…Малько оказался здоровенным парнягой, что называется, косая сажень в плечах. Спрыгнув из кабины мощного, ритмично фыркающего мотором ЧТЗ, он с интересом воззрился на подошедших к нему начальника участка и крепкого незнакомца в потертой кожаной куртке. Представив Станислава, Четырехин попросил его рассказать о недавней встрече с Карданом. Понимающе кивнув, Алексей чуть развел руками:

– Ну, когда он был? По-моему, позапозавчера, часу примерно в третьем. Я как раз был вон в том конце карьера, срезал кустарник, и тут – он, как чертик из табакерки. Мол, ничего на продажу нет? Я ему сказал: Гриша, ловить тебе тут нечего. Если кто и левачит, то только не я. Из-за какого-то мелкого хабара терять хорошую работу желания нет никакого. Так что, родной, будь здоров! Ну он и пошел, как мне показалось, в сторону того карьера, к археологам… Или как их там? Вот и все.

Поблагодарив бульдозериста, Крячко и Четырехин пошли в обратном направлении. Когда они проходили мимо экскаватора, который миролюбиво урчал в ожидании очередного самосвала, из его кабины на камни пружинисто спрыгнул машинист, который шагнул навстречу визитерам. Как сразу же понял Станислав, это и есть Николай Алаялов, потомственный шаман. Дымя медной трубкой и невозмутимо улыбаясь, экскаваторщик ответил на приветствие своего начальника и визитера из столицы. Будучи наслышанным об Алаялове, Крячко с интересом рассматривал этого необычного человека. Внутренне он ощутил, что тот сейчас скажет что-то очень значимое. И предчувствие его не обмануло.

– Однако, ты издалека приехал, – пыхнув трубкой, констатировал Алаялов. – Хочешь найти человека, который убил старика. Вы его найдете. Только не могу сказать, где и когда. Духи тьмы прячут его в черном тумане.

– То есть кто он и где находится, узнать невозможно? – поспешил спросить Стас.

Некоторое время помолчав, его собеседник сожалеюще вздохнул:

– Да! Ничего не вижу… Перед глазами – черный туман. Черные духи не позволяют его увидеть. Им была угодна эта смерть. Ученые взяли ту вещь, которую брать не имели права. Поэтому кто-то своей кровью должен был искупить их вину. И это случилось. Но эту вещь надо найти обязательно. Если она попадет в руки злых, то быть большой беде. Это все, что могу сказать… – Чуть разведя руками, экскаваторщик пыхнул трубкой и пошел обратно к своему экскаватору.

Кивком указав на Алаялова, Четырехин негромко произнес:

– Загадочный тип! То ничего-ничего, а то как скажет что-нибудь… И всегда – в точку. Вот и не верь в сверхъестественное! С манси я сталкивался и раньше. Очень необычный народ. Когда-то, еще очень давно, их принудительно заставили принять ислам. Не всех, но очень многих. Потом пришли русские, какую-то часть склонили к христианству. Теперь формально часть манси – мусульмане, часть – православные. Но в реальности они так и остались привержены своим старым верованиям. Хотя уважают и новых богов. Например, Богородицу они почитают, считая ее Матерью Земли. Правда, сейчас и манси, и хантов, и некоторых других народностей становится все меньше. Их молодежь в глуши жить не желает, разъезжается по городам, родной язык и обычаи забывает…

…Когда Стас вернулся в лагерь палеонтологов, Гуров свои криминалистические изыскания уже закончил. Крячко рассказал ему о результатах визита, об услышанном от Алаялова. Лев, выслушав его повествование, одобрительно кивнул:

– То есть у нас появился кандидат в подозреваемые – некто Гриша-Кардан, местный «хитник» и неоднократно судимый по весьма серьезным статьям УК… – констатировал он. – Ну что ж, день еще не закончен, думаю, успеем «навести шороху» и в Евмельском райотделе.

Соломин-младший, все это время терпеливо дожидавшийся у служебного вагончика завершения их работы, поднялся с лавочки и с хрустом потянулся.

– Что, в дорогу? – жизнерадостно улыбнулся он.

– Да, едем в Евмель, – кивнул Гуров.

