С матчастью проблем быть не должно – техника прибыла в Одессу с заводов, после капитального ремонта – кроме самоходок, эти и вовсе новенькие. Тоже, между прочим, до инцидента с «Фрунзе». С техникой ожидали личный состав представители АБТУ и заводские специалисты, был даже один американец. Некоторые прибыли с батальоном в Салоники. Дураку ясно – будут проверять модифицированные танки в боевой обстановке. Заодно помогут с ремонтом, не все им сидеть по летучкам с протокольными мордами. Майор сложил карту в планшет и выбрался из-под навеса.

– Прорвемся, боец, – сообщил он сидящему у телефона связисту и направился к ожидающему его автомобильчику. Впервые в жизни из штаба за ним прислали таксомотор.

Треск мотоциклетного мотора ранним утром мертвого на ноги поставит, но во временном военном городке спящих давно нет – личный состав заканчивает мыть котелки. Мотоциклистов накормили в первую очередь, они рванули по маршруту – смотреть состояние дорожного полотна, мостов и выбирать места для привалов. За мотоциклистами снялось тыловое хозяйство – до фронта далеко, машины по холодку доберутся до места обеденного привала, к приходу колонны обед будет готов, умывальники оборудованы. Когда габаритные огни грузовиков с кухнями исчезли за холмом, заревели, прогреваясь, танковые моторы.

Фунтиков поморщился – его первую роту командир батальона поставил замыкающей – если танк скиснет на марше, придется его волочь на буксире. Тяжелые, мощные Т-28 для этого подходят лучше других машин. Но из-за этого вся копоть и поднятая колонной пыль достанутся первой роте.

Залязгали гусеницы, начали вытягиваться вдоль дороги танки Котовского. За ними – управление батальона, радиостанция, штабной грузовик и одна из машин зенитно-пулеметного взвода. Несмотря на несколько инструктажей, туда же полез доктор на крестоносной полуторке, и какое-то время с дороги слышалась громкая командирская речь капитана Мотылевича – помкомбата объяснял доктору глубину его заблуждений. Пока «санитарку» вышибали из колонны, за штабом выстроилась батарея самоходок – шесть СУ-пятых гордо задрали к небу толстые короткие стволы стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц. За каждой самоходкой следует транспортер боеприпасов.

Самоходчиков подпер Клитин. Многовато он суетится – бегает, флажками машет, орет. Хотя… Его первая рота, первый марш. Привыкнет – успокоится.

Когда последний танк третьей роты занял свое место, Михаил на всякий случай прижал пальцем к горлу ларингофон:

– Вперед!

Спаренные моторы с надписью «Caterpillar» на блоках цилиндров аккуратно, почти без рывка, сдвинули с места тридцатитонную махину танка. Привычное ухо сразу различит – не М-17. Звук тише, мощность выше, а аппетит меньше. Топливо – обычный автомобильный бензин. Моторы, даром что подписаны не по-русски, изделие вполне советское – изготовлены в Чите, на паевом предприятии² «Красный Катерпиллер». Качество прекрасное. На коробках передач и фрикционах модернизированных танков тоже надписи по-английски, хоть и выпущено все между Томском и Владивостоком. Танки с индексом «Э»³ Фунтикову нравятся, особенно Т-28. Восемьдесят миллиметров лобовой брони это не фунт изюму, проклятый ПАК – тридцать семь, угробивший в Испании большую часть республиканских танков, ее в упор не возьмет. Куда итальянцы могут засунуть свои ружья «Солотурн», пусть им католические священники объяснят, они по причине целибата должны быть в курсе. Новая пушка танка не только способна проломить навылет любой танк мира, но и батарею тех же ПТО смешает с землей, не сильно напрягаясь. Запас хода на одной заправке вырос, не сильно, но и это в копилку пошло. Если указанные в паспорте данные о пробеге до текущего и капитального ремонтов окажутся правдой – держись, Муссолини, придем в Рим, а моторесурса еще на сотню парадов хватит.

Жаль, таких аппаратов всего пять на бригаду, не по карману они греческой республике. Эта пятерка – подарок грекам от братской страны, поэтому остальные десять танков в роте – Т-26. Прекрасные машины, много лучше погибшего на франко-каталонской границе «Красного смельчака», но все-таки не то. Михаил согласен с остальными ветеранами – проходит время легких танков. Будущее за средними и тяжелыми машинами.

