…Обычно не обращают внимания на цементирование пространства. Скажут – к чему посылать почти одинаковые мысли? Но в них мы наполняем пространство. Мало иметь решение, нужно около него создать атмосферу, и такая пряжа требует долгого труда. Так люди должны понять, что их намерения должны быть окутаны предохранительной тканью. Многое может облегчиться, если направить к этому постоянную спокойную и утвердительную мысль.
Надземное, 374
Оппоненты не раз ставили Н.К. Рериху в вину то, что он, не будучи ботаником, возглавил ботаническую экспедицию. Далеко не все отчеты, направляемые в Департамент, удовлетворяли чиновников, для которых были принципиальны прежде всего финансовые вопросы, например то, что походные сапоги и прочее обмундирование не могут быть оплачены из выделяемых на экспедицию сумм. Все эти бумаги нашли свое место в архивах и там упокоились. А размышления Рериха о геоботанических проблемах, о природе и человеке в их метафизическом единстве остаются до сих пор актуальными и востребованными, поскольку в них заложен эволюционный мировоззренческий потенциал. Для Николая Константиновича это путешествие было новым этапом в его постоянных размышлениях о судьбах человечества и планеты.
Одним из итогов грандиозной Центрально-Азиатской экспедиции стала книга «Алтай-Гималаи» – экспедиционные наблюдения в контексте философской концепции культуры, разработанной Николаем Константиновичем, а также мощные сюжетные полотна и тысячи эскизов, сделанных на маршруте. Во время Маньчжурской экспедиции живописных работ было написано гораздо меньше. Это был период зрелых метаисторических размышлений Мастера, которые отражены в литературных очерках Рериха – тех самых Записных листах или Листах дневника, как называл их он сам. По свидетельствам очевидцев, Николай Константинович каждый день диктовал новое эссе, удивительное по своей глубине и простоте, часть из них, опубликованная в маньчжурских газетах, составила новую книгу Мастера «Священный Дозор» (1934).
Планируя в будущем собрать все очерки воедино, Н.К. Рерих пишет: «От издательства при той книге можно включить также следующее: “Листы дневника появлялись в различных газетах и журналах Америки, Европы, Индии и Дальнего Востока. Некоторые из них являются как бы развитием предыдущей мысли, но издательство сохраняет их под датою дня их написания, что тем более обрисовывает течение мысли автора”. При издании книги такое замечание тем более пригодится, что кому-то, может быть, покажется, почему продолжение развития той же мысли, входит в разные дни, но сами события, или известия прессы, или размышления невольно заставляли углублять некоторые положения»[57]. То есть Записные листы Николая Константиновича, собранные в их целокупности, так же как и тексты Живой Этики, представляют собой энергетическую спираль, при каждом новом витке раскрывающую новые грани той или иной идеи. Эти очерки представляют собой «ту новую литературу, где ощущается дыхание будущей эволюционной эпохи, будущих новых средств выражения и будущей эстетики»[58]. Они выходят далеко за рамки обыденного мышления, раздвигают горизонты и открывают путь к постижению Высшего. Собранные в их целостности спустя полвека после ухода Н.К. Рериха[59], они сверкают разными гранями познания, передавая всю полноту Мироздания. «Такие понятия, как синтез, культура, красота и особенно искусство, Рерих считал основополагающими эволюционными вехами»[60], – пишет Л.В. Шапошникова. Николай Константинович «много писал о синтезе как одном из важнейших направлений современного эволюционного процесса. Он сумел воплотить этот синтез в своих литературных произведениях, где гармонично сочетаются Красота, Знание и Мысль»[61], воплотить в жизнь идеи Живой Этики о дисциплине и творчестве мышления. Его Записные листы пример того, как из грубого субстрата повседневности вырастает цветок огненной мысли, впитывающий лучи дальних миров.
В статье «Да процветут пустыни», может быть, впервые для общественного сознания был поднят вопрос антропогенного происхождения пустынь и их мелиорации. Переведенный на английский язык, этот очерк произвел чрезвычайно сильное впечатление на президента Рузвельта[62]. В очерке «Сад будущего», написанном в Пекине, Рерих снова и снова возвращается к мысли о недопустимости небрежного отношения человека к родной планете:
«Конечно, легче не допустить первоначальное заболевание местности, нежели потом бороться с мертвенной стихией. <…> Конечно, не скроем от себя, что нечего только винить козлов и баранов, ибо сами двуногие жестоким и часто бессмысленным истреблением лесов действуют с еще большей вредоносностью. <…> Тем благороднее задача тех правителей, которые стараются предупредить это бедствие человечества и, насколько возможно, залечивать раны, причиненные когда-то чьим-то неведением. Конечно, окраинные барханы монгольской Гоби являются наилучшей областью для наблюдения над засухостойкими растениями. Те породы трав и прочей растительности, которые удержались, несмотря на соседство страшных песков Такла-Макана, конечно, представляют из себя достойных пионеров для зарождения растительности в оголенных местах. В этом случае чисто ботаническая задача является и делом гуманитарным в полном его значении (выделено мной. – О.Л.)»[63].
