Глава 3

На следующий день Гуров просматривал новые розыскные дела, которые принесли два молодых незнакомых оперативника. Артем Ермаков что-то бормотал компьютеру, разговаривал, как с живым человеком. Около четырнадцати позвонила секретарь Орлова, передала, что генерал просил зайти. Гуров обрадовался – от долгого сидения его начинало клонить в сон, однообразная работа наводила тоску.

– Запрись и никого не пускай, хоть министра, хоть президента. Ты даже на стук не отвечай. – Гуров убрал документы в сейф, оставив Артему одну папку, с которой он работал.

– Пуля, которую вы со Станиславом нашли, интересна, но сильное сомнение вызывает, – отвечая на приветствие Гурова, пробормотал Орлов. Вытащив из-за стола свое короткое, крепко сбитое тело и разминая затекшие ноги, пробежался по кабинету. – Бери кофе, кури, усаживайся на свой насест, черт с тобой!

Гуров взял чашку кофе, примостился на подоконнике. Орлов прошелся по кабинету, помассировал короткими пальцами шишковатый лоб и бесформенный нос, вновь опустился в кресло.

– Ты сам-то полагаешь, это нормально, что стоило Гурову бумагами пошелестеть, как обнаруживается криминал?

На риторические вопросы Гуров никогда не отвечал, понимая, что слушает увертюру, вызвали его по другому вопросу, о котором Петру говорить не хочется и он, так сказать, разминается.

– Куда Гуров ни ткнется, обязательно скандал. Полагаешь, прокуратура от твоей находки в восторге? Я знаю, что откопал сокрытие не ты, а Станислав. Знаю, что прокуратура о пуле в стене изначально знала, но люди договорились молчать, а Гуров пришел и нагадил.

– Фи, мой генерал! – Гуров передернул плечом. – Не распаляй себя, Петр, валяй по существу, чего тебе от меня надо?

– Тебя Бардин в гости звал? Звал. А ты, хам, даже не позвонил. Бардин – парень совсем неплохой. Заместители министров не привыкли, чтобы их приглашения игнорировали. Это элементарно, в конце концов. Он супружнице сообщил, та подруге растрепалась, а тебя нет. Нехорошо… Может, они пирог испекли.

– Петр, конкретного разговора не было…

– Приглашение старшего равносильно приказу и всегда конкретно, – перебил Орлов.

– Честно сказать, забыл. Теперь определенно не пойду, не уговаривай.

– А зачем мне тебя уговаривать? Я тебя попрошу, и ты побежишь. Сегодня вечером. С цветами.

– Нечестно, Петр…

– Лева, прошу. Мне это нужно.

Бардины жили в переулке за Таганской площадью. Гуров по бульварам выехал на набережную, миновал Кремль, гостиницу «Россия» и, хотя особо не приглядывался, почувствовал, что его «ведут». Он ехал чуть медленнее общего потока машин. Серая «Волга»-такси «засветилась» невольно: могла проехать на мигнувший желтый, но остановилась рядом. Гуров приспустил боковое стекло и спросил у мужчины, сидевшего рядом с водителем:

– Земляк, время не подскажешь?

– Без пятнадцати восемь, – недовольно ответил «пассажир».

– Спасибо. У тебя ко мне есть вопросы?

Зажегся зеленый, «Волга» сорвалась с места и умчалась, а Гуров, посмеиваясь, неторопливо прокатился мимо высотки на Котельнической, занял левый ряд, стал ждать, когда зажжется стрелка.

– И чего я людям кровь порчу? – пробормотал Гуров, сворачивая в переулок. – Им показали, как они делают свою работу. Только вот кому я мог понадобиться?

Дом, в котором жил Бардин, был один из трех домов, построенных недавно в тихом переулке, кирпичной кладки, с полукруглыми лоджиями и остальными признаками того, что строительство велось с большой любовью и уважением к будущим жильцам.

У подъезда выстроились машины, в основном иномарки. Инспектор ГАИ прогуливался, лениво поглядывая вокруг, словно девушку ждал, потому как поста здесь не полагалось и инспектор был знаком уважения ментов к святому месту. А скорее и уважение отсутствовало, а был мент на разводе, и пост этот вручался провинившемуся в виде наказания со словами: мол, лучше без денег смену отгулять, чем потом, когда, не дай бог, что-нибудь случится, отчитываться и без бани потеть.

