– Они самые, – кивнул Погодин. – Все тушить бросились, и тут Колька спохватился, что меня нигде нет, а без денег, да ночью в тайгу я уйти не мог. А Витька… Ну, это тоже один из наших, позже его увидите… Сказал, что я внутри сплю. И вот Колька, с которым я только что перелаялся, которого ударил, у которого расчет потребовал, а деньги эти ему для нового дела ох как пригодились бы, полез меня из сарая вытаскивать. И это притом, что я намного тяжелее его. А когда потолок горящий на нас упал, не бросил меня, пьяного! Он не только сам выбрался, но и меня выволок! Так что топчу я землю нашу грешную исключительно благодаря ему! И если я говорю, что Москву наизнанку выверну, чтобы ему помочь, то это, поверьте, так и будет! – почти прорычал он.

– Значит, ожоги на его лице… – начал было Гуров, и Погодин, не дослушав, закивал:

– Да! Оттуда-то и красота его неземная! А на руках – еще страшнее! Хотя он и до этого особой привлекательностью не отличался. Только зубы у него на загляденье были, словно у голливудского артиста какого-нибудь.

– И чем же дело кончилось?

– Отстояли они лесопилку. Но трех человек пришлось в больницу по бездорожью на носилках тащить, потому что на машине нашей те же добрые люди все колеса прокололи. И я, оклемавшись, тащил, и Колька с руками своими обожженными! Но донесли-таки! Кольку хотели тоже там оставить, да он отказался, потому что дело надо было заново налаживать. Двое так и не выжили, а третьим Димка был. Поправился он, хотя уже не работник стал, с легкими у него беда приключилась. Так мы его в городе оставили, чтобы через него дела вести и Кольке туда постоянно не мотаться. О Кольке и до этого никто худого слова сказать не мог, а после произошедшего слава о нем пошла, что он дела честно ведет и своих в беде не бросает. Так что новых людей нанять ему несложно было. Потом мы и вторую лесопилку поставили. Вот с этого он и начал свой бизнес. А сейчас у нас закрытое акционерное общество. И хотя главный у нас Колька и акций у него соответственно больше, но все мы в нем свою долю имеем, и каждый каким-то направлением руководит. Мы хоть и без образования специального, зато дело знаем.

– Простите за вопрос, но я не могу его не задать. Ладно, с вами все ясно. Но не мог ли кто-нибудь из остальных на Савельева за что-то зло затаить? Может, себя обделенным посчитал? Решил, что сам способен вашим ЗАО руководить?

– Гуров! Скажите, у вас есть человек, который вам в случае чего спину прикроет? – неожиданно спросил Погодин.

– Есть! Мой друг и напарник, полковник Станислав Васильевич Крячко.

– А у Кольки таких со мной восемь человек! С кем он вместе спина к спине наш бизнес отстаивал! – горячо говорил Погодин. – Я имею в виду тех, кто в живых или просто вместе с ним остался, потому что некоторые, свою долю честно получив, дальше пошли своим путем. А охотников поживиться немало было. В нас и стреляли, и поджигали еще не раз. Случалось, что некоторые вещи с нуля начинать надо было. Ничего! Все выдержали! И живем мы все сейчас, горя не мыкая! А главное, знаем, благодаря кому! Ведь, если бы не Колька, остались бы мы простыми лесорубами. Ну, может, кто в бригадиры бы выбился, но таких высот не достигли бы.

– Можете на меня обижаться, если хотите или это делу поможет, но в святых я не верю, – твердо сказал Гуров. – Не может быть такого, чтобы человек столько лет прожил, бизнес внушительный создал и врагов не нажил.

– У него есть конкуренты, есть завистники, есть просто недоброжелатели, но вот таких нелюдей, чтобы на похищение детей пошли и месяц ему нервы мотали, нет, – уверенно ответил Погодин.

– Они есть, просто мы о них не знаем, – возразил Гуров. – Причем это, судя по всему, личная месть какого-то одиночки, а не ОПГ какая-нибудь сработала, чтобы денег из родителей вытрясти. – Подумав, сыщик сказал: – Леонид Максимович, я вижу, что вы крайне враждебно относитесь к жене Савельева. Скажите, для этого есть основания?

