XII
Гонец

Быстро шел Ермак по дороге, ведущей от хором Строгановых в Пермь.

Версты за полторы от старого поселка вправо от дороги на лугу пасся табун лошадей, принадлежавших новым поселенцам. Ермак направился к этому табуну. Привычной рукой схватил он за гриву первую попавшуюся лошадь, а через мгновение уже сидел на ней верхом и мчался по направлению к густому, синевшему вдали лесу слева от дороги.

В воздухе было тихо, но быстрая езда охлаждала воспаленное лицо Ермака Тимофеевича. Глаза его горели каким-то диким блеском – он был положительно страшен. Это не был тот Ермак, который беседовал часа два тому назад с Семеном Иоаникиевичем Строгановым, а затем со своим есаулом.

Это был Ермак, предоставленный самому себе, которому не перед кем было скрываться, не перед кем носить личину – Ермак простора, расстилавшейся вокруг него степи.

«Не бывать тому, чтобы грамотка дошла до Москвы, чтобы приехал боярин вырвать из-под глаз мою кралю, свет очей моих… Если не отдаст гонец ее волею, отправлю его туда, откуда до Москвы не в пример дальше, чем отсюда», – неслось в голове скакавшего во весь дух Ермака Тимофеевича.

«Не моя, так пусть ничья будет! – решил он, отуманенный страстью. – Легче мне ударить ее в сердце ножом, видеть предсмертные корчи ее, чем отдать другому, не только боярину, но и самому царю… Убью ее и себя отправлю к черту в пасть, туда мне и дорога».

Лес приближался. Вот он начался, дорога стала спускаться в глубокий овраг. Ермак остановил коня на самом спуске, слез с него и отпустил на волю. Умное животное поскакало назад к табуну.

Ермак пеший стал спускаться в овраг по опушке леса. Он зорко смотрел в чащу и наконец на самом дне оврага выбрал густой кустарник и юркнул в него. Здесь он лег на шелковую траву. Незамечаемый со стороны дороги, он видел ее как на ладони.

По этой дороге должен был проехать гонец Семена Иоаникиевича с грамотою к боярину Обноскову в Москву. Оставим Ермака Тимофеевича выжидать гонца и вернемся в горницу Семена Иоаникиевича. Проводив атамана, Строганов снова перечитал грамотку, свернул ее в трубку, запечатал восковою печатью и, положив на стол, задумался: «Кого же гонцом?» В Москву надо послать человека оборотистого, с умом, там, чай, челядь-то боярская себе на уме. До сих пор грамотками обменивался он с боярином через приказных торговых людей, а теперь как ждать оказии, коли беда такая стряслась над девкой. Спешить надо!

Семен Иоаникиевич стал перебирать в уме дворовых челядинцев. Ни один не показался ему подходящим.

«Яшка! – остановился он на известном уже читателю виртуозе на балалайке, красивом, дотошном парне. – Он это дело лучше оборудует, – стал размышлять Строганов. – Парень и из себя видный, да и языка ему не занимать стать. Забавляет он, развлекает Аксюшу и ее сенных девушек, да вот Антиповна бает, что надоел он ей, не хочет его слушать… Приедет, в новинку будет…»

И у Семена Иоаникиевича созрело решение послать гонцом в Москву Яшку. Он захлопал в ладоши. В горницу вошел Касьян.

– Кликни-ка мне Яшку, – приказал Семен Иоаникиевич.

Через несколько минут в горницу вошел Яшка. Это был высокий, стройный парень со смуглым лицом и черными кудрями, шапкой сидевшими на голове и спускавшимися на высокий лоб. Блестящие черные маленькие глаза светились и искрились непритворным весельем, казалось, переполнявшим все существо Яшки. Он был одет в серый кафтан самодельного сукна, подпоясанный красным с желтыми полосами кушаком, шаровары были вправлены в сапоги желтой кожи. В руках он держал черную смушковую шапку.

– Звать изволила твоя милость? – перекрестившись на образа и отвесив поясной поклон Семену Иоаникиевичу, развязно спросил Яшка.

