Глава 4

– Добрый день, – вежливо поздоровался Гуров.

– Здравствуйте. Чем могу помочь? – вопросительно посмотрела на него Лидия Ивановна.

– Клиентку, которая только что вышла от вас, зовут Марина Березина, правильно?

– Возможно. Но данные клиентов – это конфиденциальная информация, и боюсь, что…

– Боюсь, что в данном случае конфиденциальность придется нарушить. Мне необходимо прочитать завещание, которое оставил ее муж, и, если вас не убеждают мои слова, придется принять более жесткие меры, вплоть до обыска и конфискации. Вы уверены, что вам нужна такая реклама?

Лидия Ивановна несколько минут молчала, явно просчитывая разные варианты развития событий и оценивая шансы, потом произнесла:

– Но если я буду всем давать для прочтения документы, составляющие личную тайну моих клиентов, это тоже не будет хорошей рекламой.

– Во-первых, я – не «все». Во-вторых, как вы, возможно, и сами догадались, прочитать этот документ я хочу вовсе не из праздного любопытства. Евгений Березин был убит, и сейчас я отрабатываю возможные мотивы преступления, в том числе и мотивы возможных наследников. И в-третьих, – немного о рекламе. Надеюсь, вы понимаете разницу между тем случаем, когда документ просмотрю я лично, здесь, в пределах вашего кабинета, даже не вызывая вас в свой, и тем, когда в вашу контору придет группа спецназа и потребует ключи от сейфов? Какая реклама, по-вашему, будет действеннее?

– Ну хорошо, – как бы смиряясь с неотвратимым, сказала Лидия Ивановна. – Я покажу вам завещание, но… убедительно прошу по возможности не распространяться о том, откуда вы получили информацию. Все-таки это нарушение профессиональной этики. В каком-то смысле.

– Соблюдение профессиональной этики не важнее жизни человека, – парировал Гуров.

Тем временем нотариус открыла сейф и достала оттуда документ, состоявший из двух листков формата А4, скрепленных степлером.

На первой странице стояла дата и указывалось, что документ этот составлен Евгением Березиным, находящимся «в здравом уме и твердой памяти», на случай безвременной кончины.

Судя по дате, с момента составления завещания прошло уже около восьми лет. Учитывая, что на момент смерти Березину было слегка за тридцать, выходило, что он решил написать завещание, будучи еще очень молодым человеком, только-только начинавшим журналистскую карьеру.

Что могло подвигнуть молодого, полного сил парня на подобный шаг?

Поразмыслив об этом и припомнив слова Неклюдова о том, что поначалу расследования в «Специальном репортаже» были вполне реальными, Гуров подумал, что, возможно, Березин написал завещание после какого-то случая, когда он столкнулся с угрозой для жизни. Неизвестно, насколько серьезно сам он рассматривал этот акт, но завещание было составлено, и, если бы коварные мошенники или нечистоплотные дельцы от бизнеса задумали убрать журналиста-разоблачителя с дороги, оставшиеся после него активы не стали бы причиной финансовых скандалов в семье и судебных разбирательств.

Из активов на тот момент Березин владел квартирой в Измайлово и земельным участком в районе Калужского шоссе. В случае его внезапной смерти права на эту собственность распределялись самым незатейливым способом – в равных долях между родителями, братом, сестрой и Мариной, на которой в тот момент он уже был женат.

Наследникам предоставлялось два варианта на выбор – либо продать имущество и деньги поделить на пять равных частей, либо переоформить его в долевую собственность, разделив на пять равных долей.

Поскольку о начале строительства элитного коттеджа на участке в то время даже речи не было, он прошел в качестве формального пункта перечислений под рубрикой «иные активы». Это был стандартный абзац, в котором «на всякий случай» перечислялись другие виды имущества, если возникнет спор относительно права наследования. Здесь указывались финансовые счета, авторские права и еще много интересного, а также имелся пункт «объекты незавершенного строительства».

По условиям завещания, все перечисленное в этих пунктах, должно было быть поделено между ближайшими родственниками в тех же пяти равных долях.

Таким образом, недостроенный коттедж, о котором в момент составления завещания, Березин наверняка даже и не мечтал, автоматически вошел в его условия, и безутешная вдова теперь не могла даже подать в суд, ссылаясь на то, что коттедж возводился на «совместно нажитые» средства.

Условия завещания оговаривались четко и недвусмысленно, и ни один адвокат не взялся бы отстаивать «объект незавершенного строительства», судьба которого заранее предрешена нотариально заверенным документом.

– А вы не в курсе, почему завещатель делит свое имущество между всеми членами семьи, а не оставляет его супруге? – поинтересовался Гуров.

