Николай Иванович вышел с Францем в коридор. Через несколько времени Глафира Семеновна увидала, как из соседнего номера распахнулась в их комнату дверь, а на пороге стояли коридорный и ее муж, и последний говорил:
– Комната небольшая, всего стоит три лева в сутки, но нам так будет куда удобнее!
– Брось, Николай. Что ты затеваешь! – сказала Глафира Семеновна.
– Ах, оставь, пожалуйста! Ну что тебе за забота? А теперь, – обратился Николай Иванович к коридорному, – хороший фаэтон нам. Мы едем кататься по городу. Шпацирен…[69] Да чтобы лошади были хорошие, добры кони.
– Има, има, господине, – поклонился коридорный и исчез исполнять приказ.
– Одевайся, Глафира Семеновна, и едем осматривать город, – обратился Николай Иванович к жене. – Я даже потребую из гостиницы человека себе на козлы. Пусть едет тот молодец, который вчера встретил нас на железной дороге. Он расторопный малый, говорит немножко по-русски и может служить нам как чичероне. Только уж ты одевайся понаряднее, – прибавил он.
– Чудишь ты, кажется, – покачала головой Глафира Семеновна и стала одеваться.
Через несколько времени супруги неслись в фаэтоне по Витошкой улице. На козлах сидел вчерашний малый в фуражке с надписью «Метрополь», оборачивался к супругам и называл им здания, мимо которых они проезжали.
– Вы нам, братушка, покажите дом Стамбулова, то место, где он был убит, и тот клуб, из которого он ехал перед смертью, – говорил ему Николай Иванович.
– Все покажу, ваше превосходительство. Даже и могилу его покажу, – отвечал малый. – Я еще недавно сопровождал по городу одного генерала. Теперь мы едем по Витошкой улице. Это самая большая улица в Софии. Вот вдали церковь – это наш кафедральный собор… Собор Краля Стефана.
– Ах, какой невзрачный! – вырвалось у Глафиры Семеновны.
– Внутри мы его осмотрим потом. За пятьдесят стотинки дьяк нам всегда его отворит. А теперь будем смотреть улицы и дома, – продолжал малый. – Вот черкова[70] Свети Спас. А улица эта, что идет мимо, называется Соборна улица.
– Так и по-болгарски называется? – спросил Николай Иванович.
– Так и по-болгарски… В Софьи има и Московская улица. Там дом русского консульства. Вот налево наш Пассаж… Прямо Дондуковски бульвар… Но мы поедем к княжью дворцу.
И через несколько минут фаэтон подъехал к довольно красивому двухэтажному зданию княжеского дворца, около которого ходили часовые солдаты.
– Прежде был это турецкий Конак и жил тут турецкий паша, а потом во дворец княжий его перестроили. Два миллиона левов стоило, – рассказывал с козел малый.
– Ну, особого великолепия дворец-то ваш не представляет, – заметила Глафира Семеновна. – У нас есть и частные дома лучше его. Могли бы своему князю получше выстроить и побольше.
– Деньги мало, государыня, – послышался ответ. – А вот улица Славянска, улица Аксаковска… А вот сад княжий…
Ехали бульваром.
– Это что за дворец? Не Стамбулова ли дом? – спросил малого Николай Иванович.
– Не, господине ваше превосходительство. Это Национальный болгарски банк.
– Болгарский банк? Стой, стой! Я зайду в банк. Мне нужно разменять сербские бумажки, сербские кредитные билеты.
– И еще есть банк. Оттомански банк, ваше превосходительство.
– Это значит турецкий, что ли?
– Туркски, туркски.
– Ну зачем же нам туркский! Там ведь и конторщики турки. Лучше уж нам с братьями-славянами иметь дело. Сами мы славяне – славянам должны и ворожить. Остановись, братушка. Посмотрим, какой такой славянский банк.
Фаэтон остановился около шикарного подъезда со швейцаром. Николай Иванович и Глафира Семеновна вышли из фаэтона и направились в подъезд.
– Полагаю, что уж болгары-то должны разменять сербские бумажки. Ведь серб болгарину самым близким славянским братом доводится, – говорил Николай Иванович жене.
