В результате страшных потерь в пехоте недоставало офицеров. Их переводили в пехоту из кавалерии. Так, по собственному желанию в пехоту перешел муж великой княжны Татианы Константиновны Константин Багратион. Он командовал ротой у генерала Брусилова и в первом же бою был убит пулей в лоб.

К сентябрю 1915 года Российская империя полностью потеряла Польшу, Литву, часть Латвии и Белоруссии. Оставлены города: Варшава, Вильно, Ковно, Гродно, Брест. Современники назвали этот кошмар великим отступлением. Наша армия теряла по 200 тысяч человек в месяц убитыми и ранеными, за 1915-й потерян почти миллион солдат и офицеров пленными. 40 тысяч лучших офицерских кадров призыва 1914 года были практически выбиты.

Офицерские школы ускоренным методом выпускали по 35 тысяч офицеров в год. Теперь на 3 тысячи солдат приходилось 10 офицеров не лучшей квалификации.

Отцами своим солдатам они быть не умели, слугами царю, как выяснилось, тоже.

Кроме того, уже к началу войны две трети офицеров – от подпоручика до полковника – были либо крестьянского, либо разночинного происхождения. Овеянные позднейшими легендами выпускники юнкерских училищ на четверть состояли из крестьян.

Постоянный представитель британского командования в России полковник Нокс беседовал с русскими солдатами. Вот их представления о тактике: «Мы будем отступать до Урала, и в армии неприятеля останется один немец и один австриец. Австрийца возьмем в плен, а немца убьем».

Общий отход русской армии сопровождался бегством огромных масс населения. Одна пятая часть населения России либо бежала, либо оказалась в оккупации.

Соратник убитого Столыпина Александр Васильевич Кривошеин писал: «Из всех испытаний войны исход беженцев – самое серьезное и трудноизлечимое. Болезни, печаль и нищета движутся вместе с беженцами на Россию. Они создают панику и уничтожают все, что осталось от порыва первых дней войны. Следующая миграция приведет Россию во мрак революции».

Генерал Поливанов, военный министр, в августе 1915 года говорил, что остается верить в необозримые пространства, непролазную грязь и милость святого Николая Чудотворца, покровителя святой Руси. С другой стороны, тот же Поливанов говорил, что произойдет национальное несчастье, когда события приблизятся к Твери и Туле.

При этом в Первую мировую войну в России никому не пришла в голову простая и зверская мысль о заградотрядах, когда дивизии НКВД стоят за спинами фронтовиков и пулеметным огнем гонят в наступление.

Вместо этого крайне обеспокоенный начальник Генштаба генерал Янушкевич пишет Николаю из Ставки: «Необходимо пообещать каждому солдату-крестьянину надел земли за верную службу. Как утопающий хватается за соломинку, я пытаюсь найти любой способ выхода из сложившегося положения».

Чудное дело. Именно об этом в это же самое время говорит Распутин. По его мнению, монастырские и казенные земли следует разделить между безземельными участниками войны. «Частные помещичьи земли тоже следует отдать и распределить среди солдат», – говорит Распутин.

В двадцатых числах марта 1915 года Распутин приехал в Москву, чтобы помолиться в Кремле на могиле героя российского Смутного времени начала XVII века патриарха Гермогена. Об этом никакой информации не было, зато о том, как Распутин провел вечер 26 марта, узнала вся Россия.

Из донесения начальника охранного отделения Мартынова товарищу министра внутренних дел по полицейским делам генералу Джунковскому:

«26 марта около 11 часов вечера в ресторан „Яр” прибыл известный Григорий Распутин, в сопровождении двух дам и журналиста московских и петроградских газет Николая Николаевича Седова. Заняв кабинет, вызвали издателя газеты „Новости сезона” потомственного гражданина Кугульского».

Надо сказать, приглашение Распутиным в «Яр» представителей средств массовой информации обращает на себя внимание. Вполне вероятно, Распутин хотел огласки того, что произойдет в «Яре». Строил на этой огласке свой план, намеревался, кроме пьянки, получить дополнительное удовольствие, пиарился и работал на широкую аудиторию – от ресторанных очевидцев до Царского Села. Жаль, не было телевидения.

