XVI. Тайный брак

Возвеличенный необычайно и на пути к еще большему величию, пожалованный графством, Алексей Григорьевич Разумовский чувствовал, как мало подготовлен он к своему положению и как необходимо было ему окружить себя людьми, которые могли бы выводить его из той затруднительной обстановки, в которую уже и в описываемое нами нехитрое и невзыскательное время беспрестанно ставило его совершенное отсутствие всякого образования. По счастью, у Разумовского в выборе людей было какое-то особенное природное чутье: почти все при нем служившие были людьми замечательными.

Первым, как по давности знакомства с Разумовским, так и по влиянию, которое он постоянно имел на всю их семью, был Григорий Николаевич Теплов, сын истопника в псковском архиерейском доме, отчего и получил он фамилию Теплова, и воспитанник знаменитого Феофана Прокоповича. Первоначальное образование получил он в школе, учрежденной Феофаном при Александро-Невской лавре, а потом долгое время учился за границей. Он вернулся оттуда в 1736 году, поступил в Академию наук и пристроился к Артемию Петровичу Волынскому, который никогда, по свидетельству Гельбига, не покровительствовал невежеству. С необыкновенной ловкостью выпутался он из-под суда во время гибели Волынского, перешел к занятиям ученым, назначен переводчиком при академии, а в 1741 году адъюнктом.

Тут он стал искать покровительства у нового временщика и сделался необходимым в доме Разумовского. От своего воспитателя Теплов наследовал большую ученость, соединенную с весьма широкими понятиями о том, как обходиться с людьми сильными и как обхождение с ними согласовать со степенью их силы.

Другая личность, состоявшая при Алексее Григорьевиче, была Василий Евдокимович Ададуров, ученик Миллера, один из первых воспитанников академической гимназии в Петербурге и первый адъюнкт из русских в российской Академии наук. Он также довершил воспитание свое за границей и первый составил грамматику русского языка. Ададуров был при Разумовском чем-то вроде секретаря.

Третьим был Александр Петрович Сумароков, генерал-адъютант при Разумовском, дослужившийся до бригадирского чина. Его известность началась под крылом Алексея Григорьевича.

Наконец, таким же адъютантом при графе Разумовском, и особенно к нему приближенным, был Иван Перфирьевич Елагин, несомненно, один из честнейших и образованнейших людей своего времени.

Теплову и Ададурову поручен был брат Алексея Григорьевича, Кирилл Григорьевич, по приезде в Петербург, где до 1743 года начальным учением старался он, под их руководством, пополнять свое воспитание.

Таковы были окружавшие графа Алексея Григорьевича Разумовского люди.

В Москве, во время описанных нами коронационных торжеств, произошло событие, небывалое в русской истории, доставившее графу Разумовскому исключительное положение при императрице, положение, которое не занимал ни до него, ни после него ни один из временщиков русских.

Хитрый и ловкий, граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин еще при Анне Леопольдовне вызван был из ссылки, куда попал по делу Бирона, и снова привлечен к общественной деятельности благодаря совершенному отсутствию всякого серьезного дарования между людьми, державшими бразды правления. Один он был опытен в делах и умел владеть пером. Государыне он был неугоден, но умел хорошо излагать свои мысли на бумаге и объясняться по-французски и по-немецки. По необходимости его удержали при делах.

Несмотря, однако, на свой ум и ловкость, Бестужев никогда не сумел приобрести вполне благорасположение императрицы. Ему недоставало той живости в выражениях, которая нравилась государыне, в обхождении его была какая-то натянутость, а в делах мелочность, которая была ей особенно противна. Бестужев был настолько хитер, чтобы сразу понять, как необходима была для него при дворе сильная подпора. Он ухватился за Разумовского.

Бывший камер-юнкер короля Великобритании Георга I, близко знакомый с английской литературой, хорошо помнил изречение Шекспира: «Слабость, переменчивость – твое имя женщина».

Государыне было всего тридцать три года, она была красавица. В продолжение шестидесяти лет всякие бездомные принцы стекались в Россию со всего света и находили здесь обильную добычу для карманов и честолюбия. Того гляди, какой-нибудь принц – искатель приключений, вроде инфанта Португальского, принца де Конти, принцев Гессен-Гомбургских или, наконец, графа Маврикия Саксонского, приглянется императрице и, чего доброго, наденет «и венец, и бармы Мономаха». Тогда конец всем честолюбивым замыслам Бестужева, тогда, пожалуй, опять на сцену выйдет Остерман, и место великого канцлера, на которое уже метил Алексей Петрович, придется променять на хижину в Березове.

Едва Бестужев занял место вице-канцлера, как уже против него образовалась сильная партия. Все сторонники союза с Францией и Пруссией восстали, когда он предложил тесную связь с Австрией.

Лесток, по заступничеству которого Бестужев был снова призван к деятельности, теперь вместе с де ла Шетарди стал во главе его противников, к числу которых принадлежали Воронцов, князь Трубецкой, принц Гомбургский, Шувалов и другие – все люди и сильные и знатные при дворе. Удержаться одному Бестужеву не было возможности. Он сблизился с Алексеем Григорьевичем и вскоре сделался его лучшим другом. Но этого было недостаточно. Надо было еще сделать узы, соединившие Разумовского с государыней, неразрывными.

Бестужев стал искать себе помощников в этом деле и скоро нашел их в духовнике Федоре Яковлевиче Дубянском и в епископе Юшкевиче. Духовенство, принадлежавшее к русской партии, во имя которой Елизавета Петровна взошла на престол, только что успело свободно вздохнуть от гнета, под которым долгое время оно томилось.

