Студент Вениамин Михайлович Кротиков, приготовляющий за двадцать рублей в месяц маленького Васю Матерницкого для поступления в первый класс гимназии, пришел в одиннадцать часов утра на дачу к Матерницким и вошел на террасу. На террасе никого не было. Студент Кротиков снял фуражку, достал из кармана щеточку с зеркальцем, пригладил себе волосы на висках, закрутил еле пробивающиеся усики и посмотрелся в зеркальце на щетке. Затем, одернув на себе серую тужурку, он крякнул и постучал ногами, давая о себе знать, что пришел.
Из комнаты выглянула на террасу средних лет женщина в ситцевой блузе с засученными по локоть рукавами, в переднике и с ложкой в руке.
– Ах, это вы, Вениамин Михайлыч! Здравствуйте. Извините, руки не подаю… В варенье они у меня. Я варенье варю. А я думала, что это опять какие-нибудь нищие. Все нищие ходят и прямо на террасу лезут.
– Да, да… Вчера у Скробиных в саду цыганки платок байковый украли, – проговорил студент. – Анна Михайловна лежала в гамаке, закутавшись в платок, и читала книжку. Затем встала, платок на гамаке оставила…
– Знаю, знаю, слышала. Вот оттого-то я так стремительно и выскочила на террасу. Вы к Васе? Садитесь, пожалуйста. Сейчас я пошлю за ним. Удивительный баловник. Ведь знает, что вы об эту пору прийти должны на урок, и не ждет вас.
– Варвара Петровна здорова ли? – осведомился студент.
– Вообразите, спит. Чем бы подсоблять матери хоть ягоды чистить, она спит. Три раза посылала горничную будить ее – и никакого толку. Афимья! А Афимья! – закричала она горничную.
– Здесь, здесь! Что такое? – откликнулась горничная. – Я ягоды чищу.
– Поди и поищи Васю. Скажи, что учитель урок давать пришел.
– Да он, должно быть, на пруд карасей ловить ушел. Я видела давеча, как он захватил удочку и банку с червями.
– Так сходи за ним.
– Я, барыня, боюсь. Там, говорят, в кустах два цыгана сидят и хватаются. Докторская кухарка сказывала, что вчера с нее чуть-чуть платок не стащили.
– Ну вот… Что за глупости! Ступай…
Показалась кухарка с тарелкой пенок от варенья.
– Вы Василья Петровича ищете? – спросила она.
– Да, Васю.
– Не ищите. Он давеча с дьяконицким сыном на железную дорогу убежал.
– Однако все-таки же надо его привести. Учитель урок давать пришел. Ступай, Афимья.
– На железную дорогу – сколько угодно, а на пруд в цыганское гнездо – ни за что на свете, – отвечала горничная.
– Однако когда же мы от этих цыган освободимся? – проговорила Матерницкая. – Нищие и цыгане… Отбою нет. Если уж так, то я боюсь и за Васю… Они, говорят, и детей воруют, а потом в акробаты продают.
– Очень просто, – откликнулась горничная. – Им кто не даст гривенника за ворожбу…
– Иди, иди за Васей-то! Нечего растабарывать!
– Вы меня ищете? Я здесь, маменька! – крикнул детский голос.
На заборе, отделяющем дачу от дачи, сидел мальчик лет одиннадцати в сером матросском костюме с синим отложным воротником и в шведской фуражке с прямым козырьком.
– Ну, скажите на милость! Он на заборе! – всплеснула руками мать. – Ты зачем это, дрянной мальчишка, по заборам лазаешь!
– Я с дьяконицким Мишей канарейку докторскую ловил. У доктора канарейка из клетки вылетела.
– Ах, надо тебя выдрать! Непременно надо. Слаб у тебя отец-то только. Ты посмотри на свои штаны. В чем они? Батюшки! Да они у тебя и продраны!
– Это я за гвоздь…
– Вот я тебе ужо сама задам баню! Садись, мерзкий мальчишка, учиться. А вы, Вениамин Михайлыч, пожалуйста, с ним построже…
Студент поклонился в знак согласия и покрутил усики.
– Здравствуйте, Вениамин Михайлыч, – шаркнул ножкой Вася, войдя на террасу, и тут же прибавил, улыбнувшись: – Вот вас не было, когда мы канарейку ловили! А докторская Лиза, в юбке и в рубахе без корсета, на балконе стояла.
– Ах-ах-ах! Да как ты смеешь, пошлый мальчишка, такие речи произносить! – воскликнула мать.
