XX

Было около девяти часов вечера. Супруги Ивановы, выйдя из своей гостиницы, направлялись в казино на вечер. Погода была тихая, теплая. Светила с темно-синего неба луна и делала совсем ненужным свет городских фонарей. Магазины на улицах Мэрии и Мазагран были уж сплошь заперты, но около некоторых из них на стульях разместились их хозяева и дышали легким воздухом. Иногда виднелись целые семьи. Пыхтели папироски. В руках иных женщин виднелось вязанье, машинально ковыряемое длинной иголкой с крючком. Тротуары были переполнены гуляющими после дневных трудов и так стоящими на углах домов и около подъездов мужчинами и женщинами. Уличные скамейки под платанами также были заполнены сидящими. На женщинах в большинстве случаев виднелись белые чепцы и белые передники. Это была прислуга из бесчисленных гостиниц, управившаяся с работой и вышедшая попользоваться воздухом. То там, то сям слышался сюсюкающий говор басков. Извозчики в испанских фуражках и красных галстуках, не находя больше за поздним временем седоков, направлялись к себе на дворы, по пути останавливались около уличных скамеек и беседовали с знакомыми. Виднелись шушукающиеся парочки, укрываясь за стволами платанов.

– Какой вечер-то прекрасный! – сказала мужу Глафира Семеновна. – Смотри, какая яркая луна! Как, должно быть, теперь красиво на море.

– А вот сейчас увидим, как подойдем к казино, – отвечал супруг.

Они свернули в улицу, стали спускаться к берегу – и им открылся дивный вид посеребренного синего моря, над которым стоял громадный шар бледной луны. Здание казино было налево. Балкон его был освещен электричеством, и с него доносились звуки струнного оркестра. Супруги хотя и не были особенными друзьями природы, но остановились и залюбовались лунным видом, большой золотисто-серебряной полосой от луны. На Большом Плаже от отражения луны на белом здании купальных кабинов было светло, как днем, но Плаж был пустынен. На нем не виднелось ни души. Николай Иванович посмотрел на небо и сказал:

– Вон и Большая Медведица здесь есть, только кажется, что у нас она как будто больше. Вот и Малая Медведица… – указывал он на звезды.

– Пойдем в казино. Чего тут стоять! – торопила его жена. – Шляпка отсыреет. На мне новая соломенная шляпка с цветами из перьев.

– А вот и Треугольник…

– Брось. Пойдем.

– Постой, душечка, дай Пса и Псицу отыскать.

– Ну вот… Какой еще такой Пес и Псица на небе.

– Есть. Все животные на небе есть, как и на земле. Пес, Лев, Кошка, Тигр…

– Ври больше. Пойдем. Ну статочное ли дело, чтобы на небе Пес! Это даже и неприлично.

– Позволь… Если Медведица есть, то отчего же Псу не быть? Такая же божья тварь.

– Ты пойдешь в казино или не пойдешь?! – возвысила голос супруга.

– Иду, иду… Эх, не дашь уж и на звезды посмотреть! – проговорил Николай Иванович и направился за женой.

– На звезды смотрят ученые люди, астрономы на обсерватории, а зачем тебе звезды? – был ответ.

Вот и подъезд казино. Около него стоял один-единственный экипаж, и кучер на ко́злах курил трубку. Ливрейный швейцар распахнул перед супругами дверь, и открылся великолепный вестибюль. Шла мраморная лестница вверх, застланная ковром. Стены были расписаны живописью. Стояли статуи. Налево помещался прилавок кассы, и за ним кассирша, затянутая в рюмочку и с живыми цветами в волосах.

– Де билье… – обратилась к ней Глафира Семеновна.

– Прикажете вам два абонемента на месяц? – спросила кассирша.

– Нон, нон. Де билье пур ожурдюи^[45].

– Тогда возьмите абонемент на неделю.

– Нон, мерси. Пур ожурдюи… – стояла на своем Глафира Семеновна. – Зачем нам абонемент? С какой стати? Может быть, еще и не понравится, – сказала она мужу.

– Абонемент, мадам, обойдется вам вдвое дешевле, – поясняла кассирша и оторвала два билета, взяв за них по три франка.

– Как навязывает-то! Должно быть, делишки здесь не особенно важны, – заметил Николай Иванович.

Супруги поднялись по лестнице и очутились в длинной галерее с диванами по стенам. Галерея была совершенно пуста. Они прошли ее и очутились в буфетной комнате. Стояли маленькие столики. В глубине помещалась буфетная стойка с фруктами в вазах и целая батарея бутылок, из-за которой торчала голова буфетчика. Буфетная была также пуста. В ней уныло бродил лакей во фраке и за одним из столиков перед самой маленькой рюмкой коньяка сидел громадного роста мужчина с большим животом и, откинувшись на спинку стула, пыхтел и отдувался.

