Глава 4

– Аспирационная асфиксия вследствие вдыхания содержимого желудка в результате получения закрытой черепно-мозговой травмы, – зачитал Орлов заключение судебно-медицинской экспертизы. – Это я коротко, по сути. Заключение предварительное, но обещали не затягивать с результатами.

– Дроздову надо бутылку хорошего коньяка подогнать, – сказал Крячко. – За скорость и преданность делу.

– Давай, давай, спаивай экспертизу, – сыронизировал Орлов и отложил документ в сторону. – Ну что? Какие мысли? Давай, Гуров, выкладывай.

– Темный лес, Петр Николаевич, – устало произнес Лев Иванович.

– Ты же там был, – напомнил Крячко. – Где твоя фотографическая память?

Гуров, которому удалось поспать за последние сутки всего четыре часа, с задумчивым видом перекладывал телефон из одной руки в другую. Ситуация была крайне запутанной. Кому как не ему, казалось бы, легче всего вспомнить все, что произошло прошедшей ночью? Но все было не так просто.

– Давай-ка я расскажу только то, в чем уверен, – предложил Гуров. – А после сделаем все так, как всегда делали.

– Попробуй, – разрешил Орлов.

– Шлицмана я встретил в школе еще до начала праздника, – начал Лев Иванович. – Он уже тогда был пьян. Позже также выпивал, но оставался в той же стадии опьянения, что и при встрече со мной в первый раз. Это говорит о том, что его организм привык находиться в таком состоянии. Не шатался, мыслил четко, выражался ясно. Сам рассказал мне, что пьет давно и на постоянной основе, но при этом старается не переходить черту. Я не психиатр, но он показался мне вполне вменяемым и адекватным человеком, хотя нервная система однозначно была подорвана. Потерял жену около года назад. Все свободное время посвящал работе и общению с учениками. Если, как утверждает экспертиза, его убили, то мне даже в голову не приходит, кто бы это мог сделать. Он попадался мне на глаза несколько раз, никаких конфликтов с другими я не наблюдал.

– Обнаружили следы от удара головой о подоконник, – напомнил Крячко. – В волосах застряли частицы засохшей краски. По предварительным данным, это та самая, которая была нанесена на подоконник.

– Убийцу нужно искать среди тех, кто находился в здании школы, – решил Гуров. – На выпускной просто так было не попасть, только по списку.

– А кто следил за пропускной системой? – спросил Орлов.

– Вот этого я не знаю, – ответил Лев Иванович. – Директор при мне спокойно пропустил внутрь главу Управы, и никакого списка я не видел. Мы с Машей тоже свободно прошли. Директор встретил нас на пороге, как родных. Может быть, он и контролировал прибытие каждого гостя, но я лично этого не видел. Мне кажется, эти списки были только на словах. Но патрульные на улице следили за входом. Они не видели, чтобы в течение выпускного вечера в школу кто-то заходил. Про списки спрошу еще раз у директора.

– Уточни, – согласился Орлов. – Ну что, расследование нужно проводить максимально быстро. Лето вон какое, экзамены позади. Сейчас все разбегутся по курортам – и лови их по всему миру.

– Значит, снова придется садиться за парту, – развеселился Стас, обмахиваясь заключением судебно-медицинской экспертизы.

– В школу поедет Гуров, – перевел на него взгляд Орлов. – А ты, Стас, начни подробно опрашивать остальных.

– Побойся бога, Петр Николаевич, – расстроился Крячко. – Я что, один за ними бегать буду?

– Он прав, опрос может подождать, – поддержал друга Гуров. – Опрос займет очень много времени. Стас, займись видео, которое нам передал Веснин. А я в школу. Сначала поговорю с учителями, а потом уже и по остальным пройдемся. Никуда не денутся, а если и денутся, то достанем.

– А что с той самой учительницей, которая обнаружила труп? – спросил Орлов. – Алиби-то у нее нет.

– Алиби как раз есть, – ответил Гуров. – Ее видела одна из мамаш, когда Арефьева бродила по второму этажу. Сама свидетельница в этот момент находилась на улице – ей стало нехорошо, она вышла подышать свежим воздухом, перебросилась парой слов с полицейскими, которые следили за порядком. Говорит, что с улицы можно было видеть все, что происходит в школе через ярко освещенные окна. Арефьева действительно гуляла по кабинетам довольно продолжительное время, заглядывала в шкафы, стояла возле окна.

– А куда выходит окно библиотеки?

– На другую сторону школьного двора.

На этот раз входная дверь школы была распахнута. На первом этаже по обе стороны от лестницы он увидел сваленные друг на друга стулья. Прошлой ночью их здесь не было. Очевидно, подготовка к сносу здания шла своим чередом, и ничто не могло помешать этому процессу.

Гуров решил пока что не подниматься на второй этаж. Он прошел дальше, оставив лестницу позади, и свернул направо, в длинный коридор, в котором не было ни одной двери. Справа виднелись раздевалки, а за ними Лев Иванович увидел на стене указатель с надписью «Спортзал».