– Да что ж тут такого? Вениамин Михайлыч подсматривает же в дырке в купальне, когда докторская Лиза купается.
Студент вспыхнул и заговорил:
– Не мелите вздору! Не мелите вздору!
Мать размахнулась и дала Васе подзатыльника.
– Чего же вы занапрасну деретесь! Я правду говорю! – слезливо воскликнул Вася. – Конечно же, я правду говорю. Тогда и наша Варя купалась, когда он в щелочку смотрел.
– Пустяки… Пустяки… Как вам не стыдно!
Студент зарделся еще больше.
– Принеси твои книги, перо, чернила, тетради и садись учиться! – командовала мать. – И ежели ты впредь будешь пропадать перед тем, как прийти к нам Вениамину Михайлычу, я тебя за обедом без второго и третьего блюда оставлю. Ешь один суп. Слышишь?
Студент приложил руку к груди и конфузливо произнес:
– Уверяю вас, Клавдия Максимовна, что это все ложь…
– Верю, верю, Вениамин Михайлыч. Вы варенья не прикажете ли?
– Барыня, а барыня! Вы пенку-то от варенья уж нам пожертвуйте. Везде прислуге полагается, – говорила кухарка, стоя в дверях.
– Пошла прочь! После об этом… Позволите предложить вам варенья-то, Вениамин Михайлыч?
– Нет, благодарю вас. Я сладкое не особенно люблю.
– У меня есть белая смородина. Она кисленькая. Можно?
– Мерси, не могу.
Студент вынул из кармана записную книжку с отметками и сел к столу на террасе. Матерницкая поместилась напротив него.
– Ужасный шалун-мальчишка! – проговорила она про сына. – Страшный баловник.
– Это сын дьякона на него влияет. Дети дьякона бегают по дворам, цыплят камнями зашибают, бросают разную неприличную грязь через загородку в купальню, когда там дамы купаются, и еще недавно булочнику в корзинку с булками навозу наложили, когда тот зазевался, – рассказывал студент.
– Да что вы!
– Уверяю вас.
– Тогда я запрещу Васе с ними водиться.
– Пожалуйста. Когда я купался с ними в купальне, они и мне в карманы тужурки каменья наклали.
– Ах, какие сорванцы! – покачала головой Матерницкая. – Ну, а как наш Вася у вас идет? Он, кажется, мальчик шустрый?
– Ужасно только невнимательный. И потом, в нем никакой дисциплины. Я, например, показываю ему, как делать задачу, а он вдруг про мух задает вопросы. Бывают ли у мух дети. Согласитесь сами, что это не идет.
– Ужасно, ужасно! Вот я ему скажу. Вы будьте с ним построже.
– Да уж я и так, кажется. Не могу же я его драть за волосы.
– Боже избави! Но вы так, как-нибудь.
– Я стал проходить с ним латинскую грамматику, чтобы потом при поступлении ему легче было. Рассказываю, например, про склонения, а он вынет из кармана фортунку, волчок такой четырехугольный, и предлагает мне сыграть с ним на старые стальные перья. Согласитесь сами…
– Ай-ай… Нехорошо, нехорошо.
Вошел Вася, держа в охапке книги, тетради и грифельную доску.
Начался урок. Студент Кротиков сделал строгое лицо и сказал Васе:
– Возьмите грифельную доску и слушайте внимательно, что я буду вам говорить.
Вася достал доску, положил ее перед собой и сказал:
– Варя-то наша все еще дрыхнет. Хотите, Вениамин Михайлыч, я пойду и разбужу ее?
– Слушайте, что я буду вам говорить, – повторил студент.
– Она сейчас вскочит, как узнает, что вы пришли.
– Слушайте. Четыре мужика купили три с половиной ведра вина. Запишите на грифельной доске.
– Мужики вина не пьют, Вениамин Михайлыч. Они пьют водку.
– Не перебивайте меня, когда я говорю! Пишите. Купили три с половиной ведра вина. Привезли его домой…
– Может быть, пива? Можно написать, что пива, а не вина?
– Вина, вина! – крикнул студент. – Ежели вы не будете меня слушаться, я пожалуюсь вашей маменьке, а она оставит вас за обедом без сладкого блюда.
– Сегодня у нас рисовый каравай на сладкое, а я его все равно не люблю.
– Это наказание! Привезли три с половиной ведра пива…
– Ах, стало быть, можно пива? Вы позволяете? – спросил Вася.
