Старый друг

Дэвид никогда не замечал перехода. Направляемое импульсами, исходившими из машины, сознание покидало слабую плоть, чтобы тут же пересечь границу двух миров, верно охраняемую нашими слабостями. Говоря о слабостях, я подразумеваю несовершенство человеческого организма. Мы родились и выросли на Земле, заплатив высокую цену, выразившуюся в невозможности тела терпеть значительные перегрузки; видеть цвета, не входящие в спектр дозволенного; слышать звуки, расположенные за пределами определенной частоты, и многое другое. Пусть мы и благодарны нашей планете за жизнь, только нельзя забывать о том, что многие тысячелетия мы были не только ее детьми, но еще и узниками.

Чтобы переступить границу, Дэвиду понадобилось меньше секунды. Только что он был там и вот теперь здесь. Или же он пробыл здесь уже достаточно долго? Как знать. Возможно, оба варианта правдивы. Ему казалось, что ничего не изменилось, да только разумом он твердо понимал, что реальность осталась позади.

Его окружало бесконечно белое пространство. Ни единого стыка или даже трещинки – идеально гладкая вечность, помещенная в мнимое трехмерное пространство. Единственное, что выбивалось из монотонного ряда, были стол, стул и, конечно, сам Дэвид. Он сидел, сложив руки перед собой, и внимательно смотрел вдаль, будто пытаясь разглядеть что-то очень важное, без чего его дальнейший путь невозможен. Сколько ему было лет? Даже не глядя в зеркало, Дэвид мог ответить на этот вопрос: двадцать шесть. Он чувствовал себя тем самым человеком, которым когда-то был, и только разум, переполненный воспоминаниями о различных событиях и мыслях, напоминал о том, сколько он на самом деле прожил в своей жизни. Вместо потертых штанов и клетчатой рубашки на Дэвиде были надеты темно-синие джинсы, белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и черная, как крыло ворона, жилетка. Дырявые кроссовки пропали, уступив место белым высоким кедам, которые он так любил в своей молодости. На внутренней стороне предплечья красовалась надпись, выведенная буквами в викторианском стиле: «Не забывай о том, что мир был соткан в гневе яростного взрыва…».

Как он был молод! От морщин не осталось и следа, на голове полно волос, а седина даже и не пытается захватить свободное пространство. Но самое главное – спина его нисколько не тревожит. Может быть, это только фантазия умирающего старика? И в действительно его здесь нет.

– Мяу! – послышался тонкий голосок.

– Льюис? – тут же опомнился Дэвид и огляделся по сторонам. – Где ты?

– Мяу, – повторилось вновь.

Он снова осмотрелся, но никого так и не увидел и тогда догадался заглянуть под стол, откуда на него смотрели большие зеленые кошачьи глаза.

– Привет, дружок. Давно не виделись. «Прости, это моя вина», – сказал Дэвид, чувствуя, как улыбка от приятной встречи расползается по его лицу. – Пока мы летели, я, вместо того чтобы прийти к тебе, погрузился в крио сон. Но и ты должен меня понять. Спина болит все сильнее, а сил остается все меньше.

Не дожидаясь разрешения, кот черно-белой окраски запрыгнул на колени и, закрыв глаза, довольно замурчал. Если считать по земному времени, то они не виделись пару месяцев – именно столько Дэвид Розен не пользовался Хроносом Лабержа, да только время в Альтере шло совсем по другим законам, и кто знает, сколько месяцев или даже лет прошло для Льюиса.

Альтера… Мир, совершенно случайно открытый одним ученым из Глазго по имени Бернард МакКэстор. Этот славный малый изучал возможности человеческого мозга, экспериментируя с аппаратом, который, по его мнению, мог позволить преобразовать информацию из подсознания в нечто осознанное и простое. Да только вместо ожидаемого результата он буквально прорвал ткань реальности, обнажив бесконечное пространство, построенное из эха материи нашего мира. Здесь все оказалось другим: невозможным, безмерным, но в то же время почему-то до боли знакомым. Человек в том значении этого слова, которое вкладывают в него энциклопедии, не мог попасть в этот мир, зато его сознание и даже, пожалуй, душа с легкостью проникали в доселе неизведанное для себя измерение.

