– У этих мальчиков и девочек, как вы выразились, есть одна общая проблема. Из-за гражданской войны они оказались лишены большей части практических занятий. Пять лет теории, разбавленной вахтами у вспомогательных механизмов, не способны заменить реальной практики пилотирования. И тренажёры не панацея, даже самые-самые, которых нам, кстати, брать неоткуда. Гардемаринам нужны моторные навыки, умноженные на реальные ощущения полёта. Они должны шкурой корабль чувствовать, от носа до кормы, каждую деталь, как собственный организм!

Тщательно ухоженный ирокез на голове доктора вызывающе топорщится:

– И чем же может помочь это круглосуточное ковыряние скал? Комбайн вместо истребителя… не понимаю! Вы бы ещё кайло им давали!

– Приобретением проходческих комплексов на Бисурате занимался я. Лично. И настоял на выборе именно агрегатов производства концерна Босх-Сименс дзю Сяова. Хотя у французов можно было найти модели дешевле и новее. Дело в том, что джойстики управления малыми космическими кораблями имперское министерство космического машиностроения содрало именно у них. Между прочим, ионные газовые горелки проходческого комплекса от маневровых двигателей наших кораблей отличаются только размером. Гардемарины получают необходимые в космосе навыки, даже не замечая того, что учатся. А наша колония – для страны мы слишком малы, Оскар Давыдович, – получает растущую базу технического обслуживания флота и экономит трудовые ресурсы. Впрочем, мы отвлеклись.

Снисходительная улыбка сползает с лица каперанга.

– Вы говорите, Лобачевский идёт на поправку?

– Если бы ему оторвало ноги, мы оказались бы бессильны. А так – восстановим. Не сразу, конечно, и чемпионом по бегу он уже не станет. Но будет способен передвигаться на своих двоих и вести вполне активный образ жизни.

Две недели спустя

Ангарная палуба лёгкого несущего крейсера «Алмаз» между вылетами истребителей суть помещение довольно тесное. Ничего не попишешь, в своё время корабль проектировался и строился как яхта с понтами для важного бизнесмена в погонах, хотя по документам проходил как лёгкий крейсер. Господин адмирал был большим любителем покруизить в малоосвоенных системах в сопровождении лучшей половины ансамбля песни и пляски состоявшего у него под командованием флота. А половина удовольствия от круиза это облёт планет и астероидов на скоростных комфортабельных катерах. Вот и отвели при постройке корабля изрядный кусок объёма под ангар для этих самых леталок.

Пузатый любитель путешествий за многочисленные злоупотребления ещё до Галактической попал-таки на ковёр к императору. Самодержец ласково попенял флотоводцу, укорил за недостойное поведение, но от службы всё-таки отставил. С сохранением наград, чинов и приличным пенсионом. «Алмазу» долгое время не могли найти применения. Крейсер? Даже не смешно. На эсминцах вооружение мощнее. Войсковой транспорт? С таким собственным весом возить горсть пехоты? Чаще всего корабль служил штабным кораблём, но и в этой роли был не слишком удобен. До тех пор, пока не появились системные истребители. И пусть в ангаре «Алмаза» помещаются всего четыре такие машины, боевую ценность корабля они увеличивают на порядок.

Ангар, просторный для прогулочных скорлупок, четыре ощетинившихся подвесками монстра забивают полностью. Места для обслуживающего персонала остаётся всего ничего.

Для прибывших на практику гардемаринов его нет совсем. Ожидая очереди для подъёма в кабину, им приходится сидеть на корточках. В пустотных скафандрах – то ещё удовольствие, но иначе нельзя. В примитивной конструкции «Алмаза» герметичные шлюзы для истребителей не предусмотрены. В ангаре крейсера вакуум по обе стороны наружного борта.

Аркадий проводит затянутой в перчатку рукой по броне крайней в ангаре машины, вспоминая…

«Г-9. Системный истребитель конструкции Григоровича. Глубокая модернизация предыдущей модели. По сравнению с Г-седьмым набрал пять с половиной тонн сухого веса, всего девяносто три с половиной тонны. Полный взлётный вес 149 тонн. Соотношение собственного веса и полезной нагрузки до настоящего времени лучшее в известном космосе.