Во все царствование Анны Иоанновны Феофан Прокопович нещадно преследовал Стефана Яворского и приверженцев «Камня Веры». С большой ловкостью припутал он к их убеждениям интриги иезуитов. Главною же их виной было то, что они иностранцев называли «человечками или людишками», высказывали мысль, довольно, впрочем, верную, что «государство их питает», да, кроме того, еще и всех сплошь протестантов, из которых «многое число честные особы при дворе и в воинских и гражданских чинах рангами высокими почтены и служат, неправдою и неверностью помарали».

С воцарением Елизаветы Петровны русская партия взяла решительный перевес. Во главе ее стал духовник императрицы Дубянский, к которому она особенно благоволила, человек весьма умный и ловкий царедворец, но при дворе разыгравший роль простачка, что давало ему еще большую силу, так как никто из царедворцев его не опасался. Один только Бестужев сумел разгадать его. Благодаря Дубянскому, все изгнанные в царствование Анны Иоанновны иерархи – Лев Юрлов Воронежский, Варлаам Вантович Киевский и другие были освобождены из заключения и архиерейский сан был им возвращен.

С кафедры в присутствии императрицы стали сыпаться самые сильные обвинения и ругательства против иностранцев. Громко стали говорить о чудесах, бывших при гробе святителя Дмитрия Ростовского, искреннего друга Яворского. Но все могло измениться.

Не все иностранцы еще были сокрушены. Лесток и де ла Шетарди в высшей степени пользовались доверием государыни.

Следовало постоянно иметь при самодержице такое лицо, которое было бы предано духовенству и на заступничество которого можно было вполне и всегда рассчитывать.

Таким из всех был Алексей Григорьевич Разумовский. Искренно благочестивый, он, как малоросс, принадлежал к партии автора «Камня Веры», сторонники которой были по большей части украинцы и белорусы. Призренный в младенчестве духовенством, возросший под крылом его в рядах придворных певчих, он взирал на него с чувством самой искренней и глубокой благодарности и был предан всем своим честным и любящим сердцем. Власть гражданская сошлась с властью духовною.

Уговорить богомольную и отчасти суеверную государыню было нетрудно: духовник имел всегда к ней доступ, и она охотно прислушивалась к словам его.

Все это произошло в Москве. Тайный брак был совершен осенью 1742 года в подмосковном селе Перове. Обряд венчания совершил Дубянский. С этих пор государыня особенно полюбила Перово. Она одарила церковь дорогой утварью, богатыми ризами и воздухами, шитыми золотом и жемчугом собственной ее работы.

Возвращаясь с Алексеем Григорьевичем в Кремль дорогою, по улице Петровке, против церкви Воскресения в Барашах, Елизавета Петровна вспомнила, что после венчания не было отслужено молебна, велела остановиться, вошла в церковь и отстояла молебствие. После молебна она зашла к приходскому священнику и кушала у него чай.

В память этого события над церковью в Перове и церковью Воскресения в Барашах, которая была роскошно обновлена императрицей, поставлены были над крестами вызолоченные императорские короны, а на месте, где находился дом священника, возведены были, по ее же приказанию, графом Разумовским богатые палаты, подаренные Елизаветой Петровной Разумовскому. Теперь там помещается 4-я гимназия.

«В возобновлении и украшении храма Воскресения, – говорит граф Снегирев, – участвовали императрица Елизавета Петровна и граф Алексей Григорьевич Разумовский, имевшие к нему особенное благоволение». Предание старожилов к этому прибавляет, что в память благодарственного молебна, по особому случаю петого Елизавете Петровне в этом храме, его глава, по ее повелению, увенчана императорской короной, которая и доныне украшает купол. При ней в верхней церкви был устроен великолепный иконостас с живописными образами, а в нижней пол устлан чугунными плитами, лежавшими дотоле на синодальном дворе.

Влияние Алексея Григорьевича после брака стало огромное. Все его почитали и с ним обращались как с супругом императрицы. Он занимал во дворце комнаты, смежные с апартаментами государыни. Когда он чувствовал себя нездоровым, Елизавета Петровна обедала в его покоях, и он принимал ее и ее приближенных в парчовом шлафроке. Алексей Григорьевич всюду сопутствовал государыне, и, как уверяют очевидцы, она даже публично оказывала ему знаки нежности и сама застегивала шубу и поправляла шапку, когда в трескучий мороз они выходили из театра. Одному ему отпускалось рыбное кушанье, в то время, когда государыня и весь двор держали строгий пост, а граф Бестужев принужден был обратиться к патриарху Константинопольскому за разрешением не есть грибное. Одним словом, его положение было совсем особенное, и это положение он удержал до конца жизни императрицы, несмотря на все усилия враждебной ему партии. Царедворцы падали ниц перед всемогущим супругом императрицы.

В своих увеселениях двор подделывался к вкусам Алексея Григорьевича. Благодаря его страсти к музыке, заведена была постоянная итальянская опера, за огромные цены выписывались знаменитые в Европе певцы, «буфоны и буфонши». В штате двора встречались бандуристы и бандуристки и даже «малороссиянки-воспевальщицы». Украинские певчие, из которых особенно отличался Марко Федоров Полторацкий, пели и на клиросе и на сцене, вместе с итальянцами. На придворных пирах появились малороссийские блюда – одним словом, все украинское было в моде.

Но среди всех упоений такой неслыханной фортуны Разумовский оставался всегда верен себе и своим. На клиросе и в покоях петербургского дворца, среди лемешевского стада и на великолепных праздниках Елизаветы Петровны он был все таким же простым, наивным, несколько хитрым и насмешливым, но в то же время крайне добродушным хохлом, без памяти любившим свою прекрасную родину.