– Вина, вина! Я сбился. И начали его делить поровну.
– Я думал, что вы будете рады, если я Варю разбужу.
– Прошу молчать! Что это такое! Просто сладу нет! По скольку вина каждому из мужиков?
Вошла Матерницкая.
– Здравствуйте. Теперь могу руку подать вам. Вымыла, – сказала она студенту и присела к столу. – Ну, как ваш спектакль?
– Актрис нет. То есть молодые-то есть, а старых нет, – отвечал студент. – Ключницу некому играть. Согласился было сыграть гимназист Кукушкин (у него голос пискливый), но над ним стали смеяться, называли бабой – он и отказался. Сегодня Мамзин поехал в город и будет искать настоящую актрису. Ежели не найдет, тогда спектаклю будет крышка. Сделаем только отделение концерта, а потом танцевальный вечер.
– И отлично, – подхватила Матерницкая. – Больше ничего и не надо. Варя сыграет вам на цитре… Тогда и пейзанского платья ей не шить.
– Вот и из-за платьев тоже… Анна Михайловна сначала согласилась сшить бальное платье для своей роли, а потом…
– Право, делайте концерт и просите, чтобы этот судебный следователь Чайкин сыграл вам на корнет-пистоне. Он отлично по вечерам на балконе у себя на даче играет. Знаете Чайкина? Он судебный следователь, кажется?
– Какое! Просто учитель пения в городских училищах, – отвечал студент.
– Да что вы! А он мне так нравился, и я считала его за судебного следователя! – проговорила Матерницкая разочарованным тоном. – Сколько же он жалованья получает?
– Да никакого и жалованья не получает. Просто по полтора рубля за урок.
– Только-то? Фу-у-у… Варенька! Варя! Ах да… Ведь она спит, – спохватилась Матерницкая и сказала сыну: – Вася! Поди и разбуди ее. Разве можно до этих пор валяться в постели!
– Я и то, мамочка, хотел бежать ее будить, но меня Вениамин Михайлыч не отпустил, – пожаловался Вася и побежал будить сестру.
– Сделайте, сделайте концертное отделение, – говорила Матерницкая. – Чайкин, стало быть, как учитель пения, вам споет, а потом на трубе своей сыграет.
– Да Чайкин не поет. У него и голоса нет. Я его знаю, – сказал студент.
– Как не поет? Учитель-то пения?
– В том-то и дело, что только учит пению в школах, а не поет.
– Странно. Потом можете сделать живые картины. Две или три.
– Декораций нет. Мы уж об этом думали. У нас всего только комнатный павильон да лес. Да и лес-то по самой середине, на видном месте, мышами проеден. Вернее всего, что мы сделаем только танцевальный вечер, маленькую иллюминацию и фейерверк.
Вошел Вася.
– Она уж встала. Пудрится. Сейчас выйдет, – доложил он про сестру. – Ее Афимья разбудила. Афимья говорит: «Не хотела вставать, а как сказала я, что Вениамин Михайлыч здесь, сейчас и вскочила».
Он улыбнулся, поглядел на студента и подмигнул ему. Матерницкая продолжала:
– Что ж, и фейерверк хорошо. Только не давайте маленьким ребятам пускать. А то в прошлом году аптекареву сынишке все руки опалило.
– Мама, что это за фейерверк? Какой фейерверк? – быстро спросил Вася у матери.
– А вот на танцевальном вечере, который у них будет.
– С фейерверком? А я пускать буду? Мне пускать дадут?
– Тебе-то и не дадут. Пожалуйста, Вениамин Михайлыч, ему не давайте.
– Нет, мама, я хочу! Непременно хочу! Если мне не дадут, я на свои деньги фейерверку себе куплю.
– Сколько же вы собрали денег с дачников на этот праздник, Вениамин Михайлыч? – спросила студента Матерницкая.
– Вот, и насчет денег… – отвечал тот. – У нас всего шестьдесят восемь рублей собрано. Никто не дает. «Я, – говорит, – потом»… А Яшковы вон всего рубль подписали. Рубль подписали, да Пелагея Васильевна не позволяет своей дочери горничную играть. Я приношу дочери роль, а Пелагея Васильевна мне такие слова: «Она, – говорит, – штаб-офицерская дочь, и ей горничную играть неловко». Какое невежество! – Студент пожал плечами.
Матерницкая сказала:
– Дура! Кухарка… Так чего же вы хотите от нее? Вы знаете, что она была кухаркой?
