… Вот он, теперь, древний пенсионер, тот учитель, в художественной школе, а, тогда, только окончил педагогический университет, и защитил диплом по скульптуре, завёл с ребятами разговор о поведении и понятиях братьях меньших. Посмеивались над такими братьями. А он, рассказал тогда ещё им историю.

… Война, тогда шла жестокая, страшная, и по приказу Сталина, всех животных старались угонять подальше от линии фронта, чтобы фашистам жрать было нечего. И особенно нужно было сохранить ценные породы. Потом, после войны восстановить народное хозяйство, колхозное животноводство.

… Он, преподаватель, был ещё маленький, но помнит и бомбёжки, и похороны, людей после такого страшного налёта авиации.

… Прибыли в далёкий город Баку. Там везде скважины и нефть прямо по ней ходили как по мягкой подушке.

Фронт уже уходил от Новороссийска, а мы, кочевники уже гнали стадо обратно, от Новороссийска.

Ну как жили там переселенцы, не малина, а животных сберегли. Хотя при налётах авиации гибли и люди и, конечно наши кормилицы коровки.

В нашем стаде был бык. Племенной, его очень ценили, как же хозяин стада, улучшает породу, ещё был такой же бычок молодой, но он ещё не мог заменить того большого и сильного красавца. А этот бык, взял и влез в это нефтяное месиво, там ещё и грязь с водой.

Все сильные мужчины собрались. Но их было мало, здоровые все на фронте, а эти или уже отвоевались, контузии, ранения, однорукие, да и ноги не у всех остались парные. Не могли они, такие, помогать женщинам этого быка вытащить из липкого грязного месива, почти вулкана. Сели, отдохнули, отдышались, посовещались и решили ещё попробовать. Жалко, такой красавец. Да и как без него.

Подошёл с радостной вестью, по радио передали только что наш руководитель, демобилизованный, по ранению, был хороший агитатор, его всегда слушали и слушались, как командира. Он подошёл и увидел, а тот уже по брюхо был в этой клоаке, вязкой и тягучей. А на столбе, недалеко от этого места, такого теперь страшного, висел репродуктор.

И…

… И вдруг он, громкоговоритель наш, связь с Москвой, зашумел, заскрипел и, и громко так, голос Левитана, объявил, что наши войска, разгромили армию Паулюса, а его самого, взяли в плен, и, теперь ещё ближе наша победа,

– Паулюса разбили, урра, наши перешли в наступление, фронт пошёл вперёд, на Германию.

Что тут было. Все кричали ура. Смеялись и плакали. Наша взяла. Так их, гадов.

И от такой вести, которую долго ждали и дождались, радостной, закричали ура, и, и, со страшной силой потащили этого быка пошёл, и, и пошёл, двинулся с места такого жуткого, бык потихоньку из этой пропасти. И, выытащили его. Вот, что значит думать, верить и убедить…

А доярки и гонщики табунов, потом чистили, скребли, мыли глиной этого быка- бугая, и радовались, и дали ему имя, Паулюс…

Может теперь скоро домой двинемся, кто на Украину, а мы в Крым и коровок и сами, и уж конечно не будет бомбёжек.

А руководитель потом говорил, что все услышали, силища какая наполнила души людей радостью, и вот смотрите, подумайте, даже бык, хоть и не человек, тоже понял,– помог нам и себе.

Радость это сила. Богатырская.

Было понятно только, что пять женщин, не совсем здоровых и могучих, от такой жизни, да ещё и малярия доставала. А лечить нечем было. Лекарств никаких у нас не было. Они, тогда не смогли бы спасти быка.

Да и ребятишки были худенькие. Молоко всё забирали, говорили для фронта, а сами горцы тащили всегда, себе. Это потом мы узнали. Так ребятишек своих, поили отпаивали молочком прямо таам, где доили коров. Они подходили с кружечкой, по одному и потихонечку, из ведра брали и быстро пили. Подкреплялись…

… К нам на ферму, где мы жили в землянках, а коровки просто в загоне, приходили страшные разбойники с ножами за поясом, а местные, говорили нам, что это горцы, горные бандиты. Грозили, показывали, руками на себе, как они будут резать нас, русских, помахивая ладонями себе по шее, по горлу. Было, конечно страшно. Потом только, чуть позже, когда погнали немцев от Новороссийска, они эти горцы ушли. А мы, облегчённо вздохнули.

… Потом у нас был праздничный ужин. Он, руководитель, даа, фамилию бывшего фронтовика, забыли, мама не смогла вспомнить. Он сказал, не верите, бык хоть он и бык, а понял своё положение, разве смогли бы эти приморённые такой жизнью женщины, вытащить, одолеть такое. Бык понял и сам грёб своими копытами. Вот такой сказ, бабоньки наши дорогие, труженицы и спасатели, такое стадо уберегли.

… Прошли годы.

… Он, преподаватель, бывший, теперь давно на пенсии. Сидел на своём крылечке, пригрелся на солнышке в осеннюю пору, и вспоминал, вспоминал этих кормилиц коровок. Вспоминал все эти грустные и смешные случаи, с козликом, и героем,– племенным быком, могучем красавце, хозяином стада бурёнок.

Теперь жил в посёлке, в горах, где тоже, не так давно, паслись целые стада коров. И фермы были в деревнях и сами колхозники, и жители радовались, своим кормилицам. Но вот, пришла пора, и всё это ушло в никуда. Нет колхозов, нет доступных и вкусных ягод и фруктов. Нет и молочной кухни, где готовили малышам всем, не только колхозным.

Увы и ах.

А годы летят.

*

… Пропало. Разогнали. И редко теперь по опустевшим полям ходили, бродили и лошадки и конечно паслись коровки.