Возвращаемся к донесению охранки. Распутин пригласил женский хор, который спел и протанцевал матчиш и кекуок. Матчиш и кекуок – жутко модные танцы начала века.

Кекуок – от английского cakewalk – довоенный танец американских негров. Матчиш вообще звучал повсеместно. Даже работа кассовых аппаратов в магазинах сопровождалась мелодией: «Матчиш – прелестный танец та-ра-та». То же самое пели гудки автомобилей. У Ильфа и Петрова в «Золотом теленке» медный рожок легендарной «Антилопы гну» издает эти веселые и во времена Остапа Бендера уже старомодные звуки.

Кроме того, танцуя матчиш, партнеры могли поцеловаться. Но для Распутина «поцеловаться» – ниже мужского достоинства.

Цитирую донесения дальше. Сначала пьяный Распутин плясал русскую. Потом его поведение приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавал им записки с надписями «Люби бескорыстно».

На замечание заведующего хором о непристойности такого поведения Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами. Потом Распутин стал откровенничать в таком роде: «Этот кафтан подарила мне „старуха” (то есть императрица), она его и шила. Эх, что бы „сама” сказала, если бы меня сейчас увидела!»

Глава московской полиции генерал Адрианов хотел лично доложить государю о скандале в «Яре», явился в парадной форме в Царское Село. Но комендант Императорских дворцов генерал Воейков не допустил его к царю. Впоследствии Адрианов написал докладную о том, что скандала Распутин в «Яре» не устраивал.

Товарищ министра внутренних дел генерал Джунковский лично передал государю свою записку о скандале в Москве, затем 1 июня сделал подробный доклад Николаю, в котором изложил свои взгляды и на Распутина, и на Россию, указав на разлагающее влияние и власть Распутина, которые угрожают государству и династии.

Второй, еще более подробный, доклад государю Джунковский сделал 4 августа.

10 августа Распутин сказал агенту Джунковского: «Ну, а ваш Джунковский…» – и свистнул.

Через пять дней после этого свиста Николай отправил Джунковского в отставку.

После скандала в «Яре» по совету врача Распутин уехал на родину, в Тобольскую губернию, в село Покровское.

Потом на неделю вернулся в Петербург и снова отбыл в Покровское на пароходе под названием «Товар-пар».

На пароходе пьяный Распутин заставлял солдат петь хором, обозвал официанта жуликом, заявив, что тот украл у него 3000 рублей. Наконец, позволил себе неуважительно отозваться об императрице и ее дочерях, а в заключение заснул в своей каюте и обмочился.

Справедливости ради надо сказать, что иногда Распутин вызывал сильнейший гнев Николая. Бывали периоды, когда Николай даже не пускал его к себе на глаза, но Распутин в свое оправдание всегда говорил, что он, как и все люди, грешник, а не святой. Не святой. И с этим тезисом государю трудно было спорить.

Как-то раз в Покровском пошел Распутин в гости к брату Николаю. Пришел туда же отец Распутина и начал ругать сына Григория самыми скверными словами. Распутин как бешеный вскочил из-за стола, вытолкнул отца во двор, свалил его на землю и давай его бить кулаками. Отец кричал: «Не бей, подлец!» Пришлось их растаскивать. Оправившись, старик стал еще пуще ругать сына, грозя рассказать всем, что он ничего не знает, а только знает прислугу Дуню держать за мягкие части.

На фоне германского наступления и отступления русской армии в Москве крайне популярными стали разговоры о шпионаже и немецком засилье в экономике и органах государственного управления. Досужие разговоры перешли в информационную кампанию в газетах «За Россию», «Время», «Вечерние известия». Вспышка холеры на Прохоровской мануфактуре, ныне Трехгорка, была расценена как немецкая террористическая акция.

26 мая 1915 года, в 6 часов вечера, владелец мануфактуры Прохоров звонит главному московскому полицейскому Адрианову: «Именем Бога, как гражданин и фабрикант прошу вас остановить движение толпы».