Энергоустановка – синтезирующий реактор закрытого типа с обратной накачкой холодного типа.

Благодаря использованию эффекта Бодрова – Нестеренко, мощность основной двигательной установки удвоена по сравнению с прототипом. Тип установки – двойная разнесённая гравитационная колонна Пряничникова, тип НП98/74 бис. Форсажные камеры прямого типа, непрерывно/пульсирующие, с электромагнитным ускорением реактивной массы.

Экипаж – 1 человек.

Автономность – до 30 стандартных суток.

Встроенное вооружение – лазерная спарка НС 32×2, агрегатированная с двумя ЭМПУ КС 2,5-57.

Номенклатура подвесного вооружения – согласно спецификации.

Система защиты автоматическая, интеллектуальная – тип Штора-МУ. Включает в себя комплекс детекторов кругового обзора, две турели ЭМПУ 0,2-45, сеятель Град 52/24, комплекс «Туман» и блок РЭБ 0,725 «Трындычиха».

Рабочий клин (типовая конфигурация):

количество ведомых дронов – 12, в том числе тяжёлых ударных типа «Стриж» – 3 единицы, дальней зачистки типа «Оса» – 4 единицы, непосредственного прикрытия типа «Каракурт» – 5 единиц.

При необходимости конфигурация клина может быть изменена. Опция доступна при замене модуля управления на истребителе. ВНИМАНИЕ! Только на специально оборудованном стенде!

Скорость… Прицельно-навигационный комплекс, система управления оружием… Детекторный комплекс…

А пилотская кабина девятки! Машина обнимает пилота, как любящая женщина, крепко, но нежно. Это не коробка в несколько тысяч тонн массы покоя, пилотирование девятки это песнь души и счастье бытия. Перегрузки при маневрах позволяют ощутить себя живущим на полную катушку.

Перегрузки при маневрах…»

Закусив губу, Лобачевский тычет в корпус истребителя кулаком, поворачивается к машине спиной и твёрдой походкой направляется к ведущему в жилые отсеки шлюзу. Внешний скелет его модернизированного механиками Морского корпуса скафандра старательно демпфирует нагрузки, возникающие при движении.

«При восстановлении повреждённых нервных волокон нижних конечностей произошло их изменение неясной пока природы. Структура ткани изменена, последствия непредсказуемы. Кроме того, наблюдаются многочисленные нарушения структуры костей и суставов. В настоящее время ноги пациента функционируют нормально, если не считать болезненной чувствительности. Рекомендуется постоянное врачебное наблюдение. Противопоказаны любые физические нагрузки, превышающие стандартный уровень».

Последняя фраза эпикриза перечеркнула лётную карьеру гардемарина Лобачевского жирным красным крестом. Чертовы медики.

* * *

Мелкая рябь на поверхности воды засыпает окрестности целыми стаями солнечных зайчиков, заставляет морщиться, потому что отвернуться сейчас – потеря лица. Чёрт, слепит, будто лазерная ловушка. В ушах отдаётся полный официального участия голос начальника училища.

– Приказом командующего морскими силами старшему гардемарину Лобачевскому присваивается очередное воинское звание – мичман. Этим же приказом вы отправляетесь в бессрочный отпуск для поправки здоровья с сохранением половинного жалованья, причитающегося вам в соответствии со званием.

Китицын замолкает на секунду, затем нормальным голосом продолжает:

– Мне искренне жаль, Аркадий Лукич. Но обстоятельства…

– Я понимаю, господин капитан первого ранга. Флот и без меня обременён излишком офицеров. Заслуженных, с боевым опытом.

Начальник школы хлопает ладонью по столешнице и вдруг вскакивает на ноги:

– Что вы понимаете, мальчишка!

Но тут же остывает и берёт себя в руки.

– Извините, Аркадий. И давайте поговорим без чинов. Вы правы. На флоте действительно слишком много офицеров. Здоровых, пригодных к службе без ограничений. Вы уже думали, чем будете заниматься? Финансовые затруднения вам, насколько я знаю, не грозят?