– Насколько мне известно, квартира и участок, о которых идет речь, тоже получены по завещанию, – недовольным тоном, демонстративно подчеркивая, что отвечает только потому, что ее к этому вынудили, ответила Лидия Ивановна. – Их оставила господину Березину бабушка по отцовской линии. Я не очень в курсе всей предыстории, но, кажется, здесь что-то связано с тем, что он – младший ребенок в семье и к тому времени, когда бабушка решила написать завещание, старшие были уже обеспечены и жильем, и финансово. Как говорится, встали на ноги. Она хотела поддержать младшего внука, и, возможно, такие условия завещания самого господина Березина – это нечто вроде ответной любезности. Поскольку все это имущество он получил от родственников, то хотел, чтобы к ним же оно и вернулось в случае, если произойдет трагедия. Супруга, как видите, тоже не осталась в стороне, но ее право такое же, как и у всех остальных, – пятая часть.

– Она знала о содержании завещания?

– Разумеется. Но, кажется, не относилась к этому серьезно. Похоже, никто не предполагал, что настанет трагический день, когда оно может действительно вступить в силу.

– Благодарю вас за содействие и исчерпывающие объяснения, – холодно улыбнулся Лев. – Осталось только сделать ксерокопию этого документа, и больше я вас не побеспокою.

– Ксерокопию?..

Лидия Ивановна, кажется, снова собиралась высказаться на тему профессиональной этики, но, взглянув в лицо полковнику, просто позвала секретаршу и велела ей скопировать документ.

Когда Гуров вышел от нотариуса, было около шести вечера. Рабочий день, а вместе с ним и неделя заканчивались, и он с недоумением осознал, что сейчас пребывает практически там же, где находился несколько дней назад при начале этого расследования, – у исходной точки. Потрачены время и силы, проведена большая работа, а расследование, по сути, не продвинулось ни на шаг.

Две сильные и логически вполне обоснованные версии не выдержали проверки и рассыпались как карточные домики. Террористы, на которых падало самое очевидное подозрение, оказались совсем не террористами, а коварная изменщица-жена на поверку оказалась вовсе не такой кровожадной и в результате от смерти мужа потерпела только убыток. Зная условия завещания, она не пыталась склонить Березина к тому, чтобы он переписал его, а значит, подозревать ее в организации убийства нелепо.

«Да и Гумеров тут, скорее всего, ни при чем, – тоскливо думал Лев, возвращаясь к машине. – Все-таки не пацан зеленый, чтобы вот так вот, не узнав подробностей, очертя голову действовать. Убийство – серьезное преступление, даже если оно хорошо организовано, и риск, что тебя раскроют, минимальный. Сама эта «хорошая организация» уже предполагает тщательный предварительный анализ и наведение справок. Даже если и приходила в голову Ильнура мысль о том, что после смерти Березина Марина сможет унаследовать неплохое имущество, не может такого быть, чтобы он не поинтересовался, а нет ли еще каких-нибудь наследников. И даже если он и имел кровожадные замыслы в отношении Березина, все они наверняка испарились в мгновение ока, как только он узнал о завещании».

Оставалось лишь последнее, «профессиональное» направление и неизвестный пока полковнику Эдик Смирнов, мечтавший, по отзывам коллег, занять его место в «Специальном репортаже».

Эта версия изначально не казалась Гурову особенно перспективной, все же стремление перейти из одной программы в другую – не такой уж сильный мотив, чтобы из-за этого решиться на убийство. Но система ценностей у всех разная, и, возможно, для этого самого Эдика место ведущего в «Специальном корреспонденте» стоит любых жертв.

В любом случае раз уж «террористическое» и «личное» направления завели в тупик, искать подоплеку нужно в профессиональной среде. Больше просто негде.

Начало новой рабочей недели ознаменовалось происшествием, которое вновь перевернуло расследование с ног на голову.

В середине дня, проходя по коридору, Гуров услышал громкие и отчетливые слова-выкрики. Генерал Орлов, направляясь в свой кабинет, говорил по телефону:

– Да! Да! Я понял. Понял. Ясно. Сейчас пришлю… – Заметив Гурова, он оторвался от трубки и замахал ему рукой: – Лева, зайди ко мне, разговор есть.

«Как пить дать, еще один «глухарь» повесит, – подумал Лев, минуя дверь своего кабинета и направляясь к приемной генерала. – А то мне с этим Березиным возни мало».

– Съезди вот по этому адресу, – сказал Орлов, подойдя к своему столу и набрасывая что-то на бумаге. – Там чрезвычайное происшествие, думаю, тебя заинтересует. Мне только что доложили.

