– Абракадабра какая-то… Знаете, Лев Иванович, вот как только глянул на фото, уже хотел сказать: нет, не он. А малость присмотрелся, да еще с этими «усами»… Очень, очень похож. Тут даже, знаете, как? Тут я не столько глазами вижу – черты лица, конечно, здорово отличаются, как чувствую душой: это Фрол.

– А такое имя никогда не слышал – Иван Корнилин?

Напряженно задумавшись, Борис отрицательно качнул головой.

– Хорошо… А это вот что за девушка? Ты не в курсе?

Взглянув на фото, Нечаев грустно усмехнулся:

– Ну, если вы уже знаете историю его стычки с мажорами, то это та самая девушка, которую он спас от тех уродов. Зовут ее Марина. Роман у них был короткий – всего месяц до того, как он исчез, но очень бурный. Как-то через полгода после этого я ее встретил, она была в положении. Спросила, не слышал ли чего про Фрола. Ну что я мог ей сказать? Мы, собственно говоря, были уверены в том, что его убили по заказу папаш мажоров. У нас некоторые парни даже пытались найти этих тваренышей, чтобы вывернуть их наизнанку. Но те, как крысы, попрятались по своим норам… – Борис непроизвольно сжал кулаки, и Лев тут же догадался, что к «некоторым парням» относился и он сам. – И вот то, что появился похожий на него человек… Да еще и умерший… Для меня это полный шок!

На вопрос Гурова, не замечал ли он каких-то странностей за своим другом, Нечаев развел руками. По его словам, до появления Фрола в «Барсе» он занимался уже около года и достиг кое-каких успехов. А тут появился Пятырин и с ходу начал выдавать такие результаты, к которым иные идут по нескольку лет. Ну, понятное дело – человек несколько лет служил в морской пехоте. Они подружились и, будучи в одной весовой категории, частенько участвовали в спаррингах. При этом, как заметил Борис, Фрол старался действовать минимально жестко, что иногда даже задевало его самолюбие.

– Фрол, ты чего со мной миндальничаешь? – не раз выказывал он претензии. – Тут бить надо, а не разводить балет «Лебединое озеро»!

На это Пятырин лишь смеялся в ответ:

– А я, как тот боксер, что у Высоцкого: бить человека по лицу с детства не могу!..

– А на соревнованиях что будешь делать? – не унимался Нечаев.

– Реальный соперник выходит за рамки понятия «человек». Это – живой объект, который нужно победить, невзирая ни на что…

И он побеждал. Но при этом все равно оставался простецким парнем без намеков на «звездность». Впрочем, последний год в характере Пятырина произошли какие-то непонятные изменения. Нет, он не стал кичливым, заносчивым, чванливым. Напротив, в нем появилась какая-то странная склонность к фатализму и даже (во всяком случае, так казалось Борису) к мистицизму. Он стал более скрытным, каким-то излишне задумчивым. На все расспросы Нечаева лишь загадочно улыбался.

– У меня появилось подозрение, что он попал под влияние какой-то тоталитарной секты. Ну, как тот же Талгат Нигматулин… Помните, был такой классный киноактер? Непонятно с чего связался с криминальными проходимцами, и они его убили. Стал я расспрашивать Фрола, что и как, он вообще замкнулся. Только когда встретил Марину, вдруг снова стал таким же, каким был раньше. А потом – все, он исчез. Я несколько раз был у него на квартире, говорил с хозяйкой. Та тоже без понятия. Она живет за городом, и когда в очередной раз приехала посмотреть, как обстановка, соседи ей сказали, что Фрол не появлялся уже неделю. Все его вещи и документы на месте – ничего не пропало. А его самого нет как нет.

– А мы могли бы поехать к той женщине и попросить отдать нам его вещи? – поинтересовался Лев, мысленно предположив, что, может быть, хотя бы в вещах и документах удастся найти что-то, способное пролить свет на исчезновение Пятырина.

