У кого не случалось, что день не задался с самого утра? Да у всех бывало. Вроде бы и встал с той ноги, и в зеркало на себя посмотрел без отвращения, и жена при виде тебя не скривилась и даже завтрак приготовила. А вот только ворочается у тебя внутри маленький противный червячок, и ты заранее знаешь, что все у тебя сегодня пойдет наперекосяк. Может быть, это и называется интуицией?

Вот и Гуров, едва открыл глаза, как сразу же почувствовал, что ничего хорошего от предстоящего дня ему ждать не приходится. Во-первых, он проснулся на диване и, судя по закрытой двери спальни, его супруга, народная артистка России Мария Строева, еще изволила почивать. Вернувшись накануне после премьерного спектакля, на котором что-то почему-то пошло не так и вышел конфуз, она на ни в чем не повинного мужа с кулаками не бросалась, посудой не швырялась, а только, очень живописно и пространно высказавшись в адрес режиссера и коллег, хватанула коньячку и завалилась спать. Для Гурова это было делом привычным – если уж черт угораздил тебя жениться на актрисе, то терпи, – и он предпочел устроиться в гостиной. А во-вторых, когда, собрав постель и сделав обычную утреннюю гимнастику, стараясь, однако, не шуметь, чтобы не разбудить жену, что в такой ситуации было чревато, Лев Иванович отправился в ванную, то, едва взглянув на себя в зеркало, сразу почувствовал, что неприятностей он сегодня огребет немерено. Настроение испортилось окончательно, и он, кое-как позавтракав, отправился на Петровку, пытаясь по дороге понять, откуда чего ждать. Резонансных дел у них со Стасом Крячко сейчас в производстве не было, то есть они, конечно, были – как же двум полковникам-важнякам без них, а то зачем же их кормят? – но лиходеи уже пребывали в узилище, доказательная база была собрана такая крепкая, что не подкопаешься, и оставалась исключительно писанина, которую они оба дружно не любили, но куда же без нее? Значит, нужно было ждать чего-то новенького, а уж на это их друг и начальник генерал Петр Николаевич Орлов был большой мастер!

Войдя в кабинет и встретившись взглядом со Стасом, обычно даже в самых поганых ситуациях источавшим оптимизм и демонстрировавшим бодрость духа, а сейчас неожиданно хмурым, Гуров усмехнулся и произнес известную присказку преферансистов:

– Двое нас!

– Трое! – поправил его Стас. – Нас Петр дожидается, – и тон у него был очень озабоченный.

В приемной генерала друзья с удивлением увидели двух крепких парней в камуфляже, с автоматами и даже в масках. Крячко, умевший при необходимости договориться даже с чертом, давно уже был в самых теплых – не путать с интимными! – отношениях с секретаршей Петра и вопросительно посмотрел на нее. Но она только сделала строгие глаза, и они вошли в кабинет. Он оказался пуст, а поскольку дверь в комнату отдыха была открыта, они двинулись туда – ну какие же могут быть секреты между многолетними друзьями? – да вот только войти не успели, потому что Орлов вышел оттуда к ним сам, но дверь за собой закрывать не стал. Выглядел он «по-домашнему», то есть был без пиджака, с расстегнутым воротником рубашки и приспущенным галстуком, и явно общался с человеком ему не посторонним. А судя по тому, что из комнаты попахивало сигаретным дымом, можно даже сказать – близким, потому что с некоторых пор курить у себя в кабинете Петр не разрешал никому.

«Что за чудеса? – подумал Гуров. – Зачем же тогда конвой в приемной? Нет, Петр явно готовит нам какую-то вводную. Как там в мультфильме? Предчувствия его не обманули!» Он глянул на Крячко, и тот согласно покивал ему головой – чутье на неприятности у Стаса было даже острее, чем у Льва Ивановича.

– Присаживайтесь! – предложил Петр, и они сели в кресла для посетителей перед его столом, а он, пододвинув стул, – рядом с ними. – Долго вам еще с бумажками ковыряться?