– Да, похоже на то, – отвечал студент.
– Кухарка, кухарка… Я вам расскажу всю историю, как она в штаб-офицерши-то попала. Жил капитан Яликов, а у него была кухарка. Он был вдовец – ну, она баба ловкая и подластилась к нему. Пошли детки. Родилась вот эта самая Наденька, потом сын. Чтобы прикрыть грех, капитан Яликов и женился на ней, а потом вышел в отставку с чином штаб-офицера. Вышел в отставку и умер. И вот Наденька – штаб-офицерская дочь, а Пелагея Васильевна – вдова штаб-офицерша. Да и никогда она не была Пелагеей Васильевной, а просто всегда была Пелагея. Пелагея и больше ничего. Вы знаете, я сомневаюсь даже, грамотная ли она. То есть, может быть, читать по-печатному умеет, а уж писать ни за что! Дура, совсем дура! Ну, я вам мешать не буду, – спохватилась Матерницкая, вставая. – Занимайтесь. Да, пожалуйста, построже с Васей, Вениамин Михайлович.
– Садитесь и берите доску, – скомандовал студент Васе.
– Готово, – отвечал тот. – Но могу я прежде вот эту грушу съесть?
Вася вытащил из кармана штанишек грушу.
– Никакой груши! Заниматься нужно! – возвысил голос студент и отнял у Васи грушу, отложив ее в сторону.
– Маменька, что же это такое! – заныл Вася.
– Не давайте, не давайте ему. Дайте мне, – проговорила Матерницкая и взяла грушу. – Однако, что же это Варя-то?.. Вот удивительная девушка! Пойду сама к ней.
– Да брови себе наводит. Разве вы не знаете ее? – сказал Вася. – Узнала, что Вениамин Михайлович пришел, ну вот…
– Что ты врешь, дрянной мальчишка! – крикнула Матерницкая. – Когда же это она брови себе наводила!
– Ну вот, будто я не видел!
– Молчи, дрянь! Как ты смеешь конфузить сестру при постороннем человеке!
– Что вы написали на доске? Прочтите… – заговорил студент, обращаясь к Васе.
– Да ничего. Я уж стер все.
– Это чистое наказание! Тогда пишите вновь. И студент задиктовал: – Четыре мужика купили три с половиной ведра вина…
Задача о четырех мужиках, разделивших поровну три с половиной ведра вина, была кое-как сделана. Студент закурил папиросу и сказал Васе:
– Ну, теперь изложение. Я вам прочту одну маленькую историйку, а вы расскажете ее своими словами и потом напишете в тетради. Слушайте.
Студент развернул книгу.
– Опять про мальчика, влезшего на яблоню? – спросил Вася.
– Слушайте, слушайте!
Вася улыбнулся и таинственно прошептал:
– Вениамин Михайлыч, что я вам скажу…
– После, после… Слушайте: «Два мальчика были застигнуты в горах метелью».
– Очень для вас интересное, Вениамин Михайлыч.
– Ну, что такое? Говорите.
– Наша Варя в вас влюблена.
Студент вспыхнул и заговорил:
– Глупости, глупости… Итак… «Два мальчика были застигнуты…»
– Афимья, наша горничная, даже гадала ей про вас на картах… – продолжал Вася.
– Бросьте, пожалуйста! Слушайте: «Два мальчика…»
– А вы какой король – бубновый или червонный?
– Если вы не перестанете, то я пожалуюсь на вас вашей маменьке.
– Да что маменька! Маменька-то вон хочет позвать обедать следователя Чайкина, чтобы он к Варе посватался. Приятно вам это?
– Ох, Вася, какой вы мальчик! Это ужас что такое!
На террасу вышла Варя Матерницкая, хорошенькая семнадцатилетняя девушка с припухлыми от сна глазками и действительно слегка подведенными бровками. Она улыбнулась, протянула студенту руку и сказала:
– Отчего вы вчера не были на танцевальном вечере? А сами еще просите, чтобы я приберегла вам третью кадриль!
Студент несколько смешался.
– Пардон, Варвара Петровна, – проговорил он. – Но мы вчера работали, мы вчера фонари клеили для нашего вечера.
– Кто это мы-то? – спросила она.
– Распорядители праздника. Я, Глинков, Ушаков.
– Какой вздор! Ушаков танцевал со мной вальс.
– Ну, это, должно быть, уж он после работы на танцевальном вечере очутился. И я хотел идти, но рубль платить за вход в одиннадцать часов…
– Стало быть, вам рубль дороже, чем со мной танцевать? Прекрасно!