– А как еще можно относиться к проститутке? – хмуро спросил Погодин.

Услышав это, Гуров оторопел, а Погодин, хватанув еще водки, начал рассказывать:

– Офис наш головной был в Красноярске, а филиалы по всей Сибири и Дальнему Востоку. И каждый филиал кто-то из наших возглавляет. А Колька с Димкой, как скорешились тогда, так в Красноярске и жили вдвоем – ну, прислуга, охрана и медсестра не в счет. И тут вдруг, пять лет назад, Димка мне звонит и говорит, что Колька жениться решил, но таким тоном, что я понял: Колька во что-то вляпался – я же говорил, что он в людях ни хрена не разбирается, вот и рванул к ним. Нет, Колька монахом не жил, бабы у него были, дорогие, холеные, но сами понимаете, какого сорта, которым лишь бы бумажник потуже. Он к ним так и относился, как к продажным. Деньгами, конечно, не обижал и все такое, но пользовался, и все. Говорил, что с такой рожей да разными глазами его ни одна по-настоящему не полюбит, так что нечего и затеваться. А тут вдруг влюбился, как сопляк! Ну, прилетел я, а эта мразь уже у них в доме живет. В общем, я на нее только посмотрел и понял, что это за штучка. Короче, в ресторане она пела и плясала, там-то ее Колька и увидел. Ну, снял он ее раз, два, а потом завертелось. Перевез ее к себе, в ресторане она больше не работала и жила в свое удовольствие, тянула с Кольки деньги, а главное, нервы начала ему мотать по-черному и против Димки настраивать. С характером у Кольки, я уже говорил, все в порядке, а перед ней он только что ковриком не стелился. Околдовала она его! Нате, полюбуйтесь на ведьму!

Погодин развернул к Гурову стоявшую на столе большую фотографию, на которой была очень красивая смуглая брюнетка, а рядом с ней – уже знакомые ему малыши.

– Да, эффектная женщина, – согласился Лев Иванович, подумав при этом: «Погодин вроде нормальный, здравомыслящий мужик, жизнь не понаслышке знает, что называется, во всех щелоках мытый, а вот надо же, в такую чушь верит! Ведьма! Околдовала! Обманчива, однако, бывает внешность».

– Что есть, то есть, – вынужден был согласиться Леонид Максимович. – Я быстренько о ней справки навел и узнал, что, оказывается, гастролировали они…

– Стоп! – перебил Гуров. – Вы сказали «они»?

– Ну да! С братцем своим старшим, Григорием! Они почти всю Сибирь и Дальний Восток объездили, а раньше, может, и в Центральной России отметились – так глубоко я не копал. Она в ресторанах выступала, а он при ней сутенером состоял. Да через нее толпы мужиков прошли! На ней пробу ставить негде! Вот чем она себе с братом на жизнь зарабатывала. Господи! – почти простонал Погодин. – Да если б она только Кольку любила, мы бы все ей простили, но ведь она же, паскуда, снисходила до него, – ерническим тоном произнес он. – До себя без подарков не допускала, а потом в другую комнату выгоняла спать, и он это терпел. Я все, что узнал, Кольке выложил и принялся уговаривать его ее выгнать, потому что до добра это не доведет. А он, дурак, только губу верхнюю закусил, как у него обычно бывает, когда он злится, и попросил меня в его личную жизнь не лезть и вообще заняться выполнением своих непосредственных обязанностей. Понял я, что не достучаться мне до него, и остальных на подмогу свистнул. Собрались мы все, поговорили с ним, и опять без толку. Просто как об стену горох. Перелаялись мы с ним чуть ли не насмерть и поняли, что нам эту ночную кукушку не перекуковать. Я тогда ее в городе отловил и очень внятно сказал, что если я узнаю, что она продолжает Кольке нервы мотать, а я об этом обязательно узнаю, то лично ею займусь, и ее костей никто никогда не найдет. А если она о нашем разговоре ему расскажет, случится то же самое. А эта сука мне в лицо рассмеялась и заявила, что в этом случае Колька сам следом умрет. Ну, тогда я ей пригрозил, что руки-ноги ей переломаю, рожу бритвой под хохлому распишу, язык ее поганый вырву к чертовой матери, а вот глаза оставлю, чтобы она, на свое отражение посмотрев, сама в петлю полезла. Поняла она, что я не шучу, а все, что обещал, сделаю, и перепугалась насмерть. Присмирела она с тех пор, больше не выпендривалась. А братца ее я подержал за грудки и убедительно посоветовал уехать из города к едрене-фене, потому что если он останется, то конец у него будет долгий и очень мучительный.