Зала Болгарского банка была изрядно большая зала, устроенная на европейский манер, три стены которой были отгорожены проволочными решетками с нумерованными окнами, и за решетками сидели у конторок пожилые и молодые, лысые и с богатой шевелюрой конторщики. Четвертая стена была занята диванами для ожидающей публики, а посредине стоял большой стол для счета денег и написания бланков, которые лежали тут же. Около каждого окна в решетке стояли также маленькие столики. Конторщики или возились с книгами, или с пером за ухом разговаривали с публикой, вообще немногочисленной. Николай Иванович выбрал конторщика посолиднее и подошел к нему.
– Говорите по-русски? – обратился он к нему.
– Сколько угодно. Я из Москвы, – отвечал конторщик.
– Русский? Как это приятно! Я из Петербурга.
– Нет, я болгарин, но служил в России. Что прикажете?
– А вот я желал бы разменять эти сербские бумажки на болгарские деньги. – И Николай Иванович протянул конторщику пачку сербских кредитных билетов.
– Не меняем, – отрицательно покачал головой конторщик.
– То есть как это? Совсем не занимаетесь разменом кредитных билетов?
– Русских, французских, австрийских и других – сколько угодно, но с сербскими операций не делаем.
– Вот это забавно! Государство бок о бок, такое же славянское, а вы от его денежных билетов отвертываетесь.
– Курс очень низок. К тому же они ходят только внутри страны.
– Как меня жид-то надул в Белграде! – обратился Николай Иванович к жене и покачал головой.
– В Белграде они отлично ходят, – сказал конторщик.
– Ну нет-с. Уж если на откровенности пошло, то у меня их не взяли в Белграде на железной дороге за билеты.
– Железнодорожные билеты Восточной дороги везде продаются только на золото.
Николай Иванович был в недоумении.
– Гм… Ну, братья-славяне! Даже свои славянские бумажки не хотят менять! – проговорил Николай Иванович. – Но неужели они так и должны у меня пропасть? У меня на триста динаров. Отсюда мы едем в Константинополь.
– Обратитесь к евреям-менялам. Может быть, они вам их и разменяют. Но предупреждаю, вам много потерять придется, – улыбнулся конторщик.
– Ловко! Хорошее воспоминание мы увезем о сербских братушках! Ваши-то болгарские кредитки хорошо ли ходят?
– У нас только золото и серебро.
– Тогда позвольте мне на сто рублей болгарского золота и серебра.
И Николай Иванович протянул конторщику сто рублей.
– При объявлении, при объявлении потрудитесь подать, – отстранил от себя конторщик сторублевый билет и тут же подал бланк.
Николай Иванович взял бланк, заглянул в него и сказал конторщику:
– Да тут у вас по-болгарски…
– Пишите по-русски, все равно. «Представляя русский кредитный билет в сто рублей, прошу мне выдать по курсу в левах золотом…»
– Ну хорошо. Ведь вот нигде за границей этого нет, чтобы объявления писать. Приносишь в банк сторублевую бумажку, и сейчас тебе: «Пожалуйте, раз, два, три…»
– Ну что делать! У нас немножко бумажное царство. У вас же, русских, учились.
Объявление подано, деньги разменены, и супруги Ивановы выходили из банка.
– Нет, каковы сербские братушки! Какими деньгами наградили! Только жиды их и берут, – говорил Николай Иванович. – Придется и здесь жида-менялу искать.
Они сели в фаэтон и поехали.
– Куда теперь везешь? – спросил Николай Иванович сидевшего на козлах чичероне в фуражке с надписью «Метрополь».
– Проедемся по Дондуковскому бульвару и дом Стамбулова поедем смотреть, – был ответ.
– А! Ладно! Ладно.
Тянулась улица, обсаженная только еще начинавшими приживать деревцами. Направо пустырь, далее невзрачный домишко, опять пустырь, стройка. Налево – то же самое. Вообще строящихся домов довольно много. В некоторых местах еще только копают рвы под фундаменты.
– Кто тут строится? – кивнул Николай Иванович на одно угловое место на какой-то улице.
– Бывший министр Ухтумов дом себе строит, – был ответ с козел.
Проехали сажень пятьдесят.
– А это подо что роют? – спросил опять Николай Иванович.