– А почему вы решили, что это меня заинтересует? – спросил Гуров, подозрительно косясь на листок, который протягивал ему генерал.

– А ты съезди, тогда и узнаешь. Похоже, по твоему делу новый эпизод нарисовался. Съезди, определись. Хотя напрямую, конечно, ничто не указывает, но… Думаю, связь есть.

Все еще не понимая, на какое именно дело намекает генерал, ведь в разработке ведущего опера их было всегда несколько, Гуров взглянул на адрес, написанный на бумаге. Адрес не говорил ему ровным счетом ни о чем.

– Это в Ново-Переделкино, – пояснил Орлов. – Там в одной квартире нашли три трупа. Все – мужчины, у всех – глубокий разрез на шее. Следишь за моей мыслью?

Мысль была проста и очевидна. Но в свете той информации, которую Гурову удалось добыть в ходе расследования обстоятельств убийства Евгения Березина, она казалась новым необъяснимым парадоксом.

Еще не зная, что «террористическое» направление потерпело полное фиаско, генерал явно намекал на то, что террористы, напавшие на Березина, пополнили список своих «черных» дел еще одним кровавым преступлением и теперь, возможно, их проще будет отыскать.

Действительно, перерезанное ножом горло – почерк достаточно характерный, и очень велика была вероятность, что и в том и в другом случае действовал один и тот же человек. Но Гуров уже успел убедить себя, что человек этот не имеет никакого отношения к террористическим организациям, и теперь находился в большом недоумении.

С одной стороны, люди, изображавшие террористов в репортаже Березина, были приглашенными актерами, и это удалось доказать. С другой – квартира, в которой обнаружили трупы, если верить Орлову, находилась в Ново-Переделкино, а полковник хорошо помнил, что именно этот район упоминался в репортаже как тайное обиталище подпольной ячейки.

– Ничего не понимаю, – вполголоса пробормотал Лев, уставившись на адрес.

– Да чего здесь непонятного, – с досадой возразил генерал. – Наоборот, все предельно очевидно. Эти ребята устроили очередную акцию, наверняка жирно наследили, и теперь их легко будет сцапать.

– В самом деле?

– Даже не сомневайся!

– Мне бы ваш энтузиазм.

– А ничто и не мешает тебе его иметь. Езжай сейчас на место, ориентируйся в обстановке, опрашивай соседей и очевидцев, и, вот помяни мое слово, – двух дней не пройдет, как отыщутся следы этих негодяев.

– Вашими бы устами… – буркнул себе под нос Гуров, выходя из кабинета.

Он очень сильно сомневался в том, что парень, так ловко перерезающий налево и направо глотки, является террористом. Но и другое объяснение этим новым жертвам подобрать было сложно.

С первого преступления не прошло и недели, только безумец стал бы так подставляться. Убивать снова, причем нескольких человек, к тому же точь-в-точь таким же способом, каким было совершено предыдущее преступление, – это мог сделать только безумец. Или человек, доведенный до отчаяния.

Когда Гуров прибыл на место, ему в очередной раз пришлось изумляться. Он даже ощутил нечто вроде дежавю. Район, в котором он очутился, окружающий пейзаж, а главное, дом, куда ему предстояло сейчас отправиться, чтобы осмотреть место происшествия, – все это целиком и полностью повторяло видеоряд, сопровождавший репортаж Березина.

Именно этот двор и именно этот дом присутствовали на экране, когда за кадром говорилось о тайном месте встречи участников группировки.

Но, поднявшись на третий этаж и войдя в квартиру, где уже вовсю хозяйничала опергруппа, Гуров с удовлетворением констатировал, что жертвы преступления с ребятами, нанятыми для съемок репортажа, не имеют ничего общего.

В допотопной «хрущевке», среди старой, ободранной мебели и разбросанных в беспорядке вещей, разыгралась настоящая кровавая драма.

Первую ее жертву Лев обнаружил прямо в коридоре. Туда выходила дверь из смежного санузла, и, очевидно, убийца подкарауливал удобный момент, стоя рядом с этой дверью. Труп лежал в неестественной позе, перегородив тесный коридор, где и без того было не развернуться. Голова мужчины свесилась на грудь, и на то, как именно пришла к нему смерть, указывала лишь длинная бурая полоса, идущая поперек шеи. Убитый был очень худым, но небольшая темная бородка делала лицо его благообразным и даже приятным на вид. Лицо это не имело ни малейшего сходства с внешностью безбородых юношей, с которыми не так давно общался полковник.

Кое-как перебравшись через скрюченное тело, он прошел в комнату.