Варя сделала глазки и надула губки.
– И хорошо еще, что судебный следователь Чайкин ко мне подошел, а то я так бы и просидела третью кадриль, не танцевавши, – продолжала она. – И какой милый и прекрасный человек!
– Да он, Варвара Петровна, вовсе не судебный следователь. Он учитель пения. Ваша маменька тоже его за судебного следователя считала, но я уж объяснил ей, – сказал студент.
– Все равно прекрасный человек! И как танцует!
– А мне так жаловались на него. Он, говорят, руку дамы ужасно тянет вниз.
– Пустяки. Это-то и хорошо. Ну, что же наш спектакль? – спросила она.
Студент развел руками.
– Расстройство, полное расстройство, – проговорил он.
– Ах, вы! Всех взбаламутили, а теперь на попятный… Расстройство… А вот ежели бы Чайкин взялся устроить спектакль, то, наверное, не было бы расстройства. Ну, я пойду кофе пить.
Она круто повернулась к двери.
– Варя, Варя! Постой! – остановил ее Вася.
– Ну, что такое? Наверное, какие-нибудь глупости!
– Ты знаешь, кто такая Пелагея Васильевна?
– Какая такая Пелагея Васильевна?
– Да Яликова. Мать Нади Яликовой, которая вот с этими кудлашками на лбу ходит.
– Ну, ну… Ну, что же дальше?
– Наша маменька говорит, что ейная мать была кухарка, простая кухарка.
– Вася! Вася! И не стыдно вам сплетничать! Ай-ай! – покачал головой студент.
– Да ведь это не я, это маменька. Она вам же рассказывала. Я слышал.
– Довольно, довольно. Как это стыдно про людей злословить!
– Да ведь маменька, а не я.
Студент взглянул на часы и сказал:
– Ну, давайте скорей заниматься. Ведь мне некогда. Надо на другой урок идти. Слушайте! «Два мальчика были застигнуты в горах метелью…»
– Да уж это я слышал. Говорите дальше! – сказал Вася.
Студент вспылил.
– Как вы смеете меня понукать! Сами же вы меня поминутно перебиваете, не даете рассказать, а теперь понукаете! – воскликнул он. – Перепишите мне за это шесть раз латинское склонение, которое я вам задам. Это будет вам в наказание.
– За что же это, Вениамин Михайлыч? – слезливо заговорил Вася. – Я к вам всей душой, а вы меня не любите.
– И чтобы к завтрему было переписано!
– Ну, уж этого я не могу, никак не могу. Сегодня вечером у Звонаревых будет иллюминация.
– Как там хотите, а чтоб было сделано!
– Простите, Вениамин Михайлыч!
– Ага! Теперь простите! Зачем же вы меня перебиваете? Ну… «Два мальчика…»
– Одно слово, Вениамин Михайлыч.
– Ну?!
– Вы не верьте Варе. Это она так перед вами козырит-ся, а она влюблена в вас… – проговорил Вася.
Студент схватился за голову.
– Боже мой! Да будет ли этому конец! Не хочу я этого от вас слышать! – воскликнул он и только что прочитал Васе историйку про двух мальчиков, как вдруг вошла Варя.
Варя держала в руке чашку с кофе, макала в него сухарь, ела и, прожевывая, спрашивала студента:
– Маменька говорит, что вместо спектакля у вас будет танцевальный вечер с концертом и живыми картинами, так в какой же картине вы мне дадите позировать?
– Мы еще, Варвара Петровна, картин не выбирали, – отвечал студент.
– Ах, и картин еще не выбирали? Ну, тогда, наверное, ничего не будет.
– Отчего вы так думаете?
– Оттого, что нельзя через час по столовой ложке что-нибудь делать. А уж затеяли что-нибудь, то надо – раз, два, три – и готова карета. Картины еще не выбрали!
– Да разве мы смеем без вас выбирать! И, наконец, насчет постановки картин мы и вообще еще не решили.
– Ах, и это еще не решили? Ну, тогда честь имею вас поздравить. Это значит: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет. Ах вы, распорядители!
Она насмешливо улыбнулась. Студент взглянул на часы.
– Я должен кончить. Мне пора на другой урок, – сказал он Васе и поднялся. – Прощайте, Варвара Петровна, – поклонился он Вареньке.
– Прощайте, кислый молодой человек, – проговорила Варенька, протягивая руку.
О проекте
О подписке