Гуров выставил свою вишневую «семерку» в начальствующий ряд, кивнул инспектору, взял из салона свернутую в трубочку газету, в которой покоилась роскошная чайная роза, и вошел в просторный подъезд. Гуров знал код, но вахтер тем не менее вышел из стеклянного укрытия. Смотрел вежливо, но настойчиво.

– К Бардиным, – сказал Гуров.

– Пожалуйста.

Вахтер ушел за перегородку и снял телефонную трубку. Гуров оглядел просторный холл, диванчик, столик журнальный. Не высшая категория, но солидно, кивнул одобрительно, словно решил купить, освобождая розу и пряча газету в карман, вошел в лифт.

На лестничной площадке перед открытыми в квартиру дверями его поджидали две молодые женщины. Они стояли обнявшись, с одинаковыми улыбками и ямочками на щеках и вообще столь похожие, как только бывают сестры-близняшки.

– Здравствуйте, Лев Иванович, очень рады вас видеть, – произнесли они хором.

Гуров смутился, так как роза у него была всего одна.

– Прелесть! – Одна из сестер взяла у Гурова розу, озорно глянула на сестру. – Будешь хорошо себя вести, дам понюхать.

Они взяли Гурова под руки и повели в квартиру.

– Меня зовут Алла, я жена Бардина, а это моя сестричка Ирина. Я завидую ей – она разведена, но не завидую вам, хотя при вашем опыте и хватке…

– Не говори о старшей сестре гадости, – сказала Ирина, закрывая двойные двери. – Вы понимаете, полковник, что я приглашена исключительно для того, чтобы вас развлекать и оберегать.

– Что будем делать? – Хозяйка оглядела Гурова, как осматривают старый холодильник или телевизор, который выбросить жалко, а поставить некуда.

– Предлагаю временно поставить в угол, – улыбнулся Гуров.

Прихожая или гостиная, не поймешь, была обставлена шикарно: вдоль стен книжные полки, кожаная мебель, огромный телевизор – все новое и вызывающе современное.

– Николай Ильич еще не вернулся? – тихо спросил Гуров, хотя из-за дверей напротив доносились громкие голоса.

– Если бы! – Хозяйка свернула направо. – Веди гостя на кухню! Будем думать.

Кухня сверкала хромом, современной аппаратурой, белым столом и полукруглым диваном.

– Сажай за стол и наливай, – командовала хозяйка.

Гуров безропотно повиновался.

– Лев Иванович, вот какая история с географией получилась, – рассказывала хозяйка, помогая сестре накрывать на стол. – Заявился к нам дружок Бардина, они раньше служили вместе. Доронин Иона Пантелеевич. – Она бросила на Гурова быстрый взгляд, и сыщик понял – предполагается, что он должен знать «дружка», но он не знал, потому ответил просто дружеской улыбкой.

– Случается. У друзей дела, так я только рад: не каждый день простому менту удается бывать в подобных апартаментах в обществе очаровательных женщин.

– Он опасен, – сухо сказала сестре Ирина. – Водка, коньяк, виски?

– Это известно, его и Бардин побаивается.

– Мне плевать на твоего Бардина. Ему побаиваться должность обязывает, а я говорю о нас с тобой.

– У меня есть справка, – быстро сказал Гуров. – Я не ем маленьких девочек, даже самонадеянных. – Он взял из рук Ирины бокал виски со льдом, поклонился, увидел, как она опустила ресницы, мазнула языком по полным губам, и понял, что эту женщину он может забирать хоть сию минуту. И не потому, что женщина распущенна или мужчина неотразим, а вот так, без объяснений и понимания, встретились взглядом и предохранители враз и все до последнего перегорели.

И хозяйка случившееся поняла, хотя взглядом ни с кем не встречалась, просто электрический заряд ударил такой мощности, что в стерильной кухне запахло паленым.

– М-да… – Алла покачала головой. – Только этого все же не хватало.

– Так уж лучше я, чем ты, – произнесла Ирина, глянув на Гурова невинным взором.

– За знакомство, Лев Иванович! – Хозяйка чокнулась с Гуровым, сделала глоток.