– Подействовало? – спросил Гуров, хотя и так было ясно, что да – у Погодина даже сейчас, когда он об этом рассказывал, вид был весьма устрашающий.

– Братец исчез, а эта стерва, как я уже сказал, приутихла. Ну, расписались они тихонько. Свадьбы никакой, естественно, не было, мы даже поздравлять его не стали и не дарили ничего. А потом он собрал нас всех во Владивостоке – это, чтобы мы с ней не столкнулись, – и заявил, что переезжает в Москву, потому что оттуда на переговоры летать и проще, и быстрее, и головной офис туда же переводит. С одной стороны, это, конечно, правильно, потому что Димка, останься один, с такой махиной не справился бы, ему и с красноярским филиалом хлопот выше крыши. И я уверен, что эта сука его настроила на переезд – у нее же слава по нашему региону такая, что не приведи господи, а в Москве ее никто не знает. Вот Колька с мразью этой сюда и перебрался. А было это четыре с половиной года назад.

– Ну, они здесь, как мне сказали, довольно замкнуто жили, – заметил Гуров.

– Знаю, – отмахнулся Погодин и в ответ на недоуменный взгляд Гурова пояснил: – Ну, как я мог Кольку одного без присмотра сюда отправить? Вся личная охрана у него из наших парней, а они все в Чечне обстрелянные, огонь, воду и чертовы зубы прошли, а главное, лично нам преданные. Вот они мне регулярно и сообщали, что здесь и как, так что я в курсе событий был. А когда детей похитили, вообще сюда прилетел и постоянно руку на пульсе держал.

– Ну, с этим делом более-менее понятно, – сказал Лев Иванович и повернулся к Тимофееву: – А теперь расскажи-ка мне, Сергей Владимирович, как ты к Савельеву на работу попал, кто тебя рекомендовал, если ты не из их команды, и что за время твоей работы случилось необычного. Как ты понимаешь, особенно меня интересует время до и после похищения малышей.

– Я работал заместителем начальника службы безопасности банка, когда меня вызвал исполнительный директор и сказал, что там у меня возможностей карьерного роста нет, а вот один из давних клиентов их сибирского филиала, перебравшийся недавно в Москву, ищет себе начальника службы безопасности. Я встретился с Николаем Степановичем, мы поговорили, и я перешел к нему, – начал Тимофеев. – А команду набрал из бывших наших.

– И кто же это поименно? – спросил Гуров. – А то наши бывшие коллеги разными людьми бывают, попадаются среди них и те, кому бы я и огород сторожить не доверил. Хотя не стоит сейчас тратить на это время, просто приготовь мне их личные дела, и я посмотрю, и, если меня кто-то из твоих подчиненных заинтересует, я с ним пообщаюсь отдельно.

– Сделаю, – пообещал Тимофеев.

– Насчет личной охраны и службы безопасности я уже все понял, а вот прислуга в доме откуда взялась?

– Все с Украины. Так что ни связей в Москве, ни собственного жилья у них нет. Вот и получается, что им всем гораздо выгоднее честно служить в этом доме, чем оказаться на улице, – объяснил Тимофеев. – Кроме того, не так уж их и много было: всего две горничные, что работали через день, они же и готовили, да няня с садовником, только они еще за месяц до похищения детей отсюда ушли, а ту горничную, что в ночь похищения детей работала, я уволил.

Услышав это, Гуров только с осуждением покачал головой:

– Ну и где мне теперь прикажешь ее искать? Я же с ней поговорить должен. Ты хоть знаешь, где она сейчас находится?

– Так она же все уже рассказала, – удивился Тимофеев.

Гуров мысленно застонал. Да, оказывается, Тимофеев как был честным, исполнительным дураком, так и остался. И это еще мягко сказано. Лев Иванович едва сдерживался, чтобы не высказать в его адрес свои мысли вслух.