– Звал, Яков, звал. Службу надо будет сослужить мне, большую службу…

– Твой слуга, Семен Аникич. Только скажи, а за службой дело не станет…

– Надо тебе в Москву съездить…

– В Москву… – побледнел Яшка.

Перспектива долгой разлуки с Домашей, которую он искренне любил, вдруг до боли сжала ему сердце, но это было на одно мгновение. Далекая Москва, город палат царских и боярских хором, о которых он столько слышал рассказов, предстал его молодому воображению и распалил любопытство.

«Коли любит, не забудет, – пронеслось в его голове, – а ей московского гостинца привезу, чай, там ленты да бусы не пермским чета…»

На этом решении он успокоился. Краска снова появилась на его лице.

– В Москву так в Москву, куда пошлет твоя милость, хотя за Москву… – с прежнею неизменною улыбкою отвечал он.

– Отвезешь вот боярину Обноскову от меня грамотку и ответ привезешь на нее…

Семен Иоаникиевич передал ему свиток. Яша бережно взял его и положил за пазуху.

– Ты зашей ее в загрудник, – заметил Строганов.

– Ладно, в целости будет, не сумлевайся.

– А вот тебе и казна на дорогу…

Семен Иоаникиевич встал, подошел к одному из шкафов, отпер его одним из ключей в большой связке, висевшей у него на поясе, вынул оттуда довольно объемистый мешок с деньгами и подал его Яшке.

– Хватит тут и в Москву, и обратно, и на гулянку по Москве останется, – заметил Строганов.

– Благодарствуем твоей милости, – ответил Яшка, принимая мешок.

– Сегодня же и выезжай…

– С час, может, промешкаю…

– Ладно… Ступай себе. Счастливого пути…

– Прощенья просим, Семен Иоаникиевич, – поклонился Яшка.

– С Богом! – напутствовал его Строганов.

Яшка вышел из горницы и направился к себе. Он жил вместе с другими холостяками-челядинцами в одной из надворных избушек.

Весть о посылке Яшки в Москву с грамоткой с быстротой молнии облетела всю усадьбу Строгановых. Многие из челядинцев завидовали выпавшему ему жребию – поразмыкать домашнюю скуку по чисту полю и чужим городам, увидать Москву далекую, а, может, и самого царя Грозного, что Москву под своими очами держит… Другие сожалели о нем: как бы не пропал он в далеком пути. Мало ли лиходеев может встретиться?

Словом, толков было не обобраться. Весть проникла и в рукодельную к сенным девушкам. Услыхав ее, Домаша побледнела. Хоть она, в силу своего строптивого характера, относилась к полюбившемуся ей парню с кондачка, но все же разлука с ним больно защемила девичье сердце.

«Надо во что бы то ни стало повидаться с ним, – пронеслось в ее уме, – и пусть прежде всего поклянется мне в любви да исполнит мой приказ относительно Ермака, а там пусть едет с Богом, авось такой же воротится».

Домаша посмотрела на свою хозяйку-подругу, сидевшую за пяльцами. Та низко склонилась над ними и сидела не шелохнувшись. Ксения Яковлевна поняла, что посыл Яшки гонцом в Москву – дело Антиповны: грамотка адресована боярину Обноскову с приглашением прибыть сюда, чтобы вести ее под венец. Это старуха-нянька наговорила дяде Семену невесть что, он и отписал жениху. Не пойдет она ни за что под венец, лучше сбежит куда глаза глядят или в монастырь затворится. Коли не бывать ей за Ермаком – так никто ей и не надобен.

Эти мысли быстрее ласточки пролетали в голове девушки и болью отзывались в ее сердце. Она быстро отодвинула пяльцы и вышла из рукодельной. Антиповна, сидевшая на своем наблюдательном посту, пристально посмотрела ей вслед.

«Ничего, пройдет это, – подумала она. – Весть-то уж больно для нее нежданная-негаданная».

Вслед за Ксенией Яковлевной вскочила из-за пяльцев и Домаша и прошла за молодой хозяйкой. Она застала ее сидящей на лавке и в слезах. Домаша молча села рядом.