Даже эта комиссионка говорила о нем, как о человеке помятом и беспорядочном: брюки с платьями висели на одной стойке, а рубашки и юбки делили другую, прутья, мешки с сумками сплелись у стенки, канцтовары скучковались на прилавке в самом центре магазинчика. Один из углов забился маленьким войском белых, но павших всадников и мечников. Некоторые полки были пусты, на некоторых мерцали фарфоровые прелестные статуэтки балерин, застывших в гибких позах. Коробки и ведра, ленты и обои, одна зимняя шина, круглый столик овальной формы, старые радиоприемники, календари, две картины с пейзажами природы и города, – все помещение этого мужчины походило больше на подсобку, где складируется мусор, чем на настоящий магазинчик.

Тем более я не был удивлен, когда в отражении оконца старой кабинки не увидел ни одного посетителя. Только потрепанного глупого себя, стоявшего в мятом пиджаке, напяленном поверх футболки.

Ну и морда, однако…

– Инвентаризация, – сказал мужчина чистым баритоном, настолько приятным, что его голос словно отдался эхом в моей груди.

– И зачем?.. – тихо вырвалось у меня, когда я окинул взглядом остальные вещи, мелькнувшие под тусклым оранжевым светом.

– Не смотрите, что их не берут: с каждым годом исчезает по одной-две вещички. Мое дело вносить потери. Вот, например, сегодня пропала фигурка мечника, представляете? Стоял гарнизон бравых бойцов еще вчера, вот здесь. А теперь, посмотрите, все попадали, одного не хватает. Подсчитываю, кто бы мог дезертировать вместе с счастливчиком: подушка или свеча какая-нибудь.

– Обкрадывают?

– Какое там. Предметы сами пропадают, к счастью.

– К счастью?

Я хотел было найти на груди продавца бейджик с его именем, но там не было ничего.

– Гесманов, – тут же ответил мужчина.

– А имя?..

– Задаете много вопросов, Андрей Сергеевич. Ответы мало когда способны удовлетворить. Гесманов есть и имя мое, и фамилия, и отчество. А к счастью же потому, что появилось место. Чаще у меня его нет, а выкидывать не могу и не хочу – нельзя к добру так относиться. Да только кому нужно все это? Магазин застаивается, товары месяцами не поступают…

– Откуда вы знаете мое имя! – прервал я его, не вытерпев. Многое произошло в последнее время, но чтобы какой-то незнакомец обращался ко мне, когда я даже не успел представиться… Черт бы побрал эту чушь.

– Э-э, так не надо. Не хотите по имени-отчеству, будем по фамилии. Честнее будет, в конце концов, и к вам, и ко мне. Вы фамильный человек, да и я дьяволом не числюсь.

– Вы не ответили на мой вопрос, Гесманов…

И что-то во мне щелкнуло. Дыханье сбило так, как если бы я увидел нечто необыкновенно ужасающее и одновременно величественное. Страх и благоговение швырнули меня, как тряпичную куклу, высоко вверх, выше небес. А затем я падал с невероятной скоростью: казалось, облака сливаются в одну сплошную полоску, а шум рвет перепонки…

Хорошо, что это чувство проскользнуло на секунду, словно и не было вовсе, словно мне попросту поплохело. Может, мне действительно поплохело, и я не могу разобраться в собственных ощущениях? Да, помутнение, скорее всего. Определенно, нет смысла накручивать себе.

– С вами все хорошо? – поинтересовался он.

– Более чем, – прошептал я, ошарашенно разглядывая комнату.

Мужчина продолжил свое дело. Он что-то подчеркнул карандашиком, что-то вписал, затем почесал тупым концом висок и решился перечеркнуть.

Сумасбродные догадки заполонили разбухшую голову. Нет, это были не догадки, а скорее жалкие попытки объяснить то ли его чуткую внимательность, то ли мою острую рассеянность. Я почти полностью уверен, что никак не связан с ним… У него нет моих контактов… Но в связи с другими деталями я… Нет, это всего лишь очередная выдумка, очередной трюк моего разума, может быть даже, что на уровне слуховых галлюцинаций. Я слышал о чем-то подобном. Ко мне также обращались на съездах… Ах, да! Конференции! Я был в разных местах и посещал сотни, тысячи конференций, съездов, и мероприятий, и консилиумов, и чего только не посещал! Возможно, он был где-то там, мы виделись. Но он не похож на знатока. Лицо простое, слишком простое. Может быть, он был таким же простым официантом или любой-другой обслугой… Но обслуге нет никакого смысла запоминать наши имена. Да и не думаю, чтобы в этом городке проводились какие-нибудь литературные мероприятия, в которых я бы участвовал. Слишком уж он маленький. Конечно, я известен в довольно широких кругах, но в кругах знающих, а по его лицу можно сказать, что этот навряд ли обо мне слышал. Нет. Я не видел его раньше, в этом могу быть уверен. Тогда откуда он знает мое имя?

– Ах да, Веховской! Простите, что не ответил, память совсем подводит. Вы же оставляли свои контакты.

Что? Когда? Я не мог, не помню такого! Как я мог оставить какие-то свои контакты? Это розыгрыш, наверняка розыгрыш! Кто-то подшутил, подкинул мне вещи, подкинул его адрес, который нельзя проверить, дозвонился до него, и сказал, что я ищу врача, и… О чем я думаю! Какой смысл кому-то так поступать?.. Что, черт возьми, происходит? Если я и был здесь, то уж точно запомнил бы! С чего вдруг неизвестный человек обращается ко мне по имени и отчеству, которые я не называл? Я надеялся, что найду хоть какие-то ответы! Но ничего, абсолютно ничего! Только новые и новые вопросы! Нет, мне нужны ответы, и они нужны сейчас же!