– А если она не все рассказала? – несколько успокоившись, спросил он. – Или ты просто не знал, о чем ее спрашивать? Что тогда?

– Знаешь, Гуров! Ты… – неприязненно начал Тимофеев, и тут Лев Иванович не выдержал и рявкнул:

– В том-то и дело, что я знаю, как надо работать, а ты нет! Охранников-то хоть не трогал?

– Не в моей компетенции, – буркнул в ответ тот.

– То есть? – Гуров повернулся к Погодину: – Значит, Тимофеев знал истинный расклад?

– Да, я ему очень доступно все объяснил, – невозмутимо ответил Леонид Максимович. – Кстати, если вам нужно поговорить с этой горничной, то вы сможете это сделать в любой момент. Я тут квартиру снял, и она у меня убирается и готовит, и живет, кстати, там же, чтобы мне не скучно было, да она и не возражает.

– Параллельная структура, – кивнул Гуров и, встретившись глазами с этим битым жизнью человеком, с первого взгляда правильно оценившим «способности» Тимофеева и поэтому подстраховавшимся, одобрительно заметил: – Разумно. И женщину эту вы вовремя перехватили, – на что тот просто пожал плечами. – Ну а с вашим доверенным человеком я могу поговорить?

– А они все доверенные, – заметил Погодин. – И в полном вашем распоряжении. А когда мужики приедут, то в подчинении у вас будет много людей для различных поручений.

Гуров на это ничего не сказал и снова обратился к Тимофееву:

– Давай, Сергей, рассказывай все, что знаешь о последних месяцах.

– А чего не знаешь, я потом проясню, – пообещал Погодин.

– Ну, как утром выяснилось, детей похитили ночью через окно – его открытым оставили. Охранники тут же мне сообщили, и я приехал, а потом уже Николаю Степановичу позвонил. Следов под окном никаких не было, отпечатков пальцев ни на наручниках, ни на подоконнике, ни на всем остальном – тоже, видно, в перчатках работал или работали. Собака – я частным образом с нашими договорился, и они приехали – след не взяла.

– А вот будь в доме собака, она бы тревогу подняла, – заметил Гуров.

– Колька собак не любит, – сказал Погодин. – Тяпнула его в детстве какая-то шавка, вот на всю жизнь память и осталась.

– Понятно. Ну, Сергей, а дальше ты что предпринял?

– Мы весь сад осмотрели, но никаких следов не нашли, ограда нигде не сломана и кусты, что вдоль нее растут, тоже. Словно по воздуху этот гад сюда прилетел.

– Ага, дух не святой или джинн из бутылки, – буркнул Гуров.

– Хозяйка в истерике была и на мужа орала, что это случилось из-за его бизнеса и все такое. И требовала, чтобы он ни в коем случае в полицию не обращался, а то детей убьют, – продолжал Тимофеев. – К ней из частной клиники врача с медсестрой пригласили, так они с тех пор тут так и живут. Она, как до этого в детской жила, чтобы постоянно с детьми быть, так до сих пор там и находится и постоянно таблетки какие-то пьет, от которых в каком-то полузабытьи находится. И вообще сдала она за этот месяц страшно – ведь и не спала толком, и не ела. Ее еще раньше хотели в частную клинику поместить, но она такой скандал закатила – не приведи господи. Кричала, что останется дома, потому что о детях в любой момент какая-то информация может прийти, вот она и хочет первой ее узнать, потому и ноутбук к себе забрала, хотя он в доме один, и рядом с кроватью поставила. А что с ней было, когда о якобы смерти детей узнала, я даже передать не могу. А что будет, когда ей о покушении на Николая Степановича скажут, вообще представления не имею. Наверное, нужно будет ее все-таки в клинику эту положить, чтобы она там под присмотром врачей до полного выздоровления хозяина была, потому что лежать в стационаре все-таки понадежнее, чем дома. А еще, Леонид Максимович, хоть вы ее и не любите, должен сказать, что жили они нормально, не скандалили. Тихо все было.

– Ваш выход, Леонид Максимович, – Гуров повернулся к Погодину, поняв, что Тимофеев сказал все, что знал.

– Вела она себя действительно тихо, потому что я ее предупредил, что за ней и в Москве будут постоянно наблюдать, – подтвердил тот и замолчал, хотя видно было, что сказать ему есть чего, замялся он как-то, словно решая, говорить или нет.