– С заездом в Кряжуново! – тут же добавил Александр и при этом хитро подмигнул.

– А-а-а… Почему в Кряжуново? – на лице Станислава отразилось недоумение.

– Батя дал ЦУ доставить вас на обед. Недавно звонил, интересовался, скоро ли будем – щи стынут! – деловито объявил Соломин-младший.

– Какой обед?! – услышав сказанное Александром, недоуменно вопросил вышедший на крыльцо профессор Рябинин. – У нас уже все готово. Аня стол уже накрывает.

Потерев лоб ладонью, Лев сокрушенно покрутил головой.

– Ох уж это русское гостеприимство! – резюмировал он. – То ли дело на цивилизованном Западе: по чашке кофе без сахара и без самого кофе выпили – и обед закончен. Зато у нас просто так не отделаешься! Накормят так, чтобы на три дня вперед наелся. Роман Михайлович, чтобы никого не обижать – ни вас, ни Ивана Ивановича, мы поедем прямо в Евмель. Как смотришь, Станислав Васильевич? – Гуров взглянул на приятеля.

Изобразив глубокую задумчивость, Крячко огласил:

– Смотрю так… Чтобы никого не обижать, начнем обед здесь, а закончим в Кряжунове. И все будут довольны. Как смотрите, Роман Михайлович?

– Только положительно! – закивал тот. – Попробуете судака, приготовленного Аней, с уральскими травами.

Хлопнув себя руками по бокам, Лев пожал плечами:

– Извини, Саш, придется еще немного задержаться…

…После экспресс-обеда у палеонтологов и продолжения обеда у Соломиных приятели наконец-то отправились в райцентр. Обсуждая в дороге результаты своего расследования в лагере палеонтологов, опера уже почти уверенно называли пока еще неведомого им Гришку-Кардана подозреваемым в убийстве. В самом деле! Человек он явно агрессивный, алчный, склонный к криминалу – не случайно же отмотал несколько сроков в местах заключения… Два дня назад он был на территории добычи строительного камня с целями, чрезвычайно далекими от гуманитарной деятельности. Причем ему не удалось украсть или купить у рабочих объекта камнедобычи чего-либо ценного, что можно было бы потом продать за приличные деньги каким-либо скупщикам-барыгам. И, скорее всего, он хорошо знал о том, что палеонтологи нашли некий древний артефакт, который мог бы стоить огромных денег. Наверняка знал и о том, что находка хранится в служебном вагончике. Поэтому на данный момент наиболее перспективной кандидатурой в грабители и убийцы, безусловно, был он, и только он.

Во время обеда у Соломиных Гуров спросил у Ивана Ивановича, не знает ли тот Кардана. Соломин-старший пояснил, что о таком «башибузуке» он как-то уже слышал, но лично с ним не знаком.

– …Этот не из наших, не из кряжуновских, – Иван Иванович категорично помотал головой. – Говорили, что обретается он в Евмели. У какой-то вдовой бабенки пристроился. Толком нигде не работает. Где-то подворовывает, чем-то спекулирует, вот тем и живет. Вроде бы одно время с ним дружился наш местный босяк и прощелыга Сенька Глухарев. Только Сеньки в Кряжунове сейчас нет. Его к себе куда-то под Бург забрал его двоюродный брат. Мол, хватит дурью маяться в своей деревне, будешь работать на стройке. Уже почти месяц он там. Мы думали, что Сеньки и на неделю не хватит – прибежит со стройки обратно. Однако ж не прибежал. Мы все тут в удивлении: неужто Сенька за ум взялся и прижился в строителях?..

Кроме того, Соломин-старший припомнил, что вчера, непонятно за что, пэпээсники отвезли в райцентр одного из кряжуновцев – еще более горького, чем Сенька, пьяницу Жорку Климца. И вроде бы именно в связи с убийством Кисляева. Во всяком случае, жена Климца утверждала, что ее «Жорику менты шьют мокрое дело». А так это или не так – Ивану Ивановичу в точности известно не было.

