– Да ничего особенно лихого: какие-никакие, а вооруженные силы тут были, а вот населения мало. Рота в масштабе такого города, как Питер, – не величина. А вот для Левашово – вполне себе сила. Пустынных мест тут много. Мы вот только что проехали мимо Северного кладбища, так по нынешним временам это самое спокойное место, а с другой стороны – не менее здоровенная Северная свалка. Неоткуда тут толпам зомби браться.

– Ну и соседство!

– Так и на юге ровно то же самое: и кладбище, и свалка рядом – через дорогу буквально.

Жужжит «Длинное ухо». Старшой просит принять влево и собраться тем, кто находился рядом с бронетранспортером и стрелял по морфу. Останавливаемся, вылезаем. Николаич настоятельно рекомендует всем, принимавшим участие в охоте на морфа, воздержаться по прибытии в Кронштадт от рассказов, что морф просто и банально не мог выбраться из своей консервной банки. Стоит рассказывать, как и было: отлично скоординированная система взаимодействия и высокая боеготовность остановили атаку морфа в самом начале. И точка. Можем продолжать движение. Залезаем в машины, трогаемся.

Ну, это понятно. В итоге команда отбила броневик в честном бою с нехилых размеров и кондиций морфом. Двести кило с зубами (а возможно, и побольше) – это и в Африке двести кило с зубами.

– Жук у вас Старшой, – ухмыляется Семен Семеныч.

– Не без этого, – соглашается Саша. – А что вы за песню хотели исполнить?

– Про Отелло?

– Ага.

– Что ж, извольте – да не завянут ваши ухи:

 
Отелло, мавр венецианский
Один домишко посещал.
Шекспир узнал про это дело
И водевильчик написал.
 
 
Девчонку звали Дездемона,
Лицом – как полная луна.
На генеральские погоны,
Видать, позарилась она.
 
 
Он часто вел с ней разговоры,
Бедняжка-мать лишилась сна.
Он ей сулил златые горы
И реки, полные вина.
 
 
Она сказала раз стыдливо,
И это было ей к лицу:
«Не поступай несправедливо,
Скажи всю правду ты отцу.»
 
 
Папаша – дож венецианский
Любил как следует пожрать.
Любил папаша сыр голландский
Московской водкой запивать.
 
 
Любил пропеть романс цыганский –
И компанейский парень был,
Однако дож венецианский
Ужасно мавров не любил.
 
 
А не любил он их за дело –
Ведь мавр на дьявола похож.
И предложение Отелло
Ему как в сердце острый нож.
 
 
Был у Отелло подчиненный,
По кличке Яшка-лейтенант,
Ужасный мавров ненавистник,
К тому же плут и интригант.
 
 
У Дездемоны спер платок он,
А мавр, конечно, жаден был.
Не говоря дурного слова,
Жену он тут же придушил.
 
 
Вот то-то, девки молодые,
Смотрите дальше носа вы
И никому не доверяйте
Свои платочки носовы.
 

– Бис. Браво, бис, – вежливо говорит Саша и тихо хлопает в ладоши. Присоединяюсь.

– Вот если Валерка оклемается – мы вам еще споем дуэтом. Как, Доктор, есть у Валерки такой шанс?

– Возможно. Недалеко ходить – Кутузову в голову дважды пули попадали, и вполне себе выжил и ума не растерял. А вы бы нам в команде здорово пригодились.

– Я понимаю. Но тут такое дело…

– Мы помним, – отвечает Саша. – Пока – «раб лампы».

– Вот именно. Вот байку мне одессит-дальнобойщик рассказал:

По длинной, дикой, утомительной дороге шел человек с собакой.

Шел он себе, шел, устал, собака тоже устала.

Вдруг перед ним – оазис! Прекрасные ворота, за оградой дворец, музыка, цветы, журчание ручья – словом, отдых.

– Что это такое? – спросил путешественник у привратника.

– Это рай, ты уже умер, и теперь можешь войти и отдохнуть по-настоящему.

– А есть там вода?

– Сколько угодно: чистые фонтаны, прохладные бассейны…

– А поесть дадут?

– Все, что захочешь.

– Но со мной собака.

– Сожалею, с собаками нельзя. Ее придется оставить здесь, за воротами.

И тогда путешественник пошел мимо.

Через некоторое время дорога привела его на ферму. У ворот тоже сидел привратник.

– Я хочу пить – попросил путешественник.

– Заходи, во дворе есть колодец.

– А моя собака?

– Возле колодца увидишь поилку.

– А поесть?

– Могу угостить тебя ужином.

– А собаке?

– Найдется косточка.

– А что это за место?

– Это рай.