Открытый мир получил название Альтера, что в переводе с латыни означает «Другой». Довольно простое и запоминающееся название мгновенно вошло в обиход человеческой речи и заполнило собой заголовки печатных газет и электронных изданий. Люди, как им и свойственно, разделились на два противоборствующих лагеря: тех, кто в силу природной любознательности хотел изучать Альтеру, и алармистов, которые из страха перед неизведанным призывали навеки запечатать случайно открытые врата. Каждый из них был в той или иной степени прав, ведь кто-то, подобно мотыльку, летящему на огонь, сгорел в Альтере и не смог вернуться назад, а кто-то был готов остаться в пещере, лишь бы его привычный уклад не претерпел никаких изменений.

Со временем ученым удалось выяснить, что такие массивные объекты, как звезды, порождают внутри Альтеры коридоры, через которые можно перемещаться в любую точку времени и пространства, в любое измерение, в любое состояние или же, наоборот, затеряться в коридорах, построенных из тупиков. Но никто так и не сумел обнаружить закономерность образуемых звездами тоннелей. Своим воспаленным разумом Дэвид Розен сразу же ухватился за открытие, так как оно вернуло ему надежду, что, как он считал, покинула его навсегда. И вот он здесь. Сидит за столом с мурчащим черно-белым котом.

Так кто же такой Льюис? Этот мелкий проныра из семейства кошачьих прожил свою долгую и счастливую жизнь бок о бок с Розеном, а затем тихо и мирно скончался у него на руках. Дэвид думал, что больше никогда не увидит своего друга, и тем удивительней была их встреча в Альтере. То ли его воображение оживило родственную душу, то ли коты оказались настолько хитроумными животными, что способны преодолеть смерть, поскольку она их ни капельки не устраивала. Но так или иначе теперь Льюис всегда был рядом с Дэвидом, и им обоим нравилось подобное положение вещей.

– Ну что, малыш? Где мы? – поинтересовался Дэвид, почесывая довольному коту брюхо.

– Мяу, – со всей серьезностью ответил Льюис, утыкаясь носом в ладонь хозяина.

– Пойдем посмотрим, что нас ждет.

Кот взглянул на Дэвида, не понимая, куда он постоянно спешит, но затем спрыгнул с его рук и побрел в сторону, ничем не отличавшуюся от других. Черная пушистая морда знала этот мир и прекрасно чувствовала нужное направление, потому Дэвид всегда доверял ему построение маршрута. Поднявшись из-за стола и по привычке приложив руку к пояснице, Дэвид покорно последовал за своим другом. Пока они без устали шли вперед на расстоянии считанных метров друг от друга, Дэвид рассказывал коту последние новости из своей материальной жизни.

– Конечно, глупый поступок с моей стороны, но мне так хотелось увидеть вечную зиму, что я все-таки рискнул и приземлился, – Дэвид был искренне воодушевлен тем фактом, что мог поделиться собственными переживаниями. – Ты даже не представляешь, как там красиво. Кругом белый-белый снег. Сильные порывы ветра со свистом вздымают его вверх. Как сказала Шелли, температура на планете никогда не поднимается выше минус девяноста двух градусов.

Кот остановился и через плечо посмотрел на хозяина, недовольно дергая хвостом.

– Ты не любишь холод. Я помню, но это все равно так красиво. А потом я перебрался на другую планету. Она находится ближе к звезде и потому напоминает спутник Юпитера Европу: под толстым слоем льда толщиной порядка десяти или пятнадцати километров жидкий океан. Если верить радарам, то там есть какая-то жизнь. Представляешь?

Они продолжали идти дальше, а Дэвид не замолкал ни на секунду. Он рассказал о спутнике газового гиганта, наотрез отказавшегося приютить его у себя даже на пару часов, и о том, как по глупости решил полюбоваться морями серной кислоты на очень горячей планете (спасибо Шелли, что сумела его отговорить). Конечно, это были далеко не самые интересные приключения из жизни Дэвида Розена, но о них он еще не успел поведать коту, который слушал каждое его слово, хоть и старался не подавать виду.

Мир вокруг оставался безгранично белым, не позволяя себе измениться даже на одно мгновение. Он напоминал чистый альбомный лист, где человек может нарисовать все, что ему вздумается. Альтера не имеет четких законов, она всегда разная, и каждый ее миллиметр, подобно фильмам режиссеров, влюбленных в мельчайшие подробности, скрывает за собой нечто большее, чем просто случайное стечение обстоятельств. Несколько раз Дэвид уже сталкивался с подобным явлением, и оно больше не вызывало удивления. Возвращаясь в реальность, он посвящал время раздумьям о том, что собой символизирует подобная белизна или чем она является на самом деле. Вариантов было очень много. Каждый из них казался правдоподобным в зависимости от того, под каким углом смотреть на проблему. Но все-таки Дэвид выбрал для себя один и старался его придерживаться: по его мнению, «белая комната» представляет собой нечто вроде зоны ожидания в аэропорту. Ты сидишь и внимательно смотришь на табло с рейсами, пытаясь решить, куда тебе следует отправиться. За спиной покинутый город, а впереди долгий полет к новой цели.