– Вы знаете, с вещами Фрола приключилась непонятная история. Его вещи и документы хозяйка сложила в отдельный шкаф и заперла его на ключ. Тут к ней на квартиру попросился какой-то приезжий, назвался студентом. И вот через пару дней я снова заехал к хозяйке и сказал, что хочу документы и вещи Фрола отвезти Марине. Она согласилась. Приехали мы, а в квартире ни того постояльца, ни вещей Фрола. Шкаф взломан, в нем пусто. Вот такая непонятная история.

– Так в те же дни у нас и пожар случился! – воскликнул Дробнов. – Сгорела именно вся документация.

Гуров тут же вспомнил, что подобное случилось и в стенах московского клуба, где занимался Иван Корнилин. Это полностью подтверждало, что пожары – вовсе не случайность, а Пятырин и Корнилин – один и тот же человек.

– Борис, ты говорил, что Марина ждала ребенка. Она родила?

– Да, родила… У нее сын. Весь, как есть, Фрол: чуть лопоухий, а глазенки синие-синие! Развитой такой, бойкий мальчонка. Просто загляденье!

– Она замуж так и не вышла?

– Нет, все надеется, а вдруг Фрол появится? Если честно, то я сам ей в прошлом году предложил выйти за меня. Ну, мальчишке нужен же отец! Когда я прихожу к ним, он у меня на шее виснет, не отпускает. Но у нее одно: буду ждать Фрола! Вы хотите с ней встретиться?

– Да, хотелось бы. И желательно – сегодня. Нужно любыми путями ускорить расследование, а времени у нас в обрез. Как считаешь, прийти в такой поздний час – не будет смотреться моветоном? А то я уже сегодня мог бы отбыть в Москву.

– Да нет, спать она ложится поздно. Она работает старшей лаборанткой в каком-то НИИ. Работы у нее много, так что она, бывает, и дома сидит над бумагами чуть не до полуночи.

– А ты меня не проводил бы? Она далеко живет?

– Ну-у… На машине – с полчаса езды. Если Федор Андреевич отпустит, то могу отвезти на своей «Калине» – на «Мерседес» еще не заработал… – рассмеялся Борис.

– Вези! – разрешил Дробнов. – Дело очень серьезное, касается всего нашего клуба, так что возражений не имею!

Выйдя на улицу, где уже опустилась настоящая ночная темень, в свете фонарей они подошли к новенькой синей «Калине», припорошенной кружащимися в воздухе снежинками.

– Только недавно купил… – отключив сигнализацию, пояснил Нечаев. – Еще обкатка не закончилась.

Сев в кабину, Гуров одобрительно отметил:

– Нормальная техника. Слушай, Борь, а может, есть смысл предварительно с Мариной созвониться? Ну, чтобы не нагрянуть как снег на голову?

Тот, немного подумав, согласился:

– В принципе стоит! А то и в самом деле получилось бы не очень удобно.

Он набрал номер и, объяснив ситуацию, удовлетворенно сообщил:

– Все в порядке! Марина нас ждет.

Они подъехали к типовой девятиэтажке, и Борис, набрав на клавиатуре домофона номер квартиры, распахнул дверь подъезда и изобразил приглашающий жест рукой:

– Прошу!

Поднявшись на второй этаж, они вошли в скромно обставленную «однушку». Встретившая их в прихожей Марина с надеждой посмотрела на Льва:

– Вы с ним разговаривали? Я имею в виду, с Фролом?

– Простите, Марина, но мы только пытаемся хоть как-то идентифицировать найденного мной гражданина. Да, он успел сказать несколько слов. Но… К сожалению, передать их вам не могу – пока что это очень важная оперативная информация. Когда расследование закончим – расскажу все в деталях. Ну, а пока могу сказать немногое. На несколько секунд придя в себя, он предупредил о готовящемся преступлении и снова потерял сознание, а в машине «Скорой» умер.

Они прошли в комнату, где к Борису опрометью с радостным криком метнулся мальчонка лет трех. Предложив им присесть, молодая женщина, прижимая руки к груди, спросила:

– Ну а хотя бы когда это случилось, сказать можете? – В голосе ее зазвучали слезы.