– Тут будет театр.
– А теперь разве у вас нет театра?
– Есть, но очень маленький, в «Славянской беседе».
– А что это за «Славянская беседа» такая?
– Ферейн[71] и клуб.
– А попасть туда нам можно?
– Еще бы вам-то нельзя, ваше превосходительство! Там генералов любят.
Николай Иванович гордо погладил бороду и поправил свой цилиндр, накренив его набекрень.
– Непременно сегодня поедем туда.
Проехали еще сажень пятьдесят. Площадь. На площади стройка.
– Тут что строится?
– Новый кафедральный собор будет.
– А там что такое?
– Бывший министр Канакалов дом себе строит. А вон там по улице фундамент делают, так это большой купец один… Он овечьими шкурами торгует.
– Сколько стройки-то! Сколько улиц пустынных раскинуто! Большой, красивый город София будет, – обратился Николай Иванович к жене.
– Улита едет, когда-то еще приедет, – отвечала та.
– Не находишь ли ты, что София немножко смахивает на Царское Село?
– Пожалуй. Но там все-таки куда больше построек.
– Бани, господин ваше превосходительство, у нас строятся, большие серные бани, – рассказывал с козел чичероне. – Серные бани будут и большая гостильница при них. Курорт… Для лечения, – прибавил он.
Выехали совсем на пустынную улицу, свернули за угол. Среди пустыря направо и пустыря налево стоял двухэтажный небольшой белый домик без всяких украшений, но с подъездом под навесом и с балконом во втором этаже. С балкона были свесившись два траурные флага – черный с белым.
– Вот дом Стамбулова, – указал с козел чичероне.
– Этот-то? – вырвалось у Глафиры Семеновна. – Да не может быть!
– Действительно маловат и скромноват, – согласился Николай Иванович. – У нас даже в провинции богатые купцы куда шире живут. А тут такой большой болгарский человек и в таком маленьком доме жил! Я думал, что у Стамбулова, который всей Болгарией ворочал, дворец был. Скромно, скромно жил Стамбулов! И около дома ни садика, ни двора приличного.
Очутились на углу бульвара. Фаэтон остановился.
– А вот здесь на углу был изранен Стамбулов, – сказал с козел чичероне. – В голову, в руки, в плечи… Пять докторов его лечили – вылечить не могли. А клуб, из которого он ехал домой, недалеко отсюда. Прикажите, ваше превосходительство, к клубу ехать? – спросил он.
– Ну что тут! Вези теперь в собор. Нужно в собор войти. А потом в самый лучший ресторан, – отдал приказ Николай Иванович.
Фаэтон помчался.
Был час пятый дня, когда супруги Ивановы осмотрели внутренность собора Святого Краля Стефана и побывали в старинной церкви Свете Спас. Выходя из церкви Свете Спас, Николай Иванович говорил жене:
– Церкви старинные, а никаких древностей – вот что удивительно. Всего три-четыре иконы древнего письма, а остальное все новейшее.
– Да-да… И к тому же как все плохо содержится, – подтвердила супруга. – Ты заметил в соборе? Даже пол деревянный не сплочен, а со щелями; настоящего отопления нет, а стоят переносные чугунки с простыми железными трубами, проведенными в окна. Не из особенно ревностных братья-славяне к своим храмам, – прибавила она.
– Есть что-нибудь еще осматривать? – обратился Николай Иванович к своему чичероне.
– На могилу Стамбулова можно съездить.
– А это далеко?
– Полчаса езды.
– Брось ты. Что нам на могилу Стамбулова ездить! – перебила их Глафира Семеновна. – Дом его видели, то место, где он был убит, видели – с нас и довольно.
– Княжескую печатницу[72] можно посмотреть, мадам ваше превосходительство, – предложил проводник.
– Ну ее! Какой тут интерес!
– Садитесь, мадам. Памятник Александру II вы еще не видали и памятник вашим русским лекарям, которые погибли в войну за болгарское освобождение.
– Вот это дело другое. Туда нас свезите. А потом в самый лучший ресторан. Я уж есть начинаю хотеть.