– Однако публики-то не завалило! – заметил жене Николай Иванович.

– По всем вероятиям, на музыке. Ведь музыка играет, – отвечала жена.

Они прошли в зал. Зал также был пуст. Двое дверей из зала вели на балкон, и там слышалась музыка. Супруги вышли на балкон, висящий над морем. Балкон громадный, во весь этаж, весь уставленный мраморными столиками, но за ними опять-таки сидело не более пяти человек. В выстроенном на балконе стеклянном киоске играл небольшой струнный оркестр. Дирижер во фраке и белом галстуке так и надсажался, махая смычком.

– Где же публика? – дивилась Глафира Семеновна. – И Оглотковых нет, и доктора нет, а ведь как просили нас прийти сюда!

Они прошли вдоль всего балкона и смотрели в лица немногочисленных слушателей музыки. Одиноко за одним из столиков, перед остывшей чашкой кофе, спал рыжий бакенбардист в смокинге, прислонясь головой в серой шляпе к стене и опустя вниз руку, в которой была сжата газета. Далее сидела пожилая дама, сильно закутанная в перовые боа и смотревшая на освещенное лунным светом море. Она облокотилась на столик и тоже дремала. Еще подальше – дама с мужчиной во фраке. Дама сидела перед чашкой с шоколадом или кофе, была нарядно одета в шелковое платье и в малиновое сорти-де-баль, опушенное перьями белых марабу, а мужчина клевал носом, вздрагивая черным цилиндром.

– Что это, сонное царство, что ли? – продолжала недоумевать Глафира Семеновна. – Как хорошо слушают музыку! Вот меломаны-то!

– Да ведь после обеда, так уж какая тут музыка! Наелись вплотную, ну, винца хлобыстнули малость, а теперь вот здесь, в холодке, и сморило их, – отвечал супруг. – Музыка после обеда – беда, сейчас в сон ударит. Я по себе знаю.

Они шли дальше, и вдруг показалась стеклянная дверь, выходящая на балкон. В стекла этой двери виднелась целая толпа публики, окружавшей большой стол.

– Вот, вот где все собрались! – воскликнула Глафира Семеновна. – А мы-то ищем на балконе над морем! Кому теперь охота на сырости!.. Входи скорей. Надо посмотреть, что тут делают.

Николай Иванович отворил дверь, и они вошли в комнату с позолотой на потолке и на стенах и стали смотреть, чем были заняты мужчины и дамы. Оказалось, что тут была игра «в лошадки», нечто вроде рулетки. На разлинованное зеленое сукно стола с нумерами игроки бросали франковики и двухфранковики, усатые крупье нажимали шалнер, по столу двигались цинковые раскрашенные лошадки с красными, белыми, желтыми и зелеными жокеями, и когда останавливались, раздавался возглас нумера, который выиграл.

– Как в Ницце, совсем как в Ницце, – сказала Глафира Семеновна. – Помнишь, мы играли в Ницце? Надо и здесь поставить.

– Погоди, матушка. Дай осмотреться-то порядком, – отвечал супруг.

Далее был стол с шаром, пускаемым с желоба на зеленое сукно с лунками, – тоже игра. И около этого стола стояло человек пятнадцать нарядных мужчин и дам, бросающих на жертву игорному откупщику серебряные франки.

Около этого стола Глафира Семеновна увидала и мадам Оглоткову, в шляпке, в гранатового цвета шелковом платье и белом сорти-де-баль. Она тронула Оглоткову за плечо и сказала: «Здравствуйте». Та обернулась и произнесла:

– Ах, это вы, мадам Иванова? Не хотите ли пополам? Одной мне ужасно не везет. Я уж два золотых проиграла.

– Да, пожалуй…

Мадам Оглоткова чуть не вырвала у мадам Ивановой деньги и бросила их на стол.

XXI

Не прошло и получаса, как у Глафиры Семеновны не хватило уже золотого, а мадам Оглоткова приглашала ее продолжать игру.

– Нет ли у тебя золотого? – обратилась Глафира Семеновна к мужу.

– Прокатала уж, матушка, свои-то? – спросил тот.

– Давай, давай… Не задерживай! Я уж теперь сама по себе играю и хочу на лошадки перейти, к другому столу. Здесь с шаром что-то такое сомнительное. Никто не выигрывает.

– Да иначе и быть не должно. А то из-за чего же держать стол и таких усатых молодцов при нем?

– В столе с лошадками все-таки игра правильнее. Давай сюда золотой-то.

Николай Иванович дал две пятифранковые монеты.

– Ладно. Для первого раза достаточно и тридцать франков проиграть.

Еще через четверть часа Глафира Семеновна отошла от второго стола.

– Ну что? – спросил муж.