И вот теперь, сопоставляя всю имеющуюся информацию, Гуров и Крячко пришли к общему выводу: опергруппа райотдела со своей задачей не справилась абсолютно, сработав непрофессионально и даже топорно. Нарушив все нормы проведения первичного сбора информации, проигнорировав необходимость кропотливого поиска улик и самого придирчивого изучения фактов, халтурщики в погонах верхоглядски сделали неверные умозрительно-скоропалительные выводы. Подобно герою анекдота, который искал часы под уличным фонарем только потому, что там светлее, евмельские «пинкертоны», дабы не утруждать себя лишней беготней, проверками фактов и уточнением деталей, с ходу, «методом тыка», назначили виновного.

– …Как же их у нас много, вот таких недоумков-халтурщиков! – глядя в окно авто, с философичной задумчивостью и досадой в голосе констатировал Станислав. – И не только в наших органах. Сколько их и среди прокуроров, и среди судей… И, наверное, никто из этих халтурщиков даже не вспоминает, сколько людей, вообще непричастных к уголовщине, по их вине отправляется на нары! Если схалтурил сапожник, то у кого-то всего лишь раньше гарантийного срока порвутся ботинки. Это неприятно, но это мелочь. А вот если схалтурили опера, прокуратура и суд, то у кого-то вся жизнь вдребезги. И, что интересно, ответственности за это, по сути, ни-ка-кой…

– Это называется «человеческий фактор»… – чуть заметно усмехнулся Гуров. – У нас ни за что попасть на нары может и опер… Помнишь же, как в начале нулевых ты сам чуть не загремел в места не столь отдаленные?

– Да-а-а, было дело… – с ностальгической ноткой согласился Стас. – Хорошо, что меня подстраховал некто Лев Гуров! – смеясь, добавил он, кивнув в сторону приятеля.

…В начале нулевых, когда над Россией все еще витал удушливый смог беззакония лихих девяностых, оперу Никитинского райотдела Станиславу Крячко поручили расследовать факт для той поры вполне заурядного уголовного происшествия – группового насилия троих оборзевших от безнаказанности мажоров над молоденькой студенткой. В пору безвременья девяностых такие происшествия порой воспринимались как нечто малозначащее. Ну изнасиловали. Ну и что? Ведь не убили же… Поэтому очень многие из потерпевших даже не писали заявления в милицию. Толку? Мало того что виновников «не находили», так еще и сама заявительница могла вновь пострадать, причем куда более серьезно.

Но по каким-то неведомым причинам именно это происшествие стало достоянием столичной прессы. Поэтому расследование групповухи решили поручить уже заявившему о себе оперу угрозыска, каковым и стал Станислав Крячко. Будучи человеком жестким и принципиальным, он с ходу начал раскручивать это дело. Ему оно очень напоминало года за три до этого вышедший на экраны фильм «Ворошиловский стрелок». Что интересно, среди насильников и здесь оказался сынок, правда, не милицейского чина, а председательницы районного суда, некоей Шкормеевой (известной в некоторых кругах под кличкой Хабалка). Стас вычислил мажоров в течение всего пары дней и начал их активные поиски. И вот тут-то у него вдруг начались неприятности. Кто-то порезал ножом колеса его «копейки», оставив под дворником на лобовом стекле напротив водительского места записку из двух слов: «Не усердствуй!», давая понять, что дальше будет еще хуже.

Но Станислава это не только не напугало, а, наоборот, привело в ярость, и он с удвоенной силой стал вести расследование. И тогда судейско-уголовная мафия нанесла ему очередной удар – кто-то поджег его квартиру. Однако и это не остановило Крячко. Он задержал всех троих подонков, завершил расследование дела и передал его по инстанциям. Запахло судом. И не тем, где верховодила мамочка мажора, – были ведь и судьи «внесистемные», то есть не прикормленные криминальными структурами, не входящие в круг тех, кто, для виду служа закону, на деле пользовался им как неиссякаемой личной кормушкой. Да и прокуроры, не продавшие совесть, тоже имелись…

И тогда криминал нанес Станиславу свой самый сильный удар. Ночью кто-то угнал его «копейку» и на ней совершил наезд на пешехода с тяжкими последствиями. Пострадавший остался жив, но попал в реанимацию с несколькими переломами и травмой черепа. Криминальные мерзавцы рассчитали эту «подставу» до мелочей. Именно этим вечером Крячко был в гостях у одной из своих «дам сердца», где употребил коньячка. Когда к нему на квартиру прибыла опергруппа, он все еще был слегка «под газом». Услышав о том, что, будучи пьяным, он сбил человека (нашлись даже «свидетели», которые «лично видели», как именно он, Станислав Крячко, бросив машину, убегает с места происшествия), Стас понял: дело дрянь!