«Несомненно, что условия Монголии на границе степи и барханной пустыни могут давать множество поучительных примеров. Когда из Гоби, из далекого Такла-Макана приносятся вихрями клубы песка и пыли, иногда можно опасаться, что местная, вообще поздно появляющаяся растительность не выдержит; но любопытно наблюдать, как, несмотря на всякие затруднения, трава все же начинает пробиваться»[64]. «Не так много разновидностей этих сухостойких трав и кустарников. Очевидно, в веках произошел отбор. В то время как в соседней Маньчжурии, где условия немногим сравнительно отличаются, имеется более восьмисот видов растений, тогда как в барханной Монголии, по-видимому, их не более трехсот»[65].
Водитель экспедиции Н.В. Грамматчиков вспоминал, как на его глазах рождалось очередное эссе. Источником вдохновения могла стать заглохшая машина, «потерявшая искру», – в очерке, надиктованном тем же вечером, Николай Константинович размышлял об искре духа, без которой не может совершаться ни одно важное дело.
Каждое событие становилось отправным моментом для нетривиального ассоциативного ряда и размышлений, имеющих космический размах, выводящих сознание за рамки обыденности. Спектр тем, затронутых в этих очерках, чрезвычайно широк и злободневен.
В них обсуждался и строительный потенциал Маньчжурии и Внутренней Монголии, и основные принципы концепции культуры как почитания Света и принципы приложения этих идей в жизни каждого дня, и ценность искусства, и, соответственно, значение Пакта Рериха в метаисторической и ближайшей исторической перспективе: «Сперва опознаем и сбережем Культуру, а затем и сами банкноты страны станут привлекательными»[66] (пророческие слова, если вспомнить, сколько сейчас зарабатывают на культурном туризме некоторые страны). Героями очерков становились и институт Фан Мемориал, и его программа исследований, и «длинное ухо Азии» – информационная проницаемость, казалось бы, безлюдного пространства пустынь, и наполненность этого пространства легендами и таинственными смыслами. Здесь же, в пустынях Азии, в лагере Тимур Хада был написан и один из самых сакральных Записных листов «Он» – о трепетном и торжественном ожидании и предчувствии прикосновения Высшего.
В этих очерках Николай Константинович размышляет также о первопричинах клеветы и злобы, находя ее прежде всего в невежестве, и показывает пути достойного отступления культуры в «катакомбы» под натиском невежества, пришедшего к власти. Духовное творчество, уйдя под давлением обстоятельств в подполье, должно стать еще насыщеннее и напряженнее, выравнивая чаши мировых весов от исторических перекосов. Как показывают письма Н.К. Рериха, очерк «Катакомбы» был написан именно с учетом ситуации в Харбине.
В изверившемся XX веке очерки не были отвлеченной литературой, они звали к подвигу, давали понимание значения красоты и героизма в жизни каждого дня, указывали путь к духовному совершенствованию. Записные листы отсылались в местные дружественные газеты, а также в США и Индию – для широкого опубликования по всему миру. Так происходило своеобразное напитывание мирового информационного поля энергией огненной мысли Мастера, то самое «цементирование пространства», о котором говорилось в философии Живой Этики. Публикации очерков становились импульсом, благодаря которому в разных странах возникали новые очаги культуры, в свою очередь как магнит притягивающие новых полезных сотрудников.
Очерки Николая Константиновича при всей своей космичности укоренены в русской культуре, им присущ особый интонационный строй с оттенками петербуржской утонченной интеллигентности, впитанной с детства. Написанные вдали от Родины, они, тем не менее, возвращают читателя к историческим корням, лучшим традициям дореволюционной России, сейчас уже невозвратно потерянным, поскольку в прошлом веке ушли из жизни последние носители этой культуры.
Русский язык, как никогда, сейчас распространен. Как никогда, переводятся русские писатели., и в музеях утверждаются русские отделы. Какое же в этом рассеяние? Совсем не рассеяние., а совсем другое, гораздо более благозвучное и многозначительное. Если нам доверяют народы, поручая блюсти ответственные места, то и мы укрепляемся в доброжелательстве к народам. Из рассеяния вырастает строение. Пусть оно будет прекрасным.
Н.К. Рерих
Одной из отличительных черт Маньчжурской экспедиции было то, что она пересекалась в крупных населенных пунктах – Харбине, Тяньцзине, Пекине – с особым культурным пространством того времени, пространством русской эмиграции, о котором Рерих писал – «в рассеянии сущие»… Многочисленные эмигранты ощущали себя как «Россию в изгнании». «…За то, что нас Родина выгнала, / Мы по свету ее разнесли», – эти строки поэта Ачаира как нельзя лучше характеризуют мироощущение наших соотечественников за рубежом. Россия в их сознании стала архипелагом, острова которого были разбросаны по всему миру.