– Не грозят. Ко мне уже обращались сотрудники строительного управления. Кресло и пульт управления проходческого комплекса мне предоставят в любой момент. Однако… – мичман рывком поворачивается к теперь уже бывшему командиру: – Михаил Александрович, я слышал, «Тюленя» списывают и собираются пустить на разборку?

– Да. Жаль, конечно, но корабль окончательно устарел. Практически полный износ энергетической установки. Новую взять негде, а так хоть вспомогательные механизмы используют.

Аркадий собирается, очевидно, окончательно приняв какое-то решение.

– Михаил Александрович, ведь субпространственники типа «Морж» не дают на разгоне и маневре перегрузки больше двух с половиной «же»?

– Два и четыре десятых для «Тюленя», – по памяти поправляет бывший командир.

– Помогите выкупить ветерана! – взмолился Лобачевский. – А реактор… Реактор восстановим! Я уже говорил на «Кронштадте», с теми кристаллами, что у меня остались…

– Не хотите уходить из космоса, – Китицын смотрит юноше в глаза. – В принципе, космические суда в частной собственности у нас уже есть. Но, быть может, подобрать какой-нибудь буксир?

Аркадий отрицательно качает головой:

– У старых буксиров просто смешной запас хода, – юноша улыбается. – А новый мне никто не продаст. Их и старые-то не продают.

– Убедили. Я постараюсь связаться с Беренсом при первой возможности. Вы же подробно изложите свою просьбу в письменном виде. Отдельным файлом – как собираетесь использовать выкупленный корабль. И да, за «Тюленя» – отдельное спасибо.

* * *

Когда-нибудь, когда планету достаточно обживут, здесь непременно появятся художники. Закон природы такой. Они появляются везде, где есть достаточное количество свободных материальных ресурсов, пригодных для обмена на художественные ценности. Неважно, что это – кусок мамонтятины, тёплая шкура, горсть гульденов или долларовый счёт…

Они появятся и с одухотворёнными лицами начнут наносить на полотна разноцветные кляксы, пытаясь их комбинацией передать удивительное ощущение, возникающее при виде салатовых волн, накатывающих на покрывающую пляж розовую гальку.

Аркадий улыбнулся своим мыслям и начал подниматься по склону. Чем дальше от берега, тем чаще среди гальки попадаются пятна лишайника и чахлые кустики травы. Специально почву на побережье не создавали, но растительность и здесь пытается отвоевать своё место под солнцем, пусть спектр местного светила и отличен от того самого, первого солнца.

Жилая зона начинается сразу за полосой галечного пляжа. Ничего похожего на колониальный архитектурный стиль – сборные жилые модули расставлены в соответствии с рассчитанным искусственным интеллектом планом. Максимальное количество на квадратный километр площади при соблюдении требований коммуникации и противопожарных мероприятий. Дома-коробки изначально похожи друг на друга едва ли не на молекулярном уровне. Это противно человеческой природе, отторгается ею, и вот уже на окнах одного модуля белеют вязаные кружевные занавески, а стену другого украшает корявое граффити, предупреждающее прохожих о том, что Петька – дурак. Нужный модуль Аркадий находит по невысокой ограде, состоящей из оболочек выработавших своё топливных сборок. На каждой бросается в глаза заботливо подкрашенный знак радиационной опасности. Юный мичман улыбается и нажимает кнопку выведенного к калитке коммуникатора.

– Нах… я занят! – приветливо отвечает устройство, но Аркадий знает волшебное слово.

– Пётр Васильевич, вам Михаил Александрович просил привет передать.

– Хм-м… – коммуникатор берёт паузу. – Привет оставь у калитки, мальчик, только поставь так, чтобы детишки не разбили. Впрочем, от которого из Александровичей привет?

– От Китицына.

Комм выключается, зато открывается входная дверь. Дверной проём напоминает раму с ростовым портретом. Изображённая личность имеет весьма примечательный вид. Хозяин модуля невысок, абсолютно сед, бороду бреет, зато носит огромные усы, свисающие почти до ворота старенькой застиранной тельняшки. Вторым предметом в костюме старика являются форменные корабельные шорты из не знающей сносу «шортовой кожи». Ноги кривые, заросшие густым чёрным волосом, обуты в шлёпанцы из того же практичного материала, явно бывшие собственностью морского министерства – набитые белой краской номера всё ещё хорошо различимы. На левом – 73, на правом – 112.