Генерал Адрианов отвечает: «Когда толпа идет с портретом государя императора и поет „Боже, царя храни”, разгонять не стану».

Пошел погром. Еще накануне распространялись листки с адресами немецких торговых фирм. Чайная на Дорогомиловке служила местом сбора особых дружин. Староста платил манифестантам по 3 рубля в день.

С утра 28 мая громят знаменитую аптеку Феррейна на Никольской. Там были найдены 80 литров спирта и тут же выпиты. Потом толпа направилась на парфюмерную фабрику Брокара, ныне «Новая заря», где производились самые популярные духи «Персидская сирень» и мыло «Народное», «Сельское» и «Национальное». В аптеке Келлера были выпиты даже настойки от паразитов.

К двум часам дня 28 мая толпа собралась на Красной площади.

На Красной площади толпа уже требовала отставки Николая, пострижения императрицы в монахини, а престол отдать главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу. Потом погром пошел дальше по городу и перекинулся в пригороды. Это был первый в истории России нееврейский погром.

К вечеру разгромлены все немецкие магазины. Вытаскивали рояли и разбивали. Сметены нотные магазины на Петровке, Кузнецком Мосту и Большой Лубянке. Погибли рукописи поэта Бориса Пастернака, который служил учителем в доме крупного коммерсанта Морица Филиппа.

Полиция нигде не препятствует погромщикам, а иногда и возглавляет банды. На Мясницкой видели какого-то крупного чина, когда рядом выбрасывали вещи с третьего этажа. Были убийства. На фабрике Шредера выволокли хозяина, жену и двух детей – истерзали и голыми утопили в канаве.

Заодно убили двух русских подданных, голландок по происхождению. На винных складах Генке прибывшей полицией были обнаружены 32 убитых в пьяной драке.

У Арбатских ворот погромом были заняты человек тридцать. Вокруг стояла толпа в несколько сот человек и смотрела. На Тверской дамы в шляпках подбирают разбросанные куски шелка. Усиленно охранялась Марфо-Мариинская обитель – в народе пошли слухи, что у великой княгини Елизаветы Федоровны, создательницы обители, найден подземный телефон для связи с немцами.

Елизавету Федоровну называют не иначе как Лизка – даже швейцар в доме генерал-губернатора.

В роли участников погромов видели университетских студентов.

Потом перестали разбирать, где немецкое, где русское.

На фабрике «Скороход» погромщиков пытались остановить, говорили, что фабрика-то русская. Погромщики отвечали: «Знаем, да больно обувь хороша».

Через три дня войска стали разгонять погромщиков. Оружие было применено впервые в Камергерском переулке, напротив Художественного театра.

На время погромов пришлось недолгое генерал-губернаторство в Москве князя Феликса Юсупова-старшего, отца Феликса Юсупова-младшего, будущего убийцы Распутина. Надо сказать, он предпринимал личные попытки усмирить толпу, выезжая на коне в сопровождении двух казаков. Действие, очевидно, бесстрашное, но нерезультативное. Тогда генерал-губернатор Юсупов, он же командующий Московским военным округом, принимает решение: «Единственный возможный способ успокоения русских людей заключается в удалении всех немцев из Москвы и запрете их перехода в русское подданство».

На семейных фотографиях генерал-губернатор Юсупов в белом кителе чрезвычайно похож на Сталина. Это случайное сходство. Князь Юсупов, по линии жены граф Сумароков-Эльстон, сын внебрачного сына прусского короля Фридриха Вильгельма IV. Хоть князь Юсупов и очень похож на Сталина, ему, внуку Фридриха Вильгельма, вроде не пристало высылать немцев. К тому же подобная невыдержанность неожиданна для князя Юсупова. Сохранилась еще одна редкая фотография. Замечательный русский художник Валентин Серов в родовом подмосковном имении жены Юсупова Архангельское рисует голову любимой лошади князя. Только голову лошади. Но с какой выдержкой, вытянувшись, при полном параде стоит на коврике князь и держит свою лошадь! И очевидно, что стоит так не пять минут.