– Хуже еще, чем в столе с шаром. Там я все-таки хоть что-нибудь брала, а здесь подряд ничего. А главное, мне мешала вот эта крашеная в фальшивых бриллиантовых серьгах.

– Тс… Остерегись. А то может выйти история вроде усатой ведьмы. Помнишь, в вагоне-то? Здесь русских гибель, – предостерег супругу Николай Иванович.

– На какой бы номер я ни поставила, сейчас и она лезет с своим франком, – понизила голос жена.

Подошел доктор Потрашов.

– Играете? – спросил он супругов.

– Да вот жена просадила тридцать франков.

– Во что играли?

– Сейчас в лошадки, а давече в шар. Я не знаю, как эта игра называется.

– По-русски называется она – дураков ищут.

– Как это глупо! – покачала головой Глафира Семеновна. – Стало быть, я дура и все играющие в шар дуры и дураки? Послушайте, доктор, разве вот эта накрашенная дама с подведенными глазами и в парике русская? – обратилась она к Потрашову.

– Никогда не бывала. Это кокотка из Парижа.

– Как же она сюда попала? Ведь здесь только высшее общество Биаррица собирается.

– Вздор. Кто угодно. Всем двери открыты. А для этих дам-то так здесь даже биржа. Теперь еще немного рано, а посмотрите, часа через полтора сколько их здесь соберется!

– А Оглотковы нам рассказывали, что здесь в казино только высшее общество собирается!

– У них все высшее общество… Они вон одесского жида-комиссионера за турка из Египта принимают. Впрочем, что ж, чем бы кто ни тешился. По вечерам сюда собираются все-таки кто хочет кровь поволновать игрой. Тут, кроме этих рулеток, большая игра в баккара… Мой патрон уже засел и обложил себя стопками русских полуимпериалов.

Где-то в отдаленности раздался ритурнель кадрили.

– А вот и танцевальный вечер начинается, – встрепенулась Глафира Семеновна.

– Танцевальный он только по названию, – отвечал доктор.

– То есть как это?

– Очень просто. На здешних вечерах никто не танцует. Да вот пойдем и посмотрим.

Из игорной комнаты они вышли в галерею и проследовали через буфетную комнату в зал.

В зале сидели несколько дам в шляпках, разместясь по стульям и мягким скамейкам, стоявшим по стене. В дверях столпилось человек восемь мужчин, но никто не становился в пары, никто не приглашал дам, хотя повестка на кадриль была уже подана музыкантами. Ритурнель повторили. Прошло минут пять. Опять никто не группировался для кадрили.

– Видите, – сказал супругам доктор. – Сюда приходят только смотреть, как танцуют, и никто не желает танцевать. И так всегда.

Оркестр заиграл вальс. Распорядитель танцев во фраке со значком завертелся по зале с какой-то девушкой в белом платье, почти подростком, выскочил из буфетной комнаты француз, гусарский офицер в красных штанах, ведя под руку даму в сером платье. Дама положила ему руку на плечо, и они тоже сделали два тура по залу. Затем танцующих уж вовсе не появлялось. Гусарский офицер увел свою даму в буфет. Распорядитель танцев подошел к двум-трем дамам и очень низко перед ними кланялся по всем правилам танцевального искусства, приглашая их на вальс, но дамы благодарили его кивками и танцевать не шли. Музыканты продолжали еще играть и наконец смолкли. Зала начала пустеть. Показались зевающие. Пришел Оглотков, в смокинге, в белом галстуке, с красной гвоздикой в петлице, и стал звать домой жену, которая сидела вместе с супругами Ивановыми.

– Завтра надо рано вставать. Лаун-теннис этот самый лорды назначают ужасно рано: в десять часов утра, – говорил он. – А мне еще нужно перед этим выполнить сеанс массажа и пассивной гимнастики.

– От чего вы лечитесь? Вы такой здоровяк, – спросил доктор.

– Печень у меня, что ли… Я не знаю, право… Почка тоже не на месте… Говорят, что надо… Мне голландский посланник посоветовал.

– Какой голландский посланник? Разве здесь есть такой? – задал вопрос доктор.

– Я не знаю, право, голландский он или шведский, а только он посланник – амбассадер… Такой с длинной седой бородой и бритой верхней губой. Фамилия ужасно трудная. Он тоже лечится массажем и пассивной гимнастикой.

– Ван дер Шильд?

– Вот-вот…

– Так он вовсе не посланник. Он фабрикант из Бельгии. У него фабрика носовых платков и столового белья. Мой патрон его отлично знает.

– Будто? А у нас все его считают за посланника. Он тоже играет с нами в мяч. Мы его даже за графа считаем.

– Считать можете сколько угодно и за графа, а только он бельгийский фабрикант льняных изделий, – закончил доктор.

Все поднялись со стульев.

– Ты что сделал в баккара? – спросила мужа мадам Оглоткова.