– Дня на два работы, – ответил Крячко, на всякий случай преувеличив.

– Отложите все в сторону – тут дело поважнее будет, – сказал Орлов.

– Да ты же сам с нас потом за нарушение сроков стружку снимать будешь, – возразил ему Гуров.

– Не буду! – твердо пообещал тот. – Так вот, ребята! Обратился ко мне с просьбой мой очень давний знакомый – у его друга беда большая приключилась, и надо помочь. Я ему за вас, как за самого себя, поручился!

– Петр! Мы частным сыском не занимаемся! Мы люди государевы, и служба у нас такая же! – категорично заявил Гуров.

– Что? Компроматик на олигарха какого-нибудь проклюнулся? И его, пока не поздно, отыскать надо вместе с шантажистом? – съехидничал Стас. – На чем же его, бедолагу, прихватили? На девочках? Или даже на мальчиках? Или в педофилию, убогий, ударился?

– Ну, зачем вы так? – раздался вдруг из комнаты отдыха приятный мужской голос с едва уловимым, но непонятно каким именно, акцентом. – Это дело действительно очень серьезное.

– Гюльчатай! Открой личико! – ернически попросил Крячко, которого понесло по кочкам, и какой только черт его в бок толкал? – Вы же, неуважаемый, небось с начальником нашим в лихие годы далекой боевой юности скорешились! А потом теплое хлебное место нашли и присосались к нему! А когда хозяина вашего за энное место жестко взяли, он приказал вам его из дерьма вытащить! Да только вы от сытой жизни все былые навыки растеряли! Вот и бросились к Орлову – выручай, мол! А тот, по старой дружбе, отказать не смог, вот и решил нас к этому делу припрячь! А мы не дерьмовозы! Ясно, Гюльчатай?

Из комнаты в ответ не раздалось ни звука, а вот Орлов тихо сказал:

– Вон отсюда! – А потом, отбросив стул в сторону, вскочил и загрохотал: – Вон, я сказал!!! Вы что о себе возомнили?! Что круче вас только яйца?! Что вы самые пробивные?! Сопляки! Молокососы! Как ты говорил? – Он явно обратился к своему гостю: – Щенок может обгавкать волкодава, но сам от этого волкодавом не станет?

– Обтявкать, – поправил его невидимый собеседник.

– Вот-вот! Только вы не волкодавы! И даже не их щенки! Вы дерьмо собачье! Знать вас больше не желаю! Вон отсюда! – заорал Петр.

И Гуров, и Крячко смотрели на него в полном обалдении и не узнавали своего давнего друга, который действительно был на расправу крут и скор, да и рука у него была совсем не легкая, но не по отношению же к ним! Самое же главное, что Петр сейчас не играл на публику, как это бывало, когда он перед начальством устраивал им разносы – тогда-то они понимали, что это просто правила игры. Нет! Он сейчас не притворялся, ничего не изображал! Он действительно был в самом настоящем бешенстве, и ярость его границ не имела!

Бесконечно растерянные Гуров со Стасом сочли за благо покорно удалиться, сопровождаемые самыми нелицеприятными высказываниями Орлова об их невысоких человеческих качествах, и, вернувшись в кабинет, уселись и недоуменно уставились друг на друга – их столы стояли напротив.

– Лева, ты что-нибудь понимаешь? – спросил Стас.

– Только то, что мы здорово подставили Петра – дело, видимо, действительно очень важное, – задумчиво ответил Гуров. – Надо было хотя бы узнать для начала, что случилось, а тут тебя переклинило. С чего бы это?

– Ну, во-первых, ты сам про государеву службу начал, – напомнил Стас. – Во-вторых, сегодня понедельник. А в-третьих… – он растерянно почесал затылок. – Да буря сегодня, наверное, магнитная.

– И когда же ты, друг Стас, на головушку скорбным стал? – хмыкнул Лев Иванович.

– Да ладно тебе! – отмахнулся Крячко. – Скажи лучше, что делать будем?

