сферы». Результаты, конечно, в итоге оказались небогатые, но в чужую душу ведь не влезешь. Откуда посторонним людям знать, о чем там мог про себя переживать этот Иванников?»

Как бы в ответ на эти размышления, перелистнув очередную страницу дела, он увидел перед собой протокол допроса супруги Иванникова. Она утверждала, что накануне муж был в отличном настроении и утром, отправляясь на работу, тоже был бодр и весел.

«Если супруга не врет, то, кажется, и о глубоких переживаниях здесь говорить не приходится, – вновь с недоумением подумал Лев. – В чем же дело?»

И только когда внимательно и во всех деталях изучил скучнейший протокол осмотра кабинета Иванникова, он понял, отчего так волновался Сырников. Среди бесконечного перечисления предметов, находившихся на рабочем столе Иванникова и в разных других местах, мелькнул почти незаметный пустячок, который коренным образом менял представление об этом самоубийстве.

Дотошные следователи проверили все, не поленившись заглянуть даже в мусорную корзину, стоявшую под столом. По всей видимости, к моменту самоубийства Иванникова мусора там накопилось немного. Все описание содержимого корзины уместилось в двух строчках.

«Смятые листки с черновыми записями, упаковка от степлера, испорченная флэш-карта, непригодная для использования».

Сначала это краткое перечисление не остановило его внимания. Но уже через минуту, озаренный неожиданной догадкой, он перечитывал его последний пункт с живейшим интересом.

«Непригодная для использования. Что должно случиться, чтобы стала непригодной флэшка? Это ведь не телевизор или компьютер, которые могут сломаться оттого, что внутри у них что-то переклинило. Просто кусок железа. И чтобы его испортить, необходимо приложить специальные усилия. Намеренные и целенаправленные. Заметные невооруженному глазу. Как следователи догадались, что флэшка была испорчена? Уж, наверное, не потому, что в компьютер ее вставляли, вытащив из корзины для мусора. Абсолютно ясно, что «испорченность» эта была очевидной и бросалась в глаза. Наверняка этот кусочек памяти либо разломали, либо раздавили, либо расщепили и расчленили, причем так, чтобы о том, что хранится в недрах этой памяти, никто уже не смог узнать».

Теперь причины внезапной перемены в настроении Иванникова можно было объяснить. Хотя бы в виде гипотезы.

По утверждениям жены, на работу в тот день Иванников отправился в прекрасном расположении духа. А сослуживцы, посетившие его кабинет через очень небольшое время, уже нашли его выбитым из колеи.

Один этот факт сразу делал несостоятельными все попытки объяснить самоубийство Иванникова «глубокими личными переживаниями». Если бы они были, то, конечно, не укрылись бы от внимания супруги.

Очевидно, что неприятный и неожиданный сюрприз, так резко изменивший настрой командира части, произошел уже на работе. И весьма вероятно, что испорченная флэшка имеет к этому изменению самое непосредственное отношение.

Нерешенные вопросы оставались, но тем не менее многое в ситуации для Гурова прояснилось. Ему стало понятно, почему так беспокоился Сырников. Флэшка – прямой путь к «невидимым врагам», спровоцировавшим самоубийство. А если верить материалам дела, на нее не только не обратили должного внимания, но даже не потрудились к этим материалам приобщить.

Что здесь сыграло решающую роль – обычная невнимательность или преступная халатность, – по-видимому, так и останется тайной за семью печатями. Несомненно одно – задним числом, по-видимому, уже после того, как уборщица освободила корзину от мусора, озарение все же снизошло в чью-то голову. Но время было упущено.

Возможно, специалисты смогли бы восстановить содержание карты памяти, даже испорченной, но к тому моменту в наличии уже не имелось самой карты.

«Поэтому он и трясется, – с усмешкой думал полковник, вспоминая волнение Сырникова. – Шутка ли – главную улику профукали. Но, по большому счету, дела это не меняет. Страстно желать испортить репутацию новому командиру мог только один человек из всей части – командир бывший».

Поняв, что его предположения о косвенной причастности Курбанского к смерти Иванникова подтверждаются, Гуров подумал, что неплохо было бы выяснить, на чем могли подловить новоприбывшего командира. Судя по тому, что удалось узнать о нем в ходе расследования, порочащих фактов или связей за Иванниковым не числилось. Да и не назначили бы руководителем крупнейшего в стране авиационного подразделения человека, замеченного в чем-либо неблаговидном.

«Может быть, его уже здесь как-нибудь невзначай смогли «запачкать», – предположил он. – В сущности, организовать такую «подставу» не так уж сложно. Иванников человек новый, местных внутренних раскладок не знает. Организовать встречу с каким-нибудь «нужным человеком», да потом и объяснить, с кем это он на самом деле общался и как это может отразиться на его дальнейшей карьере. А если еще, в дополнение к этому, хороший компьютерный специалист под руками окажется, умеющий комбинировать съемки, то тут простор для полета фантазии просто безграничный открывается. А характеристики личности Курбанского, которые довелось услышать, лишь красноречиво подтверждают, что фантазии в подобных вещах ему было не занимать».

Раздумывая, где можно было бы получить информацию на подобную деликатную тему, Гуров решил, что полезно будет пообщаться с супругой Иванникова. Точнее, уже со вдовой. Конечно, сейчас у нее не самый простой период, но выбирать не приходилось. Только она могла дать какие-то наводки относительно отклонения от обычного режима существования своего мужа.

Кроме того, вполне возможно, такой разговор даст что-то полезное и в плане ответов на другие вопросы. Связывают ли родственники Иванникова его гибель с именем Курбанского? И соответственно, стоит ли включать их в список подозреваемых в убийстве последнего? Прояснение этих пунктов полковник считал очень важным и для лучшего понимания обстоятельств самоубийства Иванникова, и для успешного проведения своего основного расследования.

– Спасибо, я ознакомился с делом, – сказал он, вернувшись в кабинет к Сырникову и протягивая ему папку. – Благодарю за оперативную помощь. Надеюсь, что не доставил много беспокойства.

– Какое там беспокойство, что вы! – Сырников улыбался, но глаза его были тревожны. – Если эти материалы помогли вам в чем-то разобраться, я очень рад.

– Да, помогли, – спокойно ответил Гуров, как бы не замечая немого вопроса в глазах собеседника. «Догадался или не догадался?» – так и читалось в них.

«Они тут какие-то суперчувствительные все, – с легкой усмешкой подумал Лев. – Не ровен час, еще и этот от расстройства себе пулю в лоб пустит. Что я тогда делать буду?»

Но высказывать вслух свои опасения он не стал. Вместо этого решил уточнить, где обитает сейчас вдова Иванникова, с которой он намеревался поговорить.

– Послушай, Сергей, а ты не знаешь, что стало с семьей Игоря Михайловича после… этого трагического случая? – спросил он. – Наверное, они поспешили уехать отсюда?

– Точных данных у меня нет, но на момент проведения следствия все они так и проживали в летном городке. Времени с тех пор прошло не так уж много, вполне возможно, они и сейчас там. – Видя, что разговор не касается опасной для него темы, Сырников понемногу успокоился и говорил более уверенно.

– Хорошо. Спасибо за информацию и за готовность к сотрудничеству, – еще раз поблагодарил Гуров, собираясь покинуть кабинет. – Твоя помощь пришлась весьма кстати.

– Так как же там с этим убийством? – вдогонку ему проговорил Сырников. – Неужели вы серьезно уверены, что Китаев невиновен?

– Я пока не определился с этим вопросом, – ответил Гуров, закрывая за собой дверь.