– Позавчера, часа в два пополудни…

Гуров сжато рассказал, при каких обстоятельствах он увидел «снежного человека» и что ему сегодня сообщил опер Дунаев про схватку с волками. Закрыв лицо ладонями, Марина прошептала:

– Это он…

– Ну, не стоит спешить с выводами… – Лев попытался найти смягчающие моменты в своем драматичном повествовании. – В этом еще только предстоит убедиться.

– Это – он. Позавчера мне на работе было так плохо, так кололо сердце! Я чувствовала какую-то беду. Все боялась, что что-то может приключиться с Димой. Даже с работы звонила в детсад, предупредила, чтобы с него глаз не спускали. А оно – вот что… Где он сейчас?

Гуров, испытывая неловкость из-за того, что ему приходится говорить очень тяжелые вещи, сдержанно обронил:

– В морге отдела судебно-медицинской экспертизы.

– Мне его позволят похоронить? – взяв себя в руки, поинтересовалась Марина.

– Да, разумеется… Правда, вы с ним не расписаны? Но думаю, вопрос с выдачей тела решить можно. В случае чего я походатайствую перед своим руководством, если только не предъявят свои права родственники с его стороны.

Молодая женщина чуть заметно качнула головой из стороны в сторону.

– Родителей у Фрола нет – он сирота. В Нижнем живут его дядя и двоюродный брат, но, по-моему, родственных чувств к нему они не испытывают.

На вопрос Льва: называл ли Фрол при ней какие-то имена, звонил ли ему кто-нибудь не из круга известных ей людей, она долго молчала, а потом неуверенно произнесла:

– Ну, как сказать? За неделю до того, как исчезнуть, он разговаривал по телефону с каким-то человеком. Как я могла понять, Фрол просил его с чем-то не спешить, что у него еще есть какие-то крайне важные, незавершенные дела. Этого человека он назвал всего один раз. То ли Артемьевичем, то ли Арсентьевичем… Но после этого разговора он выглядел расстроенным, даже несколько подавленным.

Задав еще несколько вопросов, в частности, о том, при каких именно обстоятельствах исчез Фрол, Гуров попросил Марину не отказать ему в одном, очень важном вопросе. Поскольку Дима – сын Пятырина, взятая у него проба на генетику могла бы стать своего рода индикатором, который бы позволил определить окончательно и бесповоротно, является ли неизвестный Фролом, или это вовсе не он. Выслушав его, Марина вдруг засомневалась:

– Лев Иванович, я боюсь результатов экспертизы. Понимаете, уже заведомо зная, что погиб именно он, в глубине души я все равно питаю надежду, что это не так, что может свершиться чудо, и Фрол вернется. А экспертиза эту надежду убьет навсегда…

– Я вас понимаю, но и вы поймите: у вас растет сын. Где-то в Нижнем, насколько я знаю, у Фрола осталась жилплощадь, которая вам с сыном могла бы пригодиться. Генетическая экспертиза автоматически делает его наследником. Ну не век же вам с ним мыкаться по съемным «однушкам»?

Понурившись, молодая женщина некоторое время размышляла, после чего кивнула и спросила, что именно требуется. Лев пояснил, что нужны сущие пустяки: состричь с пальчика ноготок и намотанным на какую-нибудь спицу ватным тампончиком протереть между щекой и десной ребенка.

– Хорошо… – На лице Марины промелькнула грустная улыбка. – Надо, значит, надо.

Спрятав в карман полиэтиленовый пакетик с тампончиком и ногтем, Гуров собрался уходить, и тут у него мелькнула одна весьма неожиданная мысль. Повернувшись к Марине, он поинтересовался:

– Скажите, а перед тем как исчезнуть, Фрол вам ничего не дарил – какую-нибудь безделушку, игрушку, например?

– Да, вон того мишку… – указала она на довольно крупного пушистого игрушечного медведя, восседавшего на телевизоре. – Я даже Диме не даю с ним играть – пусть будет как память…

– А мне можно посмотреть его поближе? – попросил Лев, явно что-то замыслив.

Взяв медведя, он зачем-то его помял пальцами, раздвинув синтетический мех осмотрел швы и, вполголоса отметив:

– Ну, так я и думал! – попросил нож или лезвие бритвы.