– Полагаю, в целях собственной же безопасности нужно подождать, когда Петр немного успокоится, а потом выяснить, что же все-таки случилось, – предложил Гуров. – Ты попроси секретаршу, чтобы просемафорила нам, когда тучи разойдутся.

– Ох, не думаю я, что это сегодня будет – давненько я его таким не видел! И какой только черт меня за язык потянул?! – сокрушенно покачал головой Стас.

– Станислав Васильевич Крячко его зовут, – буркнул Лев Иванович. – Ладно! Что сделано, то сделано! А работу сполнять надо!

Они собрались было вернуться к своей столь нелюбимой писанине, когда открылась дверь и в проеме появился капитан Панкратов, был он, как и большинство в Главке, в штатском, а под расстегнутым пиджаком виднелась наплечная кобура. Входить он не стал, а так и остался стоять, прислонившись к косяку, одной ногой в коридоре, а другой – в их кабинете.

– Ну что, полкаши? Генеральские любимчики? Ткнули вас мордой в асфальт? – злорадно усмехнулся он. – Попробовали, каков он на вкус?

Крячко вскинулся, а вот Гуров и бровью не повел. Он и так знал, что очень многие в Главке, если не большинство, его сильно не любят, а проще говоря, ненавидят – Крячко доставалось просто за компанию, хотя таких открытых высказываний уже давненько не было. Льва Ивановича не любили точно так же, как не любят в школе круглых отличников, даже если те совершенно нормальные ребята, не заносятся и дают списывать. Вот и Гуров никогда не заносился – просто ему было гораздо легче, мгновенно все проанализировав, выдать единственно правильное суждение или решение, чем долго и нудно объяснять, как он к этому выводу пришел, особенно, если он не совпадал с мнением руководства. Орлов не в счет – он хорошо знал цену Льву Ивановичу и верил ему на слово абсолютно, но вот остальное начальство!.. Вот уж у кого Гуров со своей независимостью костью в горле стоял! Ну, как какому-нибудь чинуше признать его превосходство над собой? Да легче уксусу выпить! Но приходится терпеть, потому что дела – они разные бывают. Есть такие, что можно и для галочки закрыть как-нибудь, а ведь еще и другие случаются. Где нужно до самой сути докопаться и истинного виновника найти. К кому тогда пойдешь? А к Гурову! И не потому, что, кроме этого тандема Гуров – Крячко, в Главке больше важняков нет, а потому, что они лучшие! Вот и приходилось чинуше свое самолюбие поглубже засовывать. Ну и как при этом не озлобиться? И что уж тогда говорить о рядовых сотрудниках?

– Панкратушка! А в морду не хочешь? – ласково поинтересовался Стас.

– Да пошли вы оба! – с ненавистью бросил тот.

Оторвавшись от косяка, Панкратов направился в сторону кабинета Орлова, не потрудившись даже дверь закрыть, а Крячко недоуменно уставился на Гурова.

– Лева! Он что же, решил, что Петр нас в асфальт закатает или живьем слопает? А может, вообще с вещами на выход предложит?

– В частный сыск пойдем. Один раз у нас это уже хорошо получилось, – напряженно глядя на дверь, ответил Гуров, думая при этом о чем-то совершенно другом, а потом вскочил и со словами: – Нет, здесь что-то не так! – бросился в коридор.

Стас, хоть ничего и не понял, но, свято веря в интуицию друга, рванул следом за ним. И, словно он только и ждал их появления, Панкратов выхватил пистолет и начал стрелять в какого-то только что вышедшего из кабинета Орлова человека в гражданском, с закрытой черным мешком головой, которого сопровождали двое конвоиров – те, что ждали в приемной. Закрыв собой упавшего гражданского, на бедре которого расплывалось кровавое пятно, один из конвоиров, закинув автомат за спину, тащил его обратно в приемную Орлова, а второй вскинул свой автомат, но выстрелить не успел, потому что в этот момент Гуров всем своим весом обрушился сзади на Панкратова. Пистолет у того вылетел, и он, извиваясь ужом, все пытался до него дотянуться.