Фаэтон помчался. Опять пустыри между старых домишков, вросших в землю, опять начинающие строиться дома, но на улицах везде видно движение: ребятишки играют в какую-то игру, швыряя в чурку палками, бродят солдаты попарно и в одиночку, проезжают с возами болгарские крестьяне в овчинных куртках и шапках и везут то бочки, то сено, то солому, то мясо. По дороге попадались кофейни и пивницы и в них народ.
– Положительно, болгарская София не похожа на своего сербского брата Белград, – решил Николай Иванович.
– Ну а женского-то элемента и здесь на улицах немного. Простые женщины есть, а из интеллигенции, на ком бы можно было наряды посмотреть, я совсем мало вижу, – отвечала Глафира Семеновна.
– Однако мы видели десятка полтора дам.
– Да, и только в фаэтонах, куда-то спешащих, а прогуливающихся – никого.
Но вот осмотрены и памятники – очень скромный освободителю Болгарии Александру II и очень удачный по замыслу – врачам, погибшим в последнюю войну за освобождение Болгарии. Последний памятник помещается в обширном сквере и состоит из пирамиды, составленной из множества скрепленных между собой как бы отдельных камней, помещающейся на довольно высоком пьедестале. На каждом камне фамилия врача, и таким образом пирамида является вся испестренная именами.
– Древнюю мечеть еще можно осмотреть – Софья Джамизи, – предложил проводник. – Очень древняя, ваше превосходительство, так что боятся, чтобы не развалилась. Мы мимо нее проезжали. Она заколочена, но все-таки войти в нее можно.
– Хочешь, Глаша? – спросил жену Николай Иванович.
– Ну вот!.. Что я там забыла? Еще обвалится и задавит нас. Поедем лучше в ресторан обедать.
– Княжий менажери[73] есть с зверями в княжем саду, – придумывал проводник достопримечательности.
– Обедать, обедать, – стояла на своем Глафира Семеновна. – Какой здесь есть лучший ресторан в Софии?
– Ресторан Панахова, ресторан «Чарвен рак»[74].
– Ну, вот в «Чарвен рак» нас и везите.
Лошади опять помчали фаэтон.
Вот и ресторан «Чарвен рак» в Торговой улице. Вход невзрачный, с переулка, но лестница каменная, напоминающая петербургские лестницы в небольших домах. В первом этаже вход в кафе и в пивницу, во втором – в комнаты ресторана.
Супруги Ивановы вошли в коридор с вешалками. Их встретил черномазый и усатый малый в потертом пиджаке, без белья, вместо которого виднелась на груди и на шее синяя гарусная фуфайка, с медной бляхой на пиджаке с надписью «Portier». Черномазый малый снял с супругов верхнюю одежду и провел в столовые комнаты. Столовых комнат было две – обе большие. Они были чистые, светлые, с маленькими столиками у окон и посередине и имели стены, оклеенные пестрыми обоями не то в китайском, не то в японском вкусе, и поверх обоев были убраны дешевыми бумажными японскими веерами, а между вееров висело несколько блюд и тарелок, тоже расписанных в китайско-японском стиле. Публики было в ресторане немного. За столиками сидели только три компании мужчин, уже отобедавших, пивших кофе и вино и куривших. В одной компании был офицер. Разговор за столиками шел по-болгарски. Супруги тоже выбрали себе столик у окна и уселись за ним. К ним подбежал слуга в пиджаке и зеленом переднике, подал им карту и по-немецки спросил у них, что им угодно выбрать.
– Брат-славянин или немец? – в упор задал ему вопрос Николай Иванович.
– Аз словенски…
– Ну, так и будем говорить по-славянски. Мы хотим обедать. Два обеда.
– Вот карта, господине.
– А, у вас по выбору! Ну добре. Будем смотреть карту.
– Не рассматривай, не рассматривай, – остановила мужа Глафира Семеновна. – Мне бульон и бифштекс. Только, пожалуйста, не из баранины и не на деревянном масле, – обратилась она к слуге.
– Глаша, Глаша. Ты забываешь, что это Болгария, а не Сербия. Тут деревянное масло и баранина не в почете, – заметил Николай Иванович.
– Ну так бульон с рисом, бифштекс с картофелем и мороженое. Поняли?
– Разумевам на добре, мадам, – поклонился слуга.