Немцы из Москвы высланы не были, но немецкие погромы в Москве, по оценке французского посла в России Мориса Палеолога, свидетельствовали о готовности России к бунту против всего лежащего за ее западными границами. Кроме того, невероятное озлобление, свободно разлившееся по Москве в мае 1915 года, было первым симптомом года 1917-го.

11 июня 1915 года военный министр Сухомлинов, начинавший войну, был отстранен от должности. Затем он был отдан под суд по обвинению в государственной измене, а также за злоупотребления служебным положением.

11 июня, в день отстранения от должности, Николай направляет Сухомлинову послание:

«Дорогой Владимир Александрович! Интересы России и армии требуют Вашего ухода в настоящую минуту. Сколько лет проработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю Вас сердечно за всю Вашу работу. Господь с Вами. Искренне уважающий Вас, Николай».

По словам председателя Госдумы Родзянко, Распутин рассказывал:

«Приезжаю в Царское Село и вижу, папашка (то есть государь) сидит грустный. Я его глажу по голове и говорю: „Что грустишь?” Он говорит: „Все мерзавцы кругом. Сапог нет, ружей нет – наступать надо, а наступать нельзя”».

По словам того же председателя Госдумы Родзянко, Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич сетовал: «Я еще в январе говорил, что не могу воевать без снарядов, без винтовок и без сапог».

Помимо неспособности обеспечить армию, Сухомлинову вменялась связь со шпионской группой, которую возглавлял жандармский полковник Мясоедов. Вина Мясоедова окончательно доказана не была, но он был спешно повешен. Сухомлинов оказался в Петропавловской крепости. Распутин никогда симпатии к Сухомлинову не испытывал, тем не менее неожиданно озаботился его здоровьем и начал причитать: «Генерала Сухомлинова надо выпустить, чтоб он не умер в темнице, а то неладно будет. Выпустить узника – значит возродить грешника к праведной жизни».

Вскоре Сухомлинова из крепости перевели под домашний арест. Сухомлинов отрицал виновность в измене, высказывал надежду оправдаться перед судом, знал, что за него хлопочет Распутин по просьбе жены. Про жену свою Сухомлинов говорил, что главный недостаток ее заключался в удивительной красоте и грации, на что даже царь обратил внимание. Распутин тоже обратил внимание на Елену Сухомлинову. Домашний арест ее мужа, генерала Сухомлинова, во всех смыслах был тому удачным свидетельством.

Кроме того, Распутин оказывает содействие жене государя-императора.

С помощью близких к нему банкиров он обеспечивает императрице надежный канал, по которому она имеет возможность во время войны оказывать денежную помощь своим бедным гессенским родственникам в Германии, которых кайзер Вильгельм в грош не ставил и которые платили ему ненавистью.

Еще в 1911 году две дамы, а именно императрица Александра Федоровна и великая княгиня Анастасия Николаевна, дочь черногорского короля Николая, поругались. После ссоры Анастасия Николаевна, которая привела в свое время к Александре Федоровне Распутина, немедленно Распутина возненавидела.

Муж Анастасии Николаевны великий князь Николай Николаевич, Верховный главнокомандующий с начала войны, также немедленно разлюбил Распутина и даже начал умолять царя прогнать, как он выражался, «гнусного мужика».

Из этого ничего не вышло. Распутин затаил месть.

Неудачи русской армии дали Распутину повод удовлетворить старую злобу, и 23 августа 1915 года великий князь Николай Николаевич был снят с должности Верховного главнокомандующего. В тот же день государь собственным указом назначил себя на освободившуюся должность.

Накануне подавляющее большинство членов Совета министров подписали коллективной протест против отставки Николая Николаевича. По мнению одного из подписавшихся:

«Мы сидим на бочке с порохом, и нужна единственная искра, чтобы все взлетело в воздух, принятие императором командования – это не искра, а целая свеча, брошенная в пушечный арсенал».

Другими словами, Николай не стратег и не тактик, а кроме того, его пребывание в Ставке будет означать, что управление страной будет заброшено окончательно.