– Ты что творишь, сволочь? – заорал Крячко, приходя на помощь Гурову.

– Пусти! – хрипел Панкратов. – У них мой сын!

Второй конвоир тоже подскочил к Панкратову и защелкнул на нем наручники. На шум выбежал Орлов и тут же заорал:

– Ты жив? Ранен? Что с тобой? – и обращался он вовсе не к Гурову или Крячко, а к неизвестному человеку.

– Кевлар еще никого не подводил, а вот ногу зацепило, – с трудом прошептал тот и добавил: – Течет твое корыто, генерал! – А потом спросил у своих, теперь уже получалось, что и не конвоиров вовсе, а охраны: – Как вы, ребята?

– Нормально! Наши броники еще и не такое выдерживали! Но синяк останется! – ответил один из них.

– Ну, от синяка не умирают, – заметил раненый.

– Мы срочно к себе, – сказал второй охранник Орлову.

– Так его же хотя бы перевязать надо, – всполошился тот.

– У нас в машине все есть, – отмахнулся парень и кивнул на Панкратова: – Этого мы с собой заберем. Есть у нас к нему вопросы!

– Но наша служба собственной безопасности… – начал было Петр, но охранник невежливо перебил его:

– Да вернем мы вам его, товарищ генерал, – и объяснил: – Просто вы же не знаете, о чем его спрашивать, а мы знаем.

Между тем в коридоре уже собралась толпа офицеров, которые при виде раненого с закрытой черным мешком головой и Панкратова в наручниках недоуменно переглядывались и перешептывались, но, зная крутой нрав Петра Николаевича, ни о чем впрямую спросить не решались. Подошел вызванный одним из охранников лифт, и, когда Орлов собрался войти в него вместе с ними, чтобы при выходе из здания не возникло никаких недоразумений, этот непонятный человек попросил его:

– Ты на мальчишек не сердись! Молодые они еще! Все самоутвердиться хотят! Ничего, со временем повзрослеют!

Лифт уехал, толпа рассосалась, чтобы обсудить произошедшее в кабинетах, вернулись к себе и Гуров с Крячко.

– Лева, как ты все понял? – озадаченно спросил Стас.

– Ave Caesar, morituri te salutant! – объяснил Лев Иванович.

– Ты хочешь сказать, Панкратов, зная, что после такого его или грохнут, или посадят, решил напоследок высказаться? – воскликнул Стас.

– Что-то вроде, да еще наплечная кобура… Вот скажи, ты ее здесь, внутри здания, носишь? – спросил Лев Иванович.

– Да нет, в сейфе лежит, – пожал плечами Крячко.

– А вот на нем она была. Зачем, спрашивается?

– И из всего этого ты сделал вывод, что он собирается кого-то убить? – удивился Стас.

– Ну, не то чтобы убить, но вот что он что-то замышляет, понял. И не будь на этом человеке кевлар, он бы уже мертв был – Панкратов же у нас чемпион Главка по стрельбе. Наверное, именно поэтому у него сына и похитили, чтобы заставить на это пойти.

– Да, – согласно покивал Крячко. – Дети – это самое уязвимое, что только может быть у человека. Да еще родители.

– Вот поэтому-то я когда-то раз и навсегда решил для себя детей не иметь, – невесело заметил Гуров. – Хватит того, что у меня первую жену с сестренкой ее когда-то похитили, а потом и Марию.

– И никогда об этом не пожалел? – осторожно спросил Стас.

А вот эту болезненную для себя тему Гуров обсуждать не собирался и попросил:

– Ты бы лучше сходил к секретарше и разведал обстановку.

Мгновенно поняв друга, как понимал всегда, Крячко, ничуть не обидевшись, вышел, а Лев Иванович попытался сосредоточиться на работе, но не получилось – не о ней он сейчас думал. Вернувшийся очень быстро Крячко прервал его размышления, и Лев Иванович нетерпеливо спросил:

– Ну что?