– Вы хотите его разрезать? – встревожилась Марина. – Но зачем?!

– Не волнуйтесь! Я вскрою всего лишь один шов, который и так кем-то уже вскрывался.

Аккуратно разрезав нитки кухонным ножом, Лев запустил пальцы внутрь игрушки и из толщи ватина извлек… толстую пачку пятитысячных купюр!

– Вот такой тут был сюрприз! – отдавая деньги Марине, улыбнулся он. – О! Тут и записка. Вы позволите? Хотя нет, прочтите вы.

Взяв записку, молодая женщина прерывающимся голосом прочла вслух:

– «Мариночка, прости, но у меня безвыходное положение. Я обязательно вернусь. Люблю только тебя одну. Твой Фрол…» – Она тут же схватилась за сердце: – Боже… Кто бы мог подумать? Лев Иванович, как вы об этом догадались?

– Ну, на то я и сыщик… – развел руками Гуров. – Просто мне подумалось, что раз уж Фрол был таким заботливым, то он едва ли оставил бы вас без своей поддержки, тем более, предполагая, что у вас может родиться его ребенок. А как бы он мог передать вам свою помощь? Вот каким-то таким, не вполне обычным способом. Видимо, другой возможности у него не было. Деньги спрячьте и никому-никому об этом ни слова. Ну что, мы, наверное, отбываем. Боря, сейчас опять едем к Федору Андреевичу.

С трудом оторвав от Бориса расхныкавшегося Диму, Марина неожиданно всполошилась:

– Господи! Да что же это я?! Даже чаю не предложила! Лев Иванович, Боря, может, задержитесь? Ну, так неудобно…

– Пустяки! Есть особые обстоятельства. И у вас, и у меня. Вы не поверите, но я надеюсь ближе к утру быть у себя дома, – тихо рассмеялся в ответ Лев.

Дробнов, заранее предупрежденный Борисом, ждал их возвращения в своем кабинете. Снова сев напротив, Гуров поинтересовался, не знает ли тот человека с отчеством – то ли Артемьевич, то ли Арсентьевич. Тот озадаченно наморщил лоб и, некоторое время подумав, припомнил, что – да, лет шесть назад был такой человек, некто Чупчугин Валентин Арсентьевич. Это был частнопрактикующий психотерапевт, который сам предложил ряду спортивных клубов и обществ разработанную им методику психотренингов, позволяющих спортсменам добиться высочайших результатов. И в самом деле прошедшие у него курс «релаксации и активации» спортсмены смешанных единоборств на спаррингах начали показывать весьма завидные результаты. Да и на соревнованиях тоже. Но тут вдруг обнаружилось такое неприятное обстоятельство, как следы допинга у всех, кого «активировал» Чупчугин. Разразился скандал. «Психотерапевт-новатор» тут же «залег на дно», и его следы затерялись на просторах Санкт-Петербурга.

Слушая директора клуба, Борис неожиданно хлопнул себя по лбу:

– Ешкин кот! Точно – Чупчугин его фамилия! Как же это я забыл?!

Как далее рассказал Федор, по признанию «погоревших» спортсменов, Чупчугин в реальности кое-какими методиками все же владел. Так, например, по меньшей мере половину своих подопечных он ухитрялся погрузить в гипнотический сон. Но только половину! Все прочих он пичкал некими «чудодейственными витаминными комплексами», которые на деле оказались допингом иностранного производства. Впрочем, пичкал он допингом и тех, кто оказался гипнабельным. Судя по всему, никакой реальной психотерапевтической методики у этого шарлатана с врачебным дипломом не было, кроме наукообразной болтовни и пилюль с запрещенными стимуляторами.

– Я так понимаю, Пятырин оказался гипнабельным? – слушая повествование Федора, риторически спросил Гуров.

Тот лишь молча кивнул в ответ.

– Понятно… Теперь очень многое становится на свои места. Мне нужна вся информация по этому Чупчугину. У кого ее можно было бы получить?