И вот мимо, по дороге,– асфальт, бредут две коровы. Иногда они оставляют на этой и так запущенной дороженьке, свои лепёшки. И никому нет дела, нужно ли их кормилец командировать на поле, на весь день. Хозяева идут следом муж и жена, иногда парень школьник. Сначала они своих бурёнок водили на привязи, а потом просто длинные две верёвки и сзади подгоняют их до места выпаса. И всё бы ничего, привыкли к ним, таким. Но эти несчастные, очень худые, рябые коровы почему то были всегда очень грязные.

Хозяева прибыли из дальней стороны, средней Азии. Там песок. Самум, и видимо так было принято держать и не убирать за ними. Странно и страшно. Им же с засохшим на боках кизяком, в половину всего живота, каково.

А, вам, таким, хозяевам…

Смотрите. Думайте.

Так только мачеха в сказках может…

Дед хотел сказать.

Кожа любого живого и, конечно не только человека,

Дышит.

А

Эти.

Чем.

– Что вдыхают…

А.

Это.

… Было это в древнем южном полушарии. Готовили героя юношу к выступлению в роли святого Ангела, и, и покрасили его золотой краской. На высоком подиуме, славы, принародно он, юный и красивый умер.

Кожа не дышала. Он задохнулся.

А теперь представьте себе, как дышать кормилице коровке в этом, не высыхающем навозе…, не страшно. Вам, не страшно.

… Как и чем они дышат…

Смотреть, как, ваши кормилицы ходят в такой броне, как тот золотой юноша…

Вам не страшно смотреть в злые глаза людей, которые любуются таким… Их пожелания, конечно, не быть здоровыми, как эти,– мученицы.

А Таам.

На Небесах.

Всё видят.

И вам перепадёт.

Возвратится содеянное.

Потом только будут мысли…

Только такие

За… что?

Но.

Не вернуть время.

А всё очень просто. Все наши дела и, даже мысли записываются, в ваш магнитофон, и, будут потом показывать этот страшный фильм, ваших дел, таам. Постоянно и ох не весело будет вам.

Дуумайте…

*

… И он, дед вспомнил как у них уже после войны, пятидесятые годы тоже держали, так тогда говорили, держали почти все, кормилец этих. Да ещё и были госпоставки, нужно было сдавать молоко государству. Не всё но…

… Наш домик стоял на бугорке, улица была, правда всего пять домиков саманных, крыша двухскатная, крыша глина. И травка. А у этой одинокой женщины с двумя детьми вообще землянка. Хотя прошло уже целых два года после победы. И один, совсем не домик, у мамы, двое ребятишек и совсем не домик даже такой, как и у нас кухня, печка и одно окошко, и зальчик тоже одно окошко.

Но были арыки, арыки, были, качала водокачка, поливали огороды. Степной Крым. Но вот из арыка воду не брали, а ходили на колодец, красавец журавлик, ах водичка, ох свежа и холодна. В жару отрада. А нам корову свою нужно было водить на водопой к этому колодцу. Расстояние небольшое, но на коромысле два ведра, или одно ещё труднее нести и коровку вести к этому журавлику. А там, у колодца, стояло большое корыто, вечером и утром стадо своих и колхозных коров поили там в этом большом деревянном корыте. Но зимой уже они кормилицы наши были дома, и нам приходилось или приносить коромыслом или вести её туда. А наша Немка. Так почему, не понятно до сих пор. Почему её так придразнили. Тогда память войны и слово немец было самым страшным словом, хуже злее русского мата. Вот чудеса.

Немка…

А она наша красавица кормилица, из общего корыта не желала пить. И я, тогда журавликом доставал ведро наливал в своё и пытался её напоить.

Она. Как и всегда непонятно почему, носом вертела, головой крутила, а потом только начинала пить. Но вот беда, никогда не выпивала и половину нашего ведёрка. И, тогда я набирал ещё раз журавликом и нёс это ведро домой. Веду её и ведро полное, тяжеловато. Приходим, мама спрашивает. Пила она? Сколько? А ведро стоит и она, вредина, всегда было начинает пить и почти ведро пустое. Мать, конечно, делает мне замечание, а почему она там не пила? И, бывало, получал хороший нагоняй стимулятор, за плохое отношение к нашей кормилице.

И.

… И, снова, два, теперь заполненных чистой, колодезной водицей ведра на коромысле, а дорога, хоть и не далеко даже пятьсот метров не было, но от колодца до дома приходилось топать на подъём. Хоть не велика, но горка.

… Ух, эта Немка.

– Фашистка.

Но, когда она, эта хоть и немка, но не настоящая, вражья сила, приносила телёночка, а нам потом доставался священный напиток- молозиво.

Ряженка… и много чего готовили тогда в те, ещё не совсем сытые кормёжкой годы. Отца снами уже не было. Погиб. Здесь в Крыму.

… А мы теперь почти счастливы, хотя память сохранила то солнышко, которое было тогда, до войны, мы были все живые.

Сейчас радовались, что был отчим, да ещё и зоотехник, помощь хоть не так как почти у всех теперь жителей, которых просто звали, не величали, – сироты.

За Немку нам доставалось, когда у нашей кормилицы прилипало ночное пришествие коровьих лепёшек мало соломки подстилали. Это была наша с братом работа, обязанность. А, она и прилипла эта лепёшка, которую всё равно сушили и вот тебе кума, совсем не… новый год, но топливо. Топили многие, да почти все – ки зя коом. Летом готовили благо солнышко почти сушильный шкаф, где готовят почти иностранные блюда, теперь, электричеством. Чудеса этого времени.