Гуров кивнул каждой из сестер персонально, лишь пригубил и сказал:

– Дружок, как я понимаю, из высокопоставленных и не совсем трезв.

– Волшебник, – прошептала Ирина.

– Только сыщик, – поправил Гуров. – Они во хмелю гневны, не любят милицию, и девушки опасаются, что об их гостя будут вытирать нож. Милые девочки, если собрать в одно место всю обувь, которую об меня вытерли, то в Лужниках можно открывать ярмарку. Одной парой больше – даже не смешно.

В глубине квартиры хлопнула дверь, раздались шаги, и в кухню вошел хозяин.

– Лев Иванович, привет! Спасибо, что заглянул. Как тебе мои девочки?

– Высший класс. – Гуров хотел встать, но сестры схватили его за руки.

– Дорогой, у тебя своя компания, у нас своя. Мы твоего Иону православного вот так наслушались! – Хозяйка провела рукой по горлу. – Нам ваши дела неинтересны.

– Алена, ты собственница и эгоистка, – рассмеялся Бардин. – Ты же знаешь, что Иона в Думе курирует милицию, ему интересно увидеть живого милиционера.

– Никогда не знал, что в Думе нас тоже курируют. – Гуров отставил стакан с виски. – А до милиции господин курировал сельское хозяйство?

Бардин сдержал довольную улыбку, промолчал, а жена взяла Гурова под руку.

– Пойдемте. У меня просьба: если Иона вам очень не понравится и вы решите его ударить, бейте так, чтобы он не мучился. Он парень вздорный, но неплохой.

Иона Пантелеевич Доронин оказался сухощавым, костистым мужчиной, лет сорока, с лысиной, которую он пытался прикрыть длинными редкими прядями, перекинутыми от одного уха к другому. Сейчас, когда он поднялся, жидкие волосы свесились на одну сторону, обнажив лысину, отчего вид у депутата получился комический.

Гуров пожал Ионову ладонь, сел на предложенный стул и расстроился. Он собирался выпить в обществе красивых женщин, поговорить ни о чем с Бардиным, забросив несколько проверенных крючков, уехать часиков в десять с сестрой хозяйки и провести ночь, как решат женщина и Бог.

Теперь все рушилось. Гуров никогда не пил, если за столом оказывался агрессивно пьяный. Милицейский опыт доказывал, что подобная ситуация непредсказуема, может кончиться катастрофой. А трезвым он не умел ухаживать за женщинами, становился молчаливым и злым, а, теряя легкость и остроумие, переставал нравиться, в общем – замкнутый круг.

– И что же милиция думает по поводу преступности? – как можно мягче спросил депутат. – Как воспринят указ президента, который предоставил вам все права?

– Оставь, Иона, человек в гости пришел, – вмешался Бардин. – Вы почему не пьете, Лев Иванович? Мне докладывали, что отнюдь не чураетесь.

– Я за рулем, Николай Ильич.

– Обижаете, я вам дам сопровождающего.

Доронин выпил стопку водки, хрустнул огурцом и неожиданно схватил Гурова за рукав.

– Выпей, мент, не выдрючивайся!

Бардин хотел вмешаться, но Гуров взглядом остановил хозяина.

– Иона Пантелеевич, я не пью за рулем, с пьяными и когда просто не хочу пить. Надеюсь, что этого достаточно.

– Лев Иванович, мне пора. Проводите? – Ирина встала из-за стола.

– Ирка, стерва, ты в соседнем подъезде живешь. – Депутат снова дернул Гурова за рукав. – Не ходи, мент, пожалеешь.

Гуров взял пальцы Доронина в горсть, подвернул на перелом, депутат взвизгнул и шарахнулся в сторону.

– Извините, не хотел. – В голосе Гурова зазвучали скрежещущие нотки, которые приобретает розыскник за многие годы работы. Они часто убеждают людей быстрее, чем милицейское удостоверение и даже оружие.

– Алла… Николай Ильич… – Гуров поднялся, развел руками и поклонился.

– Извини, Лев Иванович, – сказал Бардин, провожая свояченицу и Гурова до лифта. – Он парень хороший, только пить ему нельзя.