Дробнов в ответ лишь сокрушенно вздохнул. По его словам, по той простой причине, что «психотерапевт-новатор» нигде официально оформлен не был, а работал по временным договорам, специальных досье на него не оформлялось, а то, что и имелось, сгорело во время пожара. Федор знал лишь то, что у Чупчугина был свой кабинет где-то на улице Клинской, а жил он на Петроградском острове. И – все… Вот такой человек-загадка.

– Хорошо, но вы хотя бы лично с ним общались? Что вы можете о нем сказать как о человеке? – В голосе Льва звучала нескрываемая досада. – Какие у него характерные приметы?

– Гм… Ну да, я лично с ним общался много раз. Первым впечатлением было – талантище, ас в своей профессии. Ну а потом, когда первые восторги сошли на нет, сразу стало ясно, что это – пустой человечишка, без намека на хоть что-то доброе в душонке, позер и фразер, лживый и необязательный. Его бог – нажива любой ценой, за деньги он и мать родную продаст.

– Кстати, что вы знаете о его семье?

Поскольку Федор, запнувшись, обдумывал ответ, за него ответил Нечаев:

– Семьи у него не было вообще. Ни жены, ни детей. Женщин он презирал и ненавидел. Он считал всех, кто женат, умственно неполноценными. Его идеалом был какой-то античный философ, которому мысли о женщинах мешали додумать какую-то философскую концепцию. И тогда этот мыслитель хренов приказал своим ученикам оскопить себя и уже после этого свои идеи доработал.

– Ничего себе! Я об этом ни разу не слышал… – подивился Дробнов. – А ты откуда это все знаешь?

– Парни рассказывали… – безмятежно ответил Борис. – Кто-то даже говорил, что Чупчугин когда-то мотал срок. Только вот за что именно – он не в курсе.

– Так, так, так! А нет ли у кого-нибудь из ваших парней фотографии этого Чупчугина? – прищурился Гуров, все больше и больше ощущая под ногами твердую почву. – Может, он где-то на коллективном снимке оказался или на чьем-нибудь селфи? Да мало ли, как он мог попасть в объектив?

– Я поспрашиваю, – пообещал Нечаев, – но надежды особой нет: Чупчугин никогда и ни с кем не фотографировался. Парни даже прикалывались: не иначе, он вампир – боится, что на снимке не получится, и этим себя разоблачит.

– Тогда вот что… – слегка хлопнул ладонью по столу Лев. – А давайте-ка я попрошу своих питерских коллег с вашей помощью сделать фоторобот? По-моему, это самый рациональный вариант в данных условиях. Его «фейс», надеюсь, не забыли?

Громко фыркнув, Борис махнул рукой:

– Забудешь его! Особенно родинку на правой щеке – большая такая, толстая, да еще и волосатая.

– Скорее всего, фальшивая, – усмехнулся Гуров.

– Как это?! Почему? – разом заговорили его собеседники.

– Старый трюк воров и мошенников. Вы его запомнили с этой страшненькой «родинкой»? А он ее снял, переоделся и уже во многом стал неузнаваем. Попробуй-ка его изобличить, если есть только словесный портрет! Вы же запомнили нечто самое броское? Вот-вот… Некоторые мошенники для отвода глаз приклеивают фальшивые шрамы, специальными накладками увеличивают верхнюю десну – действуют кто во что горазд.

– Вот заразы! – покрутил головой Дробнов. – На что только не идут, лишь бы людей обдурить. Ну ничего, я не только его «родинку» запомнил. Его морду я как будто сфотографировал! Сделаем, сделаем фоторобот.

Когда разговор был закончен, Борис вызвался отвезти Гурова в Пулково. Созвонившись с кассой аэропорта, Лев заказал себе билет на двадцать три пятьдесят. Поздним вечером по незагруженной транспортом дороге путь до Пулково оказался гораздо короче. Сев в кресло авиалайнера, он сразу же уснул и проснулся в начале второго ночи уже в Шереметьево. Его разбудила молоденькая стюардесса в тот самый момент, когда Лев со своим другом Станиславом Крячко уже почти догнал подозреваемого, который скрывал лицо под маской препротивного упыря. Гуров открыл глаза и поднялся, мысленно сожалея о том, что дома досмотреть финал этой захватывающей погони уже не получится.