Когда наконец настал черед последней истории о кометах, таранящих пустынную планету, кот остановился, внимательно принюхался, а затем просто плюхнулся на бок и замурчал.

– Льюис, что ты делаешь? Как это вообще понимать? – Дэвид развел руки в стороны, а кот закрыл глаза, даже не потрудившись ответить. – Ты хочешь сказать, мы пришли?

– Мрррррр, – продолжал изображать из себя трактор Льюис.

Дэвид изучил окружавшую его пустоту, посмотрел вверх, под ноги – ничего. Белое полотно без единой складочки. Нет, что-то же должно быть! Какое-то время, наслаждаясь умиротворением, Льюис ждал, пока хозяин перестанет глупить. Для кота ответ был настолько очевидным, что не требовал никаких подсказок. Да только Дэвид был человеком, что в какой-то мере делало его менее развитым, чем любой представитель кошачьей породы.

– Мяу, – прямо под ногами послышался недовольный кошачий возглас.

– Что ты хочешь? Ты сам заставил меня искать. И чем ты теперь недоволен?

Если бы Льюис был человеком, то непременно покачал бы головой, но вместо этого он глубоко вздохнул и побрел к месту, которое хозяин так и не заметил. Острые когти выглянули из шерсти, и кот подцепил ими белую тонкую веревочку, лежавшую на полу. Один ее конец оказался свободен, а другой уходил куда-то вниз.

– Мяу! – подвел итог Льюис и снова улегся, стараясь не терять драгоценной энергии.

– То есть Ты полагаешь, что Я должен был увидеть в Огромной Белой комнате на Белом полу маленькую Белую веревку?

– …, – пронзительный взгляд говорил гораздо больше, чем любые звуки.

– Я тебя, конечно, люблю, но иногда ты бываешь таким… Невыносимым. Ай, ладно, – Дэвид махнул рукой и подошел к веревке.

Думать о том, что с ней делать, не было никакой необходимости: просто потянуть. Что может произойти в следующую секунду? Что угодно! Ведь, как уже неоднократно было сказано, мир Альтеры движется по законам, близким к Теории Хаоса, и потому трудно поддается предсказанию со стороны обычного человека.

Дэвида ждали ответы. Он наклонился, ухватился за веревку и потянул ее на себя. Белый пол плавно начал расходиться по шву, освобожденному от скрепляющих его уз. Разрыв перекинулся на стену, которой, как казалось, здесь прежде не было, а затем и на потолок. Тут же невооруженному глазу отчетливо стали видны складки на белой ткани, продолжавшей неумолимо высвобождать иную сторону мира. Еще одно мгновение и от белизны не осталось и следа. Она исчезла, поглотив саму себя.

Мир пропитался теплой ласковой ночью. Дэвид стоял посреди перекрестка протоптанных дорожек на поле колосившейся пшеницы. Где-то высоко над головой сияла огромная полная луна, а в уши лился шелест потревоженных ветром стеблей.

Конечно, если бы не Дэвид, то здесь в Альтере и не было бы подобных образов, но сейчас она создавала мир таким, чтобы Дэвид Розен был его неотъемлемой частью, и потому использовала для этого его память и подсознание подобно трафарету.

Втягивая носом мягкий воздух, Дэвид от удовольствия закрыл глаза и провел рукой по высоким колосьям, оживляя в памяти дни далекого детства. Кота же происходящее ни капельки не интересовало. Он продолжал лежать в том же самом месте, погруженный в свои раздумья. И пусть белый пол сменился утрамбованной землей – это совершенно точно не его проблемы.

– Эй, Льюис, – позвал кота Дэвид и тут же осознал, что его голос стал гораздо выше.

Он оглядел свои маленькие тонкие руки, ноги в коротких шортах, высокие белые носки и теннисные кроссовки. Именно таким он помнил себя из тех времен, когда деревья казались незримо высокими, а звезды яркими неподвижными точками на черном полотне.