Пока за танками становились в колонну две батареи противотанковых сорокасемимиллиметровок, грузовики и заправщики, Фунтиков еще раз проверил зенитный пулемет – заряжен ли, легко ли турель поворачивается, посмотрел на плывущие по небу облака через проволочные круги прицела. Глядя на ротного, завертели пулеметами командиры остальных машин. Правильно, у фашистов сильная и многочисленная авиация, не просто так все танки батальона вооружены зенитными пулеметами. До фронта чуть больше полутораста верст, это по дорогам. Для самолета – меньше. Налет возможен в любую минуту.

Наконец колонна выстроилась, командиры рот и взводов вскинули над головой флажки, докладывая о готовности к движению, затем по очереди каждый продублировал отмашку комбата: «Вперед!» Усилился гул моторов, и дальние башни стали уменьшаться.

Двинулись.

Ровно работает мотор, равномерно лязгают траки – правая гусеница по щебню обочины, левая – по асфальтовому покрытию шоссе. Неспешно ползет навстречу греческая земля, колышется под задницей командирский танк. Если человек не полный дурак, после двух-трех поездок на броне обзаведется подстилкой, чтобы уберечь зад от тряски и холода. По этой причине старший лейтенант Котовский движется навстречу подвигам, восседая на видавшей виды суконной подушечке, набитой гагачьим пухом.

– Талисман, однако, – сказал старшина Тингеев, вручая любимцу бригады собственноручно изготовленный предмет. – Хороший охотник зверя, птицу бьет, шкуру и перья себе берет. У этой кукушки шкура шибко рваная была, на куртку не хватило. Пусть теперь тебе зад греет, самое ей место.

Наглый финн три дня не давал танкистам покоя, подбирался на лыжах, давал пару очередей из автомата и исчезал раньше, чем красноармейцы успевали открыть ответный огонь. Небось, радовался, гад, слыша за спиной звуки заполошной стрельбы.

Бригада пробивалась сквозь снега Карельского перешейка без пехоты, и гоняться по тайге и болотам за наглым беляком было некому. Как Котовский почуял, откуда собирается стрелять этот мамин сын, он и сам понять не мог, как толкнул кто под руку. Всадил снаряд в ничем не примечательную кучу валежника, а он угодил автоматчику прямо в бок. Чудом, причем вдвойне, потому что замотанный заряжающий загнал в пушку не осколочный снаряд, а бронебойный. Финна разорвало пополам. Автомат «Суоми» вместе с запасным магазином ушел в штаб бригады и забыл вернуться, нож Алексей оставил себе на память, а из остатков шинели и теплой куртки диверсанта старшина-якут изготовил эту самую сиделку.

Да, год назад под гусеницы его танков ложилась совсем другая местность – заваленная снегом и минами, промерзшая до звона земля Карельского перешейка. Здесь за час удается пройти столько, сколько там зубами подтягивали под танки за несколько дней. Смуглые чернявые люди, завидев колонну, не разбегаются. Останавливаются, улыбаются, машут руками. Котовский по привычке краем глаза следит – не замахнется ли кто, не вскинет ли винтовочный обрез. Ничего не поделаешь, такие рефлексы. Условные. Не сильно, выходит, отличается человек от собачек профессора Павлова.

Ползут навстречу рыжие холмы, тускло блестят по сторонам пятна воды, не разобрать сразу – лужи или болотца. Лесов практически нет, так, кусты. Если деревья, значит сад, скорее всего – маслины. Это добро в засоленном виде пробовали все, старшина привозил. Зеленые Алексею понравились, напомнили соленые огурцы, а черные – не пошли, слишком жирные. Глаз по привычке примечает удобные для развертывания места и укрытия, высматривает под вялой травой овраги и промоины.

Изредка проезжают встречные грузовички. Конные повозки встречаются чаще, но больше всего на дороге тележек, запряженных неприхотливыми осликами. Один из серых тружеников разглядел из-под шор колонну, испугался и заорал, прижав длинные уши. Котовский привстал с брони и повернулся, проводил орущего зверя взглядом – надо же, зверь небольшой, а ревет не хуже парохода.

После обеденного привала осмотрели технику, проверили регулировки. Удивительно, шестьдесят километров марша, а в батальоне ни один танк не сломался. Расскажи кто такое – не поверил бы. Климат им тут подходит, что ли? Пока от границы до линии Маннергейма шли, каждый танк по два-три раза чинили. Зима, конечно, морозы, но и летом на учениях маршрут прошедшей части днем легко определить по стоящим у обочин танкам, а ночью – по громкой ругани экипажей.

После привала пересекли по бетонному мосту широкую реку. Алексей заметил задранные к тучам стволы и незнакомые каски расчетов, дернулся нырнуть в башню, потом смекнул – греки. Удивило, что союзники не пялились дружно на проходящие танки, а продолжали смотреть за воздухом. Если все греки так службу волокут, значит, толковая у них армия. Хорошо.