И «париться» бы ему на нарах, если бы не помощь Льва Гурова. Вернувшись из длительной командировки на Кавказ, где он участвовал в расследовании преступлений исламских фундаменталистов, совершенных ими в ходе второй чеченской войны, Гуров с ходу ринулся спасать своего лучшего друга. Он понял, что доказывать невиновность Стаса в совершении пьяного ДТП с тяжким исходом – дело дохлое. Пока он сможет доказать невиновность друга, тот уже будет сидеть за колючкой. Поэтому Лев пошел другим путем.

Он начал искать компромат на Шкормееву. И это ему удалось! Бывшая приятельница судьи, которую Шкормеева жестоко обманула (пообещав «отмазать» ее родственника от ответственности за большие деньги, Хабалка и деньги взяла, и не «отмазала»), рассказала о ней кое-что весьма занимательное. По словам экс-подруги, особа, корчившая из себя ярую моралистку, уже довольно давно сожительствовала со своим собственным сыном. Из-за чего, скорее всего, тот и стал циничным подонком – насильником.

Тем же днем Гуров задержал мажора на вполне законном основании: формально будучи под домашним арестом, тот преспокойно мотался со своими приятелями по всевозможным злачным местам, нюхая «коку» и кобелируя с валютными красотками – благо мамочкиных денег было в избытке. О столь милых его сердцу групповушках на время пришлось позабыть – запретила мама (еще не время расслабляться!).

Когда мажора Шкормеева задержал здоровенный опер и проводил в свою машину, тот, будучи уверенным во всемогуществе мамы-судьи, лишь глумливо посмеивался над «ментом». Но смех закончился, когда они приехали в СИЗО. Это задержанного напрягло не на шутку. А опер, в сопровождении сотрудника следственного изолятора, как бы ненароком провел Шкормеева-младшего вдоль ряда камер, остановившись подле одной из них. Он заглянул в камеру, после чего предложил заглянуть и мажору. Тот увиденным был явно впечатлен. А то! Грубые, гогочущие, густо татуированные мужики произвели на него весьма гнетущее впечатление. Проводив мажора в кабинет для проведения дознания, Гуров поинтересовался, не желает ли «гражданин Шкормеев» оказаться среди обитателей той камеры, заранее проинформированных о причинах его задержания. Тот, разумеется, попасть туда не желал никоим образом.

Задав мажору несколько вопросов по его последней «групповухе», опер предложил Шкормееву рассказать и о своих не вполне пристойных отношениях с собственной мамочкой. Ошарашенный и морально смятый юнец попытался уйти от ответа. Но напоминание о камере СИЗО с татуированными дядями, охочими до нетрадиционных интимных отношений, убедило его в обратном. И он рассказал, что впервые его сожительство с мамулей произошло, когда ему было всего двенадцать лет. Ко дню рождения она купила ему новый импортный велосипед, и они его «обмыли», изрядно выпив вина, после чего она повела его в свою спальню.

Вспоминая утром о том, что было минувшей ночью, Шкормеев пребывал в растерянности и угнетенном состоянии. Но… Очень скоро к этому привык, внутренне сделав для себя вывод: все женщины – похотливые сучки, которые хотят только одного. И если какая-то из них говорит о том, что «этого» ей не хочется, то на самом деле она всего лишь притворяется, внутренне желая быть «оприходованной». Поэтому уже лет в шестнадцать он решился на свой первый «подвиг», совершив насилие над девочкой из соседнего дома. Ее отец был готов его убить, но вовремя вмешалась мамочка. Матери потерпевшей она сумела всучить «отступные», припугнув, что если та не утихомирится, то с ее дочкой еще и не то может произойти. А отца потерпевшей вечером очень крепко избили двое неизвестных отморозков, после чего он долго лежал в больнице.