– Докладываю, – начал Стас. – Его превосходительство сегодня изволили на службу прибыть-с ажник еще до прихода секретарши, и она премного изумлена была, через открытую дверь кабинета его увидев. А еще больше она удивилась, застав господина генерала за делом совсем ему несвойственным – они-с в своей комнате отдыха чаек-с собственноручно заваривали-с и угощение по тарелочкам раскладывали-с. А потом эти трое появились, причем вели охранники некоего гражданина в штатском очень аккуратно и почтительно, а вовсе не заломив руки за спину. Провели они его, значитца, в кабинет, а сами, дверь аккуратненько прикрыв, в приемной уселись. И ни единого словечка за все это время не промолвили. А она сама в их присутствии чувствовала себя до того стеснительно, что даже посмотреть в их сторону боялась.

– Стас, не тот ты момент выбрал, чтобы в остроумии упражняться, тем более так неудачно, – поморщился Гуров. – Или это у тебя от нервов?

– От них, истрепанных и измотанных, – кивнул Крячко и продолжил в том же духе: – Осмелюсь дополнить, что после нашего изгнания из начальственного кабинета грохнуло там что-то. Как потом, уже после того, как сами его превосходительство кабинет покинуть изволили, выяснила она, что это ваза была, которую вы, господин полковник, Петру Николаевичу на юбилей презентовали-с!

– Ничего себе! – удивился Гуров. – Выпендривался ты, а виноват я оказался!

– Начальству виднее, – пожал плечами Стас.

– Петр уже вернулся?

– Да, но почти тут же снова ушел. Видимо, имеет нелицеприятную беседу с… – и Крячко ткнул пальцем на потолок. – А в его кабинете такой шмон идет, что только пыль столбом. Так что, вернувшись, он вряд ли будет расположен к восстановлению порушенных дружеских отношений.

– Стас, хихоньки хахоньками, но ведь мы с тобой, кажется, хорошего человека обидели, – заметил Лев Иванович.

– Да понял уже! Не совсем же я дурак! – вздохнул Крячко. – Уж если Петр ему собственноручно чай стал заваривать и специально его любимое угощение купил, то, ежу понятно, уважает он его крепко. А уж то, что он ему курить разрешил, само за себя говорит! Что делать будем?

– Ждать его звонка и работать – раньше же он всегда, как успокоится, звонил! Что нам еще остается?

– Вот ты и трудись, а я пойду по кабинетам пройдусь – что-то неспокойно у меня на душе, – сказал Стас и вышел, а Гуров не стал возражать.

Лев Иванович, блестящий аналитик, совершенно не разбирался в подковерной борьбе, постоянно идущей в Главке, а вот Крячко был там как рыба в воде. Да и как в ней можно было что-то Льву Ивановичу понять, если она логически никак не просчитывалась? И победа или поражение в ней зависели от чьего-то косого не в ту сторону взгляда, неосторожно брошенного слова и когда тайных, когда явных межличностных отношений, на которые Гуров и подавно никогда внимания не обращал, считая основным критерием работника профпригодность и столь ценимые им самые обычные человеческие качества: честность и порядочность.

Чувствуя свою вину, он активно взялся за документы, чтобы поскорее закончить это дело и приняться за то, о котором говорил Орлов, а поскольку работа была механическая и давно привычная, размышлять ему она не мешала. Вернувшийся Крячко прямо с порога предложил:

– Пошли покурим.

И, хотя они оба уже давно бросили курить, Гуров ничуть не удивился, а тут же поднялся и вышел вслед за другом, потому что эта фраза на их языке означала, что очень срочно нужно обсудить что-то настолько важное, что ничьих лишних ушей рядом с ними быть не должно. Заперев дверь, они вышли из здания и направились в кафе неподалеку. Вторая половина мая радовала глаз и веселила душу видом свежей зелени, и даже травка кое-где в трещинах асфальта пробивалась к солнышку, да и птицы, пусть и городские голуби с воробьями и воронами, тоже вовсю наслаждались первыми по-настоящему теплыми днями, но друзья ничего этого не замечали.

– Что, совсем плохо? – не выдержав затянувшегося молчания, спросил Гуров.