Пару раз над дорогой проходили тройки самолетов – высоко, под самыми облаками. Не понять, свои или чужие. Ближе к вечеру на горизонте показались горы. Надо после ужина раскрутить Мишку на рассказы про Испанскую – пусть народ послушает, да и самому не помешает. Ну, и опытом поделится. За битого, как говорят…

До финских укреплений они добрались после долгих мытарств, потеряв множество людей и немало танков, причем мороз и болезни положили больше людей, чем минные поля и кочующие снайперы. С той поры не любит Котовский интендантов. Имей тыловые крысы чуть больше мозгов и хоть каплю совести, сколько людей сберегли бы! Когда моряки и десантура вырвали у финнов победу, большую часть тыловиков отдали под суд, за вредительство. Алексей считает – правильно сделали. Не можешь обеспечить солдат едой и обмундированием, обеспечивай промышленность древесиной. На лесоповале им, харям раскормленным, самое место.

Отмучились с предпольем, уперлись в финскую оборону. А там – незамерзающие болота, минные поля, за ними – надолбы во много рядов, бетонные доты, прикрытые полевой и противотанковой артиллерией. Где местность позволяла, финны понастроили эскарпов в два танковых роста высотой. Кто-то в штабе армии на карте стрелки нарисовал, приказ издал, и покатились в светлое будущее стрелковые цепи и ряды легких танков. Иногда вместе, но чаще – порознь. И горячая кровь, и горящий танк топят под собой снег, но все равно снега осталось больше, чем растаяло, хотя ни крови, ни танков не жалели. Когда оказалось, что войск уцелела треть, а толку – чуть, в штабах растерялись и стали думать, кто виноват.

Алексею виноватых искать нужды не было. Знал – будь на его месте Григорий Иванович, враги давно топали бы в сторону пунктов временного размещения. Колоннами и под конвоем. Не присвоенная фамилия и не ежедневная гимнастика по системе доктора Анохина делают человека героем, головой думать надо. Леха остался в роте старшим из уцелевших командиров. Вместе с механиками копался в потрохах эвакуированных с нейтралки танков, гонял в хвост и гриву прибывающее пополнение. Свободного времени не было, на сон не хватало, но Котовский пытался придумать способ прорыва.

Пока бригады и дивизии на земле зализывали раны, оправляясь от последствий проявленного героизма, на врага навалилась авиация. Это было страшно – дрожал разодранный сотнями винтов воздух, тонны бомб поставили на дыбы всю грязь ближайшего болота. Потери среди зимовавших там лягушек наверняка были страшные. По какой-то причине одна из эскадрилий СБ накрыла бомбами кусок минного поля перед финскими укреплениями, прихватив часть противотанкового рва – немного, всего несколько метров, но Котовский понял – оно, и метнулся к комбату.

Через полчаса комбриг пошарил биноклем по переднему краю, расправил пышные усы, машинально поискал на боку рукоять шашки, не нашел, расстроился и сказал:

– Пробуй, Котовский. Под мою ответственность.

В роте на тот момент имелось шесть боеспособных Т-26, еще удалось привести в относительно рабочее состояние приблудный химический танк первых выпусков. Пронырливый Тингеев сумел добыть в промороженном тылу несколько бочек огнесмеси.

С вечера пошел снег, повезло. Саперы поползли от воронки к воронке, обезвредили уцелевшие мины. Алексей сел за рычаги переднего танка, чтобы некого было винить, если задуманное не получится. Получилось – от удара в борт обгоревший корпус машины командира роты опрокинулся в ров. По нему, как по мосту, прошли пять танков, шестой сорвался и слетел в ловушку, но финнам это помогло мало – Т-26 заблокировали корпусами амбразуры двух укреплений. Неорганизованную контратаку сынов Суоми отбили вместе с пехотой, дали саперам время для подрыва всех входов и амбразур. Гарнизоны дотов остались внутри – заживо замурованными. Радостный комбриг расцеловал Котовского перед строем, красиво махнул рукой и повел бригаду на прорыв – резать коммуникации. Через три дня Алексей, отделавшись контузией и проникающим пулевым в мягкие ткани верхней трети бедра, с боем вывел к своим два десятка бойцов – все, что осталось. И комбрига вытащил – с простреленными коленями. Старый буденновец не доехал до госпиталя, умер по дороге. Котовскому за все заслуги в совокупности дали орден Красной Звезды.

Подушечку старшина Тингеев привез Алексею в госпиталь. Вместе с вещами. Хороший мужик, большой души, только ростом не вышел.