Шкормеева это лишний раз убедило: все продается и покупается, а его мамуля – надежная гарантия его безопасности. Потом он подружился с двумя нормальными (по его понятиям) пацанами, с которыми стал устраивать уже групповое насилие. Трое подонков, творя беспредел, всячески маскировались и благодаря этому всякий раз уходили от ответа. Тем более что за их спиной была надежная защита.

И вот теперь Шкормеев-младший был вынужден убедиться: увы, не все продается и его мамочка, увы, не всемогуща. Когда разговор был закончен, Гуров отвез его к месту жительства, где строго напомнил о необходимости соблюдать режим домашнего ареста во избежание… Но мажор уже и сам понял: с этим опером шутки плохи!

А Гуров тут же поехал в районный суд, где и трудилась мадам Шкормеева. Ее он нашел в бытовом кабинете, где «труженица Фемиды» за чаем приходила в себя после очередного процесса (который, надо думать, тоже пополнил ее бездонные карманы, укрепив материальное благополучие). Когда хозяйке кабинета стало ясно, с чем к ней пришел этот настырный опер, она попыталась «взять на понт», пригрозив ему самыми разными карами, как официальными, так и подпадающими под статьи УК. Но и опер оказался не лыком шит. Безо всякой лирики он объяснил своей собеседнице, что ее может ждать, если в «желтой» прессе вдруг выйдет скандальный материал, и даже дал послушать диктофонную запись откровений ее отпрыска. Для Шкормеевой это стало тяжким ударом. Держась за сердце, она тут же по сути капитулировала. Шкормеева согласилась на все условия опера – подать в отставку, прекратить преследование Станислава Крячко и не препятствовать суду над шайкой насильников…

– …Этот случай, Лева, я запомнил на всю жизнь… – глубоко вздохнув, Стас невесело рассмеялся. – Самое смешное в этой истории то, что на место Шкормеевой пришла другая, точно такая же хабалка, которая гребла не меньше, но делала это куда хитрее и осторожнее… О! А вон уже и Евмель показался! – прокомментировал он, увидев высящиеся среди елей и сосен пятиэтажки провинциального городка.

…Начальник Евмельского райотдела Зюмель – крупный, толстоватый подполковник, узнав о цели прибытия столичных оперов, очень этому удивился: с чего бы такое внимание к совершенно заурядному (по его мнению) происшествию? Ну да, был убит житель Кряжунова. Да, был похищен палеонтологический артефакт. Но не федерального же чиновника лишил жизни неизвестный злодей! Не экспонаты же Алмазного фонда он украл! Странно, очень странно! Тем более что это преступление уже почти раскрыто усилиями молодого талантливого опера – старшего лейтенанта Мухосолова.

Выслушав главного евмельского полицейского, визитеры лишь снисходительно улыбнулись, чем ввергли его в некоторую растерянность: а что, собственно говоря, не так? Но Гуров и Крячко, не вдаваясь в объяснения, пожелали лично увидеться с Мухосоловым, причем немедленно. Разволновавшись еще больше, начальник райотдела вызвал старлея в свой кабинет.

Когда тот переступил порог обиталища своего начальника, ему в глаза сразу же бросилось присутствие там двоих незнакомцев, которые изучающе воззрились в его сторону.

– Разрешите? Слушаю вас, Дмитрий Алексеевич! – непонятно почему внутренне напрягаясь, спросил он.

– Аркадий, прибыли товарищи из Москвы, из федерального главка угрозыска. Это – старший оперуполномоченный полковник Лев Иванович Гуров и оперуполномоченный полковник Станислав Васильевич Крячко. Их интересуют подробности происшествия на раскопках в Кряжунове. Будь добр, расскажи, чего вы там «накопали»… – несколько вальяжно предложил начальник райотдела.

Ощутив жаркую волну, пробежавшую по нему с ног до головы, старлей резко вспотел и, спотыкаясь на каждом слове, начал рассказывать, как их опергруппа в момент вычислила убийцу и грабителя, каковым оказался житель Кряжунова Георгий Климец. Будучи задержанным, подозреваемый сразу же признался в совершенных им преступлениях, даровав этим самым операм пресловутую «царицу доказательств». Правда, найти похищенный им артефакт пока не удалось. Но это – дело времени. Через день-два похищенное обязательно будет найдено.