– Леонид Максимович! Все, что вы скажете, между нами и останется, – твердо пообещал Гуров. – Поэтому говорите смело: вдруг это делу поможет?

– Ладно! – поколебавшись, согласился Погодин. – Короче, Колька не мог иметь детей, причем это совершенно точно. Бабы у него всегда были – дело житейское, но вот все как-то без последствий обходилось. А он о детях мечтал так, что словами не описать. И вот, когда мы уже нормально жить начали, появилась у него одна бабенка, и попыталась она свою беременность на него повесить. Ну, он, конечно, обрадовался, планы начал строить. А вот я сильно сомневался, что это от него, и погнал его к врачам, вроде как на обследование. Ты, мол, отцом собираешься стать, так убедись сначала, что ребенка сможешь на ноги поставить и до ума довести, а то загнешься до времени, как он без отца будет расти. Николай и пошел. Тут-то и выяснилось, что у него какое-то застарелое воспаление, которое уже давно перешло в хроническую форму, так что детей ему без очень серьезного лечения иметь не судьба.

– Бабенка тихо слиняла не без вашего участия, – догадался Гуров.

– Само собой, – невозмутимо заметил тот. – Колька после этого сник, даже пил некоторое время, а потом решил: не судьба – значит, не судьба. И лечиться не стал, хотя я и предлагал ему к тому знахарю обратиться, который ему мазь для лица делал.

– То есть никакого другого наследника – я сейчас не о жене, а именно о детях – у него быть не может? – уточнил Гуров.

– Могу сказать совершенно точно, что детей у Кольки нет, – уверенно сказал Погодин. – У него вообще на всем белом свете родственников нет.

– А вот, как оказалось, судьба ему детей иметь. Он же все это время в Москве лечился, – горячо возразил Тимофеев. – Я точно знаю. К знахарю не пошел, а к врачам обратился. Он постоянно на какие-то процедуры ездил, ему уколы делали. И супруга его тоже лечилась.

– Еще бы ей не лечиться, при ее-то прошлом! Там число абортов небось на сотни шло! – зло бросил Погодин.

– И все у них получилось, – продолжал Сергей Владимирович. – Они для этого специально в Америку летали. Николай Степанович и дом там, в Майами, снял, и прислугу они отсюда с собой взяли, чтобы вокруг свои были. С рабочими визами для них столько хлопот было, что не приведи господи, но мы их все-таки оформили на три года. И хозяйка там всю беременность провела. Там и малыши родились! А сюда их привезли, когда им уже по полгодика было.

Погодин смотрел на Тимофеева с такой жалостливой брезгливостью, словно хотел сказать: «Ну какая же ты бестолочь!» А вот Гуров сразу все понял.

– Суррогатное материнство?

– Да, потому что эта сука все равно выносить ребенка не смогла бы, – подтвердил Погодин. – Это была девка из той же деревни, откуда эта стерва родом, причем еще и мужа за собой потащила. Они-то потом здесь под видом няни и садовника жили. Видно, Колька решил все в тайне даже от нас сохранить. И в свидетельстве о рождении он с этой стервой настоящими родителями записаны.

– Я смотрю, что вы до всего докопаться смогли, – не то с осуждением, не то с одобрением покачал головой Гуров.

– Так не при коммунизме живем, денег еще никто не отменял, – хмыкнул Погодин.

– Сергей, ты сказал, что няня и садовник два месяца назад отсюда ушли. А почему? Не думаю, чтобы им здесь плохо жилось. Или их уволили?

– Да нет! Они сами так решили. Сказали, что, мол, денег достаточно заработали, а теперь им свою жизнь устраивать надо. Собрались они на юг податься и частную гостиницу там открыть. Садовник говорил, что они в Америке насмотрелись, как это делается, вот и решили сами попробовать. Николай Степанович им все до последней копейки честно заплатил, так что обижаться им не на что. И если ты подумал, что это они за что-то отомстили или просто решили себе детей забрать, то это не так. Их тут больше и близко не было.

– Не было, – подтвердил Погодин.

– А почему же новую няню не взяли? – спросил Гуров. – Ведь матери наверняка с непривычки трудно было с двумя малышами.