Харбин был одним из крупнейших центров русской диаспоры, наряду с Белградом и Парижем. Но в отличие от европейских городов, где русские все же были лишь частью иноземного города, Харбин был русским практически полностью. Он и построен был русскими, по указу российского императора на маньчжурских болотах, в связи с началом строительства КВЖД. История его создания позволяла харбинцам сравнивать свой город с Санкт-Петербургом.
После революции город оказался оторванным от Родины и ее политических перипетий. Позиционируя себя как осколок старой России, один из самых больших островов ее архипелага, он хранил ее культуру и традиции. Но вскоре в Сибири окончательно установилась советская власть, в Китай хлынул поток эмигрантов. Размеренной жизни наступил конец, КВЖД перешла в совместное советско-китайское управление, в город приехали командированные Советами коммунисты и комсомольцы. Многим старым служащим пришлось оформлять советские паспорта, чтобы не потерять работу.
Это потрясение было не последним. С японской оккупацией сменилась власть и порядки. 19 сентября 1934 года завершились многомесячные переговоры о продаже КВЖД советской стороной правительству Маньчжоу-диго, советским гражданам было приказано вернуться на Родину, где их не ждало ничего хорошего…
Летом 1934 года, пока соглашение не было подписано, город еще находился на перепутье, и появление в нем Н.К. Рериха можно было «сравнить только с метеором, прочертившим черту на мрачном ночном небе…»[67]. К нему потянулись толпы мятущихся соотечественников, он был востребован и среди бывших царских офицеров, и среди православных иерархов, и среди местного научного сообщества.
Самого Рериха среди всех эмигрантских организаций больше всего заинтересовал Русский общевоинский союз (РОВС), отделения которого были распространены по всему миру. В конце октября 1934 года Рерих выкупил и передал в ведение РОВС газету «Русское Слово», по поводу чего был созван чрезвычайный съезд этой организации, на котором звучали благодарственные слова в адрес дарителя. Руководителем РОВСа был внук императора Николая I Великий князь Николай Николаевич, в котором русская эмиграция видела законного претендента на российский престол после смерти Николая II и его семьи. Сам Николай Николаевич к этим настроениям относился скептически. Вторым, и напротив, чрезвычайно рьяным претендентом был Великий князь Кирилл Владимирович, внук Александра II, двоюродный брат Николая II. В 1924 году он самопровозгласил себя императором Всероссийским. Политический водораздел русской эмиграции определялся отношением к этим двум фигурам. Люди и организации, находившиеся по разные стороны этого водораздела, не особенно стеснялись в средствах выражения своего несогласия с позицией противоположной стороны. Именно поэтому Рерих пишет в своем дневнике о «легитимистах-кирилловцах», внесших свой вклад в кампанию клеветы против него, – видимо, они не простили симпатий Николая Константиновича к РОВСу.
Помимо легитимистов, приверженцев идеи восстановления династии Романовых, одной из весьма популярных организаций того времени среди русской диаспоры была Всероссийская фашистская партия. В ее программе многие эмигранты видели адекватный ответ коммунизму и неизбежной советизации, начавшейся в Харбине с момента перехода КВЖД в совместное советско-китайское управление. В 1930-е годы разрушительный потенциал фашизма еще не проявился в полной мере, и Н.К. Рерих в одной из своих статей цитирует слова Муссолини о культуре, полагая, что руководитель страны, сказавший это, должен и в государственной политике отдавать приоритет культуре. Но по мере развития исторических событий и после публичного высказывания Муссолини о нациях второго сорта эту ссылку на прекрасные слова дуче пришлось убрать.
В Харбине ключевой фигурой русского фашизма был К.В. Родзаевский, он же главный редактор газеты «Наш Путь». Будучи ранее вполне обеспеченной организацией, на тот момент она сильно нуждалась, так как финансирование из-за рубежа прекратилось. Харбинские фашисты с приходом к власти марионеточного правительства стали работать на хозяев, и в результате во многом изменили «высоким идеалам» мирового фашизма, но японцы не спешили раскошеливаться. Позднее председатель ЦИК Всероссийской фашистской партии и бывший спонсор харбинской организации А.А. Вонсяцкий, проживавший в США, «категорически заявил, что его организация абсолютно порвала с газ[етой] “Наш Путь” и партией, которая руководит им. Причина та, что хотя вначале они были соединены вместе и выработали общую программу, но позже “Н[аш] П[уть]” начал резко уклоняться от выполнения этой программы, как-то: они всячески уклонялись от борьбы с вредителями, что было коренной линией, а кроме того, они начали антисемит[скую] линию, что против платформы Вонс[яцкого]»[68]. Фашисты были в числе многих организаций, которые приходили к Н.К. Рериху просить денег, видя в нем заокеанского миллионера, в то время как не такая уж высокая зарплата от Департамента поступала членам экспедиции с перебоями. В просьбе было отказано. Так что с местными фашистами у Рерихов отношения изначально не сложились.
О проекте
О подписке