Коридор, шедший вправо, заканчивался столовой. Кухонное оборудование еще не демонтировали, а вот помещение, где завтракали и обедали школьники, было абсолютно пустым.

В спортивном зале тоже никого не оказалось. Гуров надеялся найти здесь физрука, но не встретил ни единой души.

Над головой раздался грохот. Лев Иванович поспешил к лестнице. «Если гремит, значит, наверху люди», – ре-шил он.

Грохот раздавался на втором этаже. Гуров задержал взгляд на том месте, где впервые встретил Шлицмана. Тот собирался собирать атласы, а заместитель директора, задавая ему всякие вопросы, пыталась отвлечь внимание гостей от его, как ей казалось, неудобного поведения.

Гуров шел по этажу, дергая каждую дверь. Некоторые оказались закрыты на ключ, а некоторые были не заперты. Классы были пусты, и в каждом на стене, где раньше висела школьная доска, красовался яркий прямоугольник невыцветшей краски. В одном из кабинетов прямо на полу кто-то оставил цветочный горшок с засохшим растением. Зрелище было печальным.

Он искал учительскую. Маша упоминала, что она располагалась именно на втором этаже, а учительница младших классов это подтвердила в ночь убийства. Гуров опознал ее по тем же двойным дверным створкам – именно за ними слышались глухие звуки передвигаемой мебели.

Он зашел без стука и увидел физрука, который вместе с двумя крепкими парнями в синих комбинезонах пытался отодвинуть от стены огромный дубовый стеллаж.

– Не идет, сволочь, – выругался физрук. – Ну правильно, а чего еще ждать-то? Он тут лет сто уже торчит. Врос в стену небось.

Гурова заметили и остановились. Физрук, обернувшись, смерил его недовольным взглядом.

– Привет, – бросил он через плечо и дал знак грузчикам продолжать работать.

Как ни странно, но с появлением Льва Ивановича дело пошлó на лад. Стеллаж, опасно накренившись, сдвинулся с места.

– Все, ребята! – окликнул грузчиков физрук. – Все, теперь нормально. Передохнем. Пообедайте пока.

Грузчики, отряхивая руки, вышли из учительской. Физрук, вытерев ладони о тренировочные штаны, протянул Гурову руку.

– В такую жару вы хоть бы здесь вентилятор поставили, – посоветовал Гуров.

– Такие капризы никто удовлетворять не станет, – проворчал физрук.

На одном из столов Гуров увидел рулон туалетной бумаги. Физрук отмотал от него здоровенный кусок, скомкал и вытер мокрое от пота лицо.

– А вы что здесь забыли? – спросил он, поднимая с пола упавшую бутылку с минералкой. – Вчера вроде бы я вам все, что знал, рассказал.

– А сегодня я без протокола, – ответил Лев Иванович, присаживаясь на край ближайшего стола. – Найдется время? Или вы тоже обедать собрались?

– Без обеда, – махнул рукой физрук. – Это вон парней из фирмы директор обеспечил едой, но у нас с ними как бы контракт. А я всего лишь учитель, мне персонально не положено. Фиг с ним, в такую жару и есть не хочется.

Он прислонил бутылку к губам, задрал голову и стал шумно пить, после чего бросил опустевшую бутылку в мусорное ведро.

– Вот теперь жить можно, – устало произнес он. – Так что вы там еще хотели узнать?

– Расскажите о Шлицмане, – попросил Гуров.

Физрук уселся на подоконник, на котором лежал на зарядке мобильный телефон, глянул на него и отодвинул в сторону.

– Человек он был сложный. Близко я с ним не общался. Встречались, конечно, но не дружили.

– Разница в возрасте? – предположил Гуров.

– Не только, – поморщился физрук. – Просто он казался мне непростым человеком. Вечно ходил с таким лицом, словно его к пожизненному заключению приговорили. Знаете, бывают такие люди. И на выпускном с тем же лицом сидел.

– Я заметил, что он был чем-то недоволен, – проговорил Гуров. – Но у него ведь не все просто было в жизни, вы знали?

– Да знал я. Все знали. Жена умерла, детей не было. Одиночество, все дела. Вот и стал бухать. До прошлого лета я за ним такого не замечал, но потом понесло мужика. Я все ждал, что его уволят, у нас ведь сейчас строго с этим делом. Ладно бы где-то в офисе, да и то не факт, что на употребление алкоголя на рабочем месте закрыли бы глаза. А тут-то целая школа! Плюс Управа в спину дышит. Не знаю, кто крышевал этого Шлицмана, но ему ничего за его поступки не было.

– А подробнее? Что именно с ним было не так?