– А мне что-нибудь болгарское, – сказал Николай Иванович. – Самое что ни на есть болгаристое, да из болгаристых-то поболгаристее. Хочу пробовать вашу кухню.
– Заповедайте. Имам добр готовач[75].
– Так вот, братушка, принеси мне по своему выбору. Что хочешь, того и принеси.
– Говеждо расол соус от лук, сармо от лозов листне и пиле печено с зеле[76].
– Самые разпроболгарские блюда уже это будут?
– Да, господине. Добр обид[77].
– Ну так тащи. Или нет! Стой! Бутылку чарвно вино.
– И сифон сельтерской воды, – прибавила Глафира Семеновна. – Есть ли у вас?
– Все есте, мадам, – отвечал слуга и побежал исполнять требуемое.
– Ты все забываешь, душечка, что это София, а не Белград. Конечно же здесь все есть, – сказал жене Николай Иванович.
Слуга бежал обратно и нес на подносе маленькую бутылочку и рюмки, коробку сардин и белый хлеб на тарелке и, поставив все это, сказал:
– Русска ракия… Водка и закуска…
Николай Иванович взглянул на бутылку, увидал ярлык завода Смирнова в Москве и умилился.
– Вот за это спасибо! Вот за это мерси! – воскликнул он. – С русской пограничной станции Границы этого добра не видал. Глаша! Каково? Русская водка. Вот это истинные братья-славяне, настоящие братья, если поддерживают нашу русскую коммерцию.
И он, налив себе рюмку водки, с наслаждением ее выпил и стал закусывать сардинкой.
Обед чисто болгарской кухни, составленный для Николая Ивановича ресторанным слугой, особенно вкусным, однако, Николаю Ивановичу не показался. Первое блюдо, говежо расол, он только попробовал, из мясного фарша в виноградных листьях съел тоже только половину. Третье блюдо, пиле печено с зеле, оказалось жареным цыпленком с капустой. Цыпленка Николай Иванович съел, а капусту оставил, найдя этот соус совсем не идущим к жаркому.
– Ну что? – спросила его Глафира Семеновна, подозрительно смотревшая на незнакомые кушанья. – Не нравится?
– Нет, ничего. Все-таки оригинально, – отвечал тот.
– Отчего же не доедаешь?
– Да что ж доедать-то? Будет с меня, что я попробовал. Зато теперь имею понятие о болгарской стряпне. Все-таки она куда лучше сербской. Нигде деревянного масла ни капли. Вот вино здесь красное монастырское хорошо.
– Что ты! Вакса. Я с сельтерской водой насилу пью.
– На бургонское смахивает.
– Вот уж нисколько-то не похоже… Однако, куда же мы после обеда? Ведь уж темнеет.
– Домой поедем.
– И целый день будем дома сидеть? Не желаю. Поедем в театр, что ли, в цирк, а то так в какой-нибудь кафешантан, – говорила Глафира Семеновна.
– Да есть ли здесь театры-то? – усумнился супруг. – Здесь театр только еще строится. Нам давеча только стройку его показывали.
– Ты спроси афиши – вот и узнаем, есть ли какие-нибудь представления.
– Кельнер! Афиши! – крикнул Николай Иванович слуге.
Слуга подскочил к столу и выпучил глаза.
– Афиши. Молим вас афиши… – повторил Николай Иванович.
– Здесь, в Софии, афиши не издаются, – послышалось с соседнего стола.
Николай Иванович обернулся и увидал коротенького человечка с бородкой клином и в черном плисовом пиджаке, при белом жилете и серых панталонах. Коротенький человек встал и поклонился.
– Отчего? – задал вопрос Николай Иванович.
– Оттого, что зрелищ нет.
– Но ведь есть же какие-нибудь развлечения? – вмешалась в разговор Глафира Семеновна.
– Кафешантаны имеются при двух-трех гостиницах, но там представления без всякой программы.
– Стало быть, это точно так же, как и в Белграде? Невесело же вы живете!
– У нас бывают иногда спектакли в «Славянской беседе»… Но теперь весна… Весенний сезон.
– И в клубах никаких нет развлечений?
– Карты, шахматы.
– Как это скучно!
О проекте
О подписке