Доты на том участке противник восстановить так и не сумел, очередное наступление имело все шансы на успех, но моряки и десантники ударили по Хельсинки раньше, поразив врага прямо в сердце.

Местность, по которой проходит маршрут движения колонны, лейтенанту Клитину не нравится, наталкивает на тревожные мысли. Рельеф сложный, сильнопересеченный, по мере движения ухудшается, при этом маскирующие качества местности становятся даже хуже – чем дальше от реки, тем меньше древесной и кустарниковой растительности по краям дороги. Среди пасущихся на склонах холмов овец танки не замаскируешь. Лейтенант бдительно следит за движением роты, не забывает на привале сделать замечание командиру взвода за растягивание колонны, но в глубине души доволен – его танки идут намного четче, чем самоходчики. Колонна артиллеристов больше всего напоминает гармонь, на которой лихой виртуоз наяривает цыганочку. Танки третьей роты четко держат установленную скорость, ровно двадцать километров в час, вправо – влево по дороге не мотаются. Порядок в танковых войсках.

Долгий марш на такой скорости вызывает притупление реакции, поэтому командирам машин нельзя долго смотреть в одну сторону. Клитин постоянно осматривает окрестности в установленном для себя порядке: голова колонны, машины роты, местность слева, затем справа от колонны, с переносом внимания от себя в глубину.

Тройка самолетов, со снижением заходящих на колонну слева, выпала из гармонии окружающего пространства, притянула к себе внимание лейтенанта. Между прыжком в люк и поворотом турели зенитного пулемета он успел прижать большим пальцем тангенту:

– Воздух! Слева, три самолета! – и выпустил длинную очередь навстречу атакующим бипланам.

С небольшим запозданием впереди подают голос счетверенные «максимы», и самолеты отворачивают, набирают высоту. Мелкие бомбы итальянцев взрываются с большим недолетом. Пятнистые самолеты непривычных очертаний не спешат уходить, разворачиваются и снова ложатся на боевой курс. Зря. Теперь, когда по ним стреляют десятки пулеметов, к колонне им не прорваться. Лейтенант меняет диск на пулемете и ведет стволом, рассчитывая правильное упреждение.

Когда долина Вардара осталась позади и начались предгорья, Михаил стал чаще оглядываться по сторонам. Вспоминал Каталонию, выискивал совпадения и различия, но существенно отличалось лишь небо – Испания запомнилась беспощадным солнечным светом и тем самым синим безоблачным небом. А здесь над головой сплошная пелена облаков, серых, как будни обывателя. Остальное похоже – оливы, виноградники, пасущиеся на склонах холмов овцы, тройка остроносых «фиатов» «Чирри», закладывающая вираж сбоку от колонны. Фунтиков даже не сообразил сразу, что итальянские истребители заходят в атаку не в воспоминаниях, а на самом деле. Мозги заработали, когда впереди простучала пулеметная очередь. И сразу вспомнилось: итальянцы тройками не летают. Поэтому вместо того, чтобы азартно ловить в прицел верткие самолеты, Михаил оглядывается по сторонам.

Как и следовало ожидать, остальные «фиаты» находятся быстро – всей девяткой выскакивают из-за верхушек холмов справа – сзади. Михаил приподнимается над башней, отмахивает сигнал: «Делай, как я» разворачивает свой ДТ в сторону новой угрозы.

Сорвать атаку итальянцев огнем нескольких пулеметов не получается – большая часть расчетов азартно лупит в другую сторону. Но и такой встречный огонь заставляет пилотов нервничать – когда визг бомб сменяется ударами разрывов, клубы грязно-серого дыма безобидно вспухают в поле по обе стороны от дороги.

– Промазали, суки! – Михаил орет, но слышит его только экипаж по внутренней связи – вой самолетных моторов, стук пулеметов и лязг гусениц глушат любые звуки.

Михаил уводит роту вправо, разгоняет в стороны, но итальянцы на вторую атаку не решаются, уходят на запад с набором высоты. За одним из бипланов тянется серая дымная полоса.

– Стой! Моторы не глушить! – Михаил встает на башне, чтобы осмотреться.

Колонна рассыпалась, лишь два грузовика остались на шоссе. Один разгорается, медленно, как бы нехотя. Второй развернулся поперек дороги, гонит струю пара из простреленного радиатора. По обочине, придерживая большую брезентовую сумку, бежит доктор – значит, есть раненые, возможно – убитые. Холодный ветер сносит пороховую гарь. Михаил успевает удивиться – воздух почему-то пахнет парным молоком.