– Иду как-то утром на работу, зимой это было, как раз перед каникулами, – оживился физрук. – Впереди, гляжу, чешет историк. А скользко было, жуть. Я хоть и мастер спорта по вольной борьбе, но тоже с трудом шел. Тело-то тренированное, реакция хорошая, но переломы мне ни к чему. И тут – Шлицман. Идет так, словно каждый следующий шаг будет последним. Клянусь. Не верите? Одной ногой за другую цепляется. Я, короче, догнал его, говорю: «Помочь?» Ну, мало ли, он же немолодой и неспортивный. Поддержу, думаю, коллегу, хоть и не очень хочется. А он поворачивается и говорит: «Зачем?» И тут таким перегарищем мне в лицо шмальнуло, что я чуть не задохнулся. Господи, думаю, да он же… того. И взгляд пустой. Он еще в очках этих своих был, которые раз в году по великим праздникам надевает. В общем, дошли до школы. У меня первый урок был. Пока суть да дело – звонок. Детей в раздевалку, а сам я пошел в столовку, чтобы чай в термос налить. Вижу – Шлицман чешет. Взгляд осмысленный, не то что утром. И бодро так идет, ровно. То ли протрезвел, то ли похмелился. Но я-то был уверен, что его с утра в таком виде к уроку не допустят. Наверняка заметят, что от него несет, как из пивной бочки. Но нет! Не заметили.

– Может, все же заметили, но вы просто были не в курсе? – усомнился Гуров.

– Я бы знал, – уверил сыщика физрук.

– И вы точно знаете, что наказания не последовало?

– Если бы его наказали, то только отстранили бы от уроков или уволили, – пояснил физрук. – И все были бы в курсе, такое не утаишь. А он потом не раз в таком виде в школу приходил. Потому и говорю, что, наверное, его кто-то прикрывал. Ну нельзя только из-за жалости всякую пьянь к детям допускать. И потом – он же постоянно увозил учеников во всякие походы. Сомневаюсь, что в его рюкзаке были только необходимые для путешествий вещи. Наверняка еще и бухло прихватывал.

– А что говорят по этому поводу сами ученики?

Вопрос Гурова застал физрука врасплох. Кажется, об этой стороне истории он и не думал.

– Не интересовался, – отрезал он. – Но дети, сами знаете, не всегда находятся рядом.

– Но если, как вы говорите, Шлицман мог заявиться на урок пьяным, то вдали от школы тем более выпивал на виду у детей.

– Я всего лишь предполагаю, – пожал плечами физрук. – Глупо было бы думать иначе, согласитесь? Он наверняка выпивал, когда все ложились спать. Или его специально не выдавали те же дети. Да и само понятие «дети», знаете ли, довольно условно. В основном в дальние походы он отправлялся с учащимися старших классов, а там уже юноши и девушки, вполне взрослые люди. Уезжал на неделю, на две недели или просто на пару дней. Главное, что с ночевкой. А тех, кто помладше, выгуливал в Москве или в ближайшем Подмосковье, чтобы с утра уехать, а вечером вернуться.

– Вы хотя бы раз с ним куда-нибудь съездили?

– Один раз. Он провел детей по Арбату. Четвертый класс в полном составе. Я тоже вызвался прогуляться как бы для галочки.

– Он выпивал тогда?

– Не припомню, – отвел взгляд физрук.

– Или был пьян с самого начала поездки?

– Да какого черта! – взорвался физрук. – Что вы от меня хотите?

– За что вы недолюбливали коллегу? – спросил Гуров. – Половина, из того что вы рассказали, кажется домыслами. Не рановато ли увлеклись дорисовыванием фактов? Понимаю, порой очень хочется, чтобы было так, как видится, а не так, как есть на самом деле. Итак, что произошло между вами и Олегом Алексеевичем? Откуда такая к нему нелюбовь?

Физрук расправил плечи и слегка откинул голову назад, чтобы шея казалась шире и выглядела мощнее, словно демонстрировал физическую мощь, давая понять, что Гуров не на сосунка нарвался и вообще лезет не в свое дело. Но Лев Иванович никак не отреагировал на вызов.

– Мне ждать ответа или как? – со вздохом спросил он.

– Вы зашли не с той стороны, – не стал юлить физрук и немедленно «сдулся», приняв обычную позу. – С чего бы мне его любить или нет? Он мне был никто. Делить нам было нечего. Люди мы с ним разные, я вон тоже наверняка кому-то не нравлюсь. Но если говорить об уважении, то я его не уважал. Считаю, что не за что. Ну а насчет остальных… Что они могут видеть? Например, родители? Интересный человек, прекрасный педагог, детишки в восторге. Им большего и не надо. Но они знают далеко не все. Шлицман был скандалистом. Всегда искал повод поспорить, придраться. Отвратный тип.

– Неудобным человеком был, да?

– В какой-то мере. Но послушайте, если бы он выражал какие-то конструктивные мысли или негодовал по делу, то к нему бы прислушивались, но он был каким-то… своеобразным. Он, например, ни разу не сдал деньги на подарок кому-то. У «химички» родился ребенок, мы ей скидывались на приданое, так он ни копейки не принес. Ну если ты на мели, то скажи, ибо с кем не бывает? Будь мужиком, в конце концов.

– Совсем ничего не дал?

– Нет! – возмутился физрук. – Еще и повод нашел, чтобы оправдаться: «Я не обязан». Нормально? Он не обязан! Придурок.

– Еще какие-то примеры приведете?