– Послушайте, мы во всем разберемся, но для начала…

– Довольно! Вы знаете, какой путь я проделал, чтобы оказаться здесь? Знаете, что мне пришлось пережить, прежде чем я оказался по этому неизвестному адресу? И я даже не понимаю, почему попал именно сюда, в это захудалое городишко, к вам, какому-то продавцу местной барахолки! Это ведь не магазин даже, а настоящая помойка!.. Почему, – объясните, – почему вместо чертова доктора я встречаю продавца хлама! Встречаю именно вас!

Меня прорвало. Гнев вперемешку с полным непониманием пробил стенки железной сдержанности и позволил эмоциям выплеснуться мощной волной. Давно со мной такого не случалось. Можно сказать, что никогда на своей памяти я так не злился.

 От накопившихся чувств я не слышал собственного голоса. В висках сильно гудело, и я сжал кулаки до побелевших костяшек, – жутко хотелось что-нибудь разбить в этой злосчастной коморке, но я преодолел инстинктивный позыв и сумел удержать себя.

Весь я трясся и что-то тараторил, почти переходя на крик, но злился я больше на свою глупость: корил идиота-шизофреника за то, что поплелся неизвестно куда из-за неизвестно каких, явно преувеличенных мыслей!..

Спустя какое-то время бессилие взяло вверх, и теперь я вяло смотрел на дружелюбное лицо бедного продавца. Мужчина, как я мог разглядеть, смотрел на мое перекошенное лицо совершенно просто и удивительно дружелюбно, со спокойной улыбкой уставшего человека. Он мягко положил руку на плечо и указал в сторону изящного столика. Я же нервно, скорее по инерции, дернулся и, поправив рукава, самостоятельно присел, припав к холодной стене. В горле пересохло, усталость обволокла тело, а в висках долбило до такой степени, что хотелось больше не думать. Не думать ни о фантастическом докторе, ни о странной флэшке, ни о фотографиях, ни о дубе, – хотелось не думать совершенно ни о чем. Но этого не получалось, и я прокручивал вновь и вновь запечатанные в мыслях маленькие детали, которые, казалось, составляли дикую, сюрреалистичную картину. Впрочем, явно притянутую за уши. Мунку бы достаточно было взглянуть на меня, чтобы обрисовать новый крик…

Высокая тень мужчины упала на изящный столик, и я услышал приятный баритон:

– Веховской, пожалуйста, вы неглупый человек и прекрасно понимаете, что лишние крики и оскорбления разве что попусту сотрясают воздух. Возможно, здесь вы найдете то, что ищете, возможно, найдете совсем ничего, это покажет время. Вам следует успокоиться. А что помогает разгулявшимся нервам, если не чашка горячего чего-нибудь? Вам налить чаю, кофе?

Коньяк бы не помешал: чтоб нажраться и вовсе забыться, хоть на секунду, хоть на одно мимолетное мгновение, чтобы угомонить самого себя и проснуться дома, на даче, на отшибе цивилизации, чтоб избавиться от параноидальных мыслей разбушевавшегося воображения! Только и всего! Боже, что я забыл здесь…

– Я не собираюсь оставаться тут надолго…

– А что вы собираетесь делать? Хотите вернуться домой, снедаемый несвязными идеями и бесконечными домыслами? Или считаете, очередной психолог убедит вас в том, что это всего лишь игры разума на почве стресса?

Нет, психологи строили сотни предположений, но ни один так и не определился с диагнозом…

– Психология бессильна во многих вещах, какой бы царицей природы человеческой она себе не казалась, – продолжил он, убирая карандаш в карман. – Она развратна и самолюбива, она порочна, похотлива, чванлива, – в общем, ужасна во всех своих проявлениях. Но, признаюсь, ее ученики преследуют благую идею: идею о спасении скверной души. Знаете, кто чаще других идет в ее обитель, чтобы познать это темное искусство? Оскверненные. Душою больные и сердцем немощные! Каждому пришлось несладко в свое время, по-своему, конечно, но детство их, однообразное до скуки, имеет явные пересечения в трех отглагольных постулатах: Недолюбили, Недодали, Перебили. Однако, я пошел за бутылкой коньяка.

– А?.. Да, да, коньяк… Коньяк бы не помешал…

Я остался один. Солдатики все так же валялись на полу, куколки все так же изгибались в фарфоре. Лампа продолжала потрескивать.

Он все-таки прав: хочу, не хочу, никуда я не уеду. Что же получается, глупые мысли не оставят меня в покое? Тогда я рискую вовсе сойти с ума. Невозможно, чтобы какие-то старые вещи выбивали из колеи, просто невозможно. Это обычные совпадения. Но что-то внутри меня хочет разгадать загадку, расшифровать какое-то истинное значение, как будто в ней скрывается очень важный, жизненно необходимый ответ. Но вот с какими ироничным вопросом я засыпаю каждую ночь: а в чем же состоит сам вопрос? И он порождает массу других рассуждений, которые травят меня и переваривают каждый день. Но все равно каждая эта мысль приводит к одному: я не знаю, в чем зерно бессонных ночей, не знаю, почему ощущаю какую-то связь в этих вещах и совершенно не ведаю, что именно ищу… Сплошное колесо. Одни и те же вопросы, одни и те же круги.

– Прошу, «Готье» прямиком из французских винокурен Пти Шампань, – сказал продавец, усевшись напротив меня со стаканами и бутылкой янтарной жидкости. – Успокаивает нервы, притупляя мышление.

Он подставил стаканы и налил коньяк. Я махом запрокинул жидкость, тут же съежился и почувствовал, как по глотке провели ножом. Горькая тварь, отвык от вкуса. Давно не пил этой гадости.