Квартира Ирины была не такой шикарной, но подавляющее большинство москвичей о такой и мечтать не могли. Женщина молча достала из холодильника бутылки, Гуров так же молча налил, и они выпили. Гуров налил себе сразу вторую порцию, быстро выпил, бутылки убрал в холодильник, закурил, после небольшой паузы спросил:

– Сколько тебе лет?

– И сто, и пятнадцать, зависит от настроения. В паспорте записано, что тридцать восемь.

– Давно развелась?

– Черт его знает! – Женщина потерла висок. – Сейчас соображу… Четыре, нет, шесть лет назад.

– Где работаешь?

– У отца в фонде. Ты знаешь, как моя фамилия?

– Знаю, что не Горбачева, и слава богу.

– Но мой отец…

– Извини, мне неинтересно.

– А что тебе интересно? Тебе кто-нибудь, кроме тебя самого, интересен?

– Возможно. – Гуров поцеловал женщину в висок. – Извини, но я не виноват.

– А кто виноват?

– Стоит подумать. – Гуров шагнул к дверям, поправил галстук, одернул пиджак. – Вопрос интересный, главное – оригинальный. Я на днях позвоню.

– И не вздумай, я не желаю тебя видеть.

– Лгать нехорошо. – Гуров вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Человека, который стрелял из пистолета с чердака дома, расположенного через улицу от подъезда, где застрелили банкира, звали Борис Сергеевич Галей. В юности он пытался выяснить, откуда у него такая несуразная фамилия, но мать не знала, отец же жил так, что не то что фамилию, имя собственное забыл, а вскорости от белой горячки и помер. Борису было тогда шестнадцать, его меньшому брату Сашке – семь, мать Евдокия, женщина по паспорту молодая, а по виду и здоровью вином окончательно пришибленная, после кончины супруга и основного собутыльника продержалась всего ничего – через год схоронили. Братья остались одни в двухкомнатной по тем временам отличной квартире, которую у них наверняка бы отобрали, а самих запрятали в детдом, если бы не один момент, о котором чуть позже. Пацаны, прячась от семейных скандалов и драк, целые дни проводили на «Динамо» – в те шестидесятые знаменитом стадионе. Разница в десять лет не мешала ребятам быть всегда вместе, наверное, их объединяла цель – заработать на еду и нежелание идти домой. Подмести, полить, подкрасить – да мало ли дел на таком огромном стадионе. Сашке было пять, а Борису четырнадцать, когда вся стадионная обслуга знала ловких, услужливых мальчишек отлично. Урны покрасить, лавки переставить, из взрослых кто с похмелья ног не волочет, а кто уже опохмелился и ему ноги переставлять неохота, и тогда раздавался вопль: «Пацаны! Галеи, черти, где вас носит?» И братья, как чертенята, сразу же вырастали из-под земли. Они выслушивали задание, кивали и стояли истуканами, пока взрослые не называли цену. Бутылка молока, батон хлеба, рубль, талончик в столовую – братья брали все и работу выполняли. Но вскоре все знали: если заплатишь мало, то больше не придут. Пацаны никогда не торговались, не брали цену вперед, они были молчаливы и сосредоточенны в драке за эту жизнь. Они давно поняли: на отца с матерью рассчитывать нечего, есть они двое, Борька и Сашка, и никто им не поможет. Они твердо знали, нельзя пить и красть, потому как пропадешь. Вином у них пропахли стены дома, а от воровства их отучили мелкие жулики с наколками и финками, которые сновали на стадионе и словно челноки кружились между тюрьмой и волей. Ворье братьев уважало за молчаливость, дикую злобу и стойкость в драке, не трогало, не соблазняло, между собой называло «мужичками». Борис попробовал себя в спорте, ловко дрался на ринге, таскал мячи за футболистами и сам один сезон отбегал в команде мальчиков. Но у него был острый и цепкий ум, он быстро понял, с какого момента в спорте приходят деньги и сколько пота и крови надо пролить, чтобы выловить свой шанс. И еще он увидел, что к тридцати «звезды» уже никому не нужны. Цепким мужицким умом он просчитал, сколько лет надо умирать и «пахать», в случае удачи сколько лет можно будет по-людски пожить, потом сызнова лизать барские задницы за подачки с чужого стола.