На диване, перед выключенным уже телевизором сидел, а точнее, полулежал, завалившись набок, средних лет мужчина с темными усами и восточными чертами лица. Голова его была запрокинута, открывая взорам глубокий разрез на шее с коричневой, давно запекшейся кровью. Диван находился посредине комнаты, и не было никаких сомнений, что убийца полоснул ножом свою жертву, зайдя за спинку, как и в случае с Березиным, смерть здесь, по-видимому, наступила сразу.

Квартира была однокомнатной, и Гуров решил, что третью жертву, очевидно, нужно искать на кухне.

Пройдя туда, он увидел на полу человека. Поза его очень напоминала ту, в которой перед лифтом лежал Березин. Вытянутое во весь рост тело и неестественно далеко запрокинутая назад голова. Вокруг снова было много крови, вид и цвет которой говорил о том, что с момента совершения преступления времени прошло немало.

– Когда их обнаружили? – обратился он к одному из оперативников.

– Сегодня, около десяти утра. Хозяйка пришла за деньгами – это, по-видимому, ее квартиранты – и обнаружила. Сюрпризец. Пожилую женщину чуть инфаркт не хватил. Еще немного – и сама бы легла тут рядом.

– А сейчас она где?

– У соседей. Валерианкой отпаивают. Вам, наверное, нужно будет поговорить с ней?

– Разумеется.

– Лучше это сделать у соседей. Здесь не стоит.

– Да уж. Что по поводу времени смерти? – обратился Лев к мужчине средних лет, мазавшему поверхности черным порошком, проявляющим отпечатки.

– Сутки точно есть. Точнее не скажу. Нужен лабораторный анализ, на глаз не получится.

– Но в любом случае – выходные? Суббота или воскресенье?

– Да. Раньше навряд ли. При такой температуре уже началось бы разложение, здесь дышать невозможно было бы.

– Да и сейчас запашок чувствуется, – вставил свое замечание оперативник, с которым до этого беседовал Гуров.

Между тем сам он, в очередной раз обводя взглядом квартиру, пытался, как сказал Орлов, «сориентироваться».

Тот факт, что трупы находились в разных помещениях, помимо весьма характерного «почерка», ясно и недвусмысленно указывал на то, что все три преступления совершил один человек.

«С кого он начал? – переводя взгляд на диван, пытался определить Гуров. – С этого? Или с того, что на кухне?»

Зайдя за спинку дивана и попытавшись определить, под каким углом обозревал пространство находившийся там человек, он решил, что именно «телезритель» был убит первым. С его позиции была видна почти половина кухни и часть коридора, и если бы он заметил, что там происходит что-то неординарное, навряд ли продолжал бы спокойно сидеть и смотреть телевизор.

Устранив опасного очевидца, преступник, скорее всего, перешел на кухню. Если в этот момент телевизор продолжал работать, а на кухне, например, была включена вода, ничего удивительного в том, что находившийся там человек не слышал никаких подозрительных звуков и не заметил опасных движений.

Судя по всему, подобный способ лишения жизни был привычным для преступника, и он потому и являлся его приверженцем, что техникой исполнения владел виртуозно. Вполне возможно, что с помощью регулярных «тренировок» он научился резать горло так, что жертва не издавала ни звука.

Так что же могло произойти в этой квартире, где четыре «друга» собрались на уик-энд?

Сначала они спокойно разговаривали, пили, закусывали, обсуждали свои дела. Остатки еды на столике перед диваном и на кухне, а также недопитая водка в стаканах красноречиво подтверждали это. Потом один из них, в голове которого уже созрел коварный замысел, решил, что наступил очень удобный момент для его исполнения.

Один из его товарищей отправился в туалет, другой зачем-то пошел на кухню. В комнате, кроме него, остался только один человек, он сидел на диване, уставившись в экран телевизора, и, конечно, не ожидал того, что сейчас ему перережут глотку.

Убийца зашел сзади и привычным движением сделал свой фирменный глубокий разрез. Жертва не издала ни звука, и тот, кто находился на кухне, ничего не заподозрил.

Убийца быстро направился туда и повторил кровавое «упражнение».

После этого он вышел в коридор и встал недалеко от входной двери. Дверь из санузла открывается наружу, и когда третий его товарищ выходил, преступник оказывался как бы в укрытии. Заслоненный открытой дверью, он для жертвы был не виден, так же, как и она для него, но через секунду жертва стала закрывать дверь и оказалась спиной к стоящему за ней убийце. Исход предрешен.

Нарисовав в воображении эту картину, Гуров подумал, что она не лишена достоверности. Все вполне могло бы произойти именно так.