Рассмотрев Аркадия (молча), домовладелец поворачивается к нему спиной и, уже уходя, бросает через плечо:

– Ну, чего стоишь, заходи!

Жилище старого инженера внутри меньше всего похоже именно на жилище. Филиал старого корабельного кладбища, с явно выраженной специализацией на технологичных потрохах, берлога Франкенштейна от электроники. К последней ассоциации подталкивает то, что почти половина этого хлама, разбросанного и развешенного в самых неожиданных местах, продолжает гудеть, пищать и помаргивать. Над спальным местом хозяина, наводя на мысли о смирительной рубашке, висит тяжёлый даже на вид костюм высшей радиационной защиты.

Пётр Васильевич усаживается за стол, привычным жестом сгребая в сторону лупу, паяльник, раскуроченный наручный коммуникатор, треть буханки хлеба и пустую банку из-под белкового концентрата.

– Нечего по сторонам пялиться, юноша, не в музее. Колись, на кой чёрт тебе понадобились мои старые кости?

* * *

Бабья слободка, которую ещё называют вдовьей, стоит несколько на отшибе от собственно Кемп-тауна, ближе к горам. А нужный Аркадию модуль, если не врёт навигатор комма, стоит ещё дальше. К нему ведёт узкая, едва намеченная на каменистой поверхности, тропа. Модуль чист, как хирургический блок. Глаз невольно задерживается на мелочах – качели на заднем дворе, песочница с ограждением из каменных обломков, скамья у входной двери, архаичное устройство для сушки одежды – набор натянутых между столбами верёвок. Всё сделано из подручных материалов. Но для чего сушить одежду на улице? Сюда что, электричество не провели?

На звук шагов из-за модуля выглядывает ребёнок – мальчуган лет пяти от роду, белобрысый, коротко стриженный, в матросском костюмчике.

– Ма, это дядька какой-то!

За пацанёнком появляется молодая женщина, сразу понятно – мать. Те же некрупные черты лица, прямой нос, синие глаза, маленький рот. Только волосы у матери тёмно-русые. Свободная блузка, темная, до щиколоток, клетчатая юбка с ремнём. На ремне кобура с импульсником. Что-то незнакомое, наверно трофейное.

– Добрый день, – устало здоровается она. – Вы в самом деле к нам, молодой человек, или дорогу решили спросить?

Подколола, заметила включённый на комме навигатор.

– День добрый. Я ищу Елену Викторовну Туманскую. Это вы?

– Это я. И для чего же вам понадобилась Елена Туманская?

– Меня зовут Аркадий. Аркадий Лобачевский. Я хотел бы предложить вам работу.

Пока старшие представляются, мальчишка, бесцеремонный, как большинство детей в его возрасте, обходит мичмана, разглядывая со всех сторон. Затем картинно становится рядом с матерью, упирает руки в бока и интересуется:

– А ты не слишком молодой для подпоручика?

Мать гладит сына по голове:

– Сына, дядя не подпоручик, он флотский мичман. Иди пока, поиграй, нам с мичманом нужно поговорить.

Мальчишка убегает к расставленным в песочнице солдатикам.

– Присаживайтесь, Аркадий. Правда, не могу понять, для чего здесь столь молодому человеку могли понадобиться мои навыки.

– Елена Викторовна, мне в экипаж нужен геолог. Советовали обратиться к вам.

Туманская откидывается назад, прислоняется к стене модуля.

– Да-а, Аркадий. Вам удалось меня удивить. Но кто вам, если не секрет, подсказал?

Лобачевский разводит руками – какие, мол, секреты?

– Мне посоветовала вас найти капитан третьего ранга Егорова. Вроде вы с ней в одном университете работали.

Туманская проводит по лицу ладонями. Кисти рук у неё маленькие, ладошки узкие. Как она управлялась с тяжёлым снайперским комплексом?

– Забавно. Вы неординарный молодой человек. Найти бабу, которую большая часть наших знает как Ленку-дырокол, по рекомендации Гладкой Штучки, и предложить работу геолога… на кой чёрт вам понадобился личный геолог?