– Как так? Привратник у дворца неподалеку сказал мне, что рай – там.

– Врет он все. Там ад.

– Как же вы, в раю, это терпите?

– Это нам очень полезно. До рая доходят только те, кто не бросает своих друзей.

Некоторое время перевариваем. Наконец, Саша спрашивает:

– А это про собак или вообще?

– Я так думаю – вообще. Про друзей.

– Ну, а я думаю, что нынче далеко не все собаки – друзья.

– А некоторые друзья – собаки.

– Интересно, «собака» – это оскорбление или похвала?

– Дык это то же, что разбираться в том – незваный гость хуже татарина или все же политкорректно – лучше татарина? – деликатно подводит черту Семен Семеныч.

– Ит ыз зэ квесчен! – сверкает познанием английского Саша.

– Вы меня поймите верно… – начинает опять объяснять Семен Семеныч.

– Понимаем. Пока ваш сын и друг лечатся в больнице – вы всей душой там. Но будем вам рады.

– Спасибо. Мне и самому бы интересно с вашей ордой поездить. Как мы сегодня вляпались глупо днем… Ваш-то жучище, небось, так не влетел бы…

– Кто знает. Но вообще он из тех, кто режет после семи отмерок.

– Я уже заметил. Ну, считай, тьфу-тьфу-тьфу – уже и прибыли почти.

Нас останавливают на весьма грамотно сделанном – и прилично укрепленном блокпосту. Рядом заправка, тут же стоит пара похожих на нашего найденыша бронетранспортеров, но закамуфлированных и с бортовыми номерами, армейские грузовики и – чуток поодаль – три маталыги с пулеметами в башнях. Упокоенных не видно, правда, неподалеку фырчит бодро работающий экскаватор – то ли ров роет, то ли братскую могилу.

Лейтенант подходит с вопросом, где старший колонны.

Николаич уже рядом.

Словно и не было всего этого кошмара, спокойные вопросы: состав колонны, цель прибытия, груз, наличие укушенных.

Оказывается, мореманы сообщили о колонне разведки из двух УАЗов и джипа Чероки, но у нас колонна несколько разбухла, пока добирались. К лейтенанту подходят и сопровождающие.

Некоторое время идет разбирательство: кто, чего и зачем.

Слышу, что лейтенант спрашивает о профессиях следующих с нами беженцев. Отмечаю, что Николаич бодро рапортует о театральных критиках, но умалчивает о ветеринаре. Лейтенант морщится и дает добро на проезд. Я-то уж думал, что нам еще десяток больных привинтят. Но тут, видимо, вояки и сами с усами или просто отправляют своих заболевших в Кронштадт. Хотя здесь были лечебные учреждения, но, в основном, санатории.

Катимся уже по дамбе. Поглядывая на стоящие по сторонам форты и батареи – островки с краснокирпичными сооружениями.

Первый серьезный блокпост моряков – на довольно крупном острове. Опять же, пара БТР-70 и, несколько неожиданно, – грузовики с зенитками в кузовах. Зенитные автоматы малого калибра – 23 мм, но я могу себе представить, как могут врезать такие установки. Впору поежиться. Клешники обустроились с удобствами, натащив и бетонных блоков, и вагончиков для житья, причем и вагончики эти сами по себе установлены так, что создают внятное укрепление.

Опять те же вопросы. Тут санинструктор досматривает раненых и больных. Приходится вылезти и ходить вместе с ним.

Получаем добро на проезд от щеголеватого каплея. При этом замечаю, что писарюга старательно вколачивает фамилии и инициалы прибывших в допотопный, но ноутбук. Совсем как в те времена, когда въезд сюда был только по пропускам.

Наконец – город. Уф!

С того раза, как мы тут работали, многое изменилось: там, где мы едем – ни одного зомби. Зато патрули попадаются часто, причем и морские, и сухопутчики, и состоящие из гражданских. Народу на улицах заметно больше, причем много и вооруженных. Замечаю, что у многих – как раз маломощные, но удобные в городе пистолеты-пулеметы.

Вот теперь я вижу, что город устоял.

УАЗ с Николаичем обгоняет и теперь ведет колонну.

На ближайшем перекрестке останавливает регулировщик комендантской службы.

Связывается с блокпостом, потом пропускает нас дальше, предупредив, что беженцы должны зарегистрироваться в комендатуре не позднее полудня следующего дня… Тут уже карточки получать надо… Остальные приписываются к больнице – соответственно, и питаться там будут. Подозрительно оглядывает распахнутый настежь БТР, но вопросов не задает.

Вид больницы не изменился, но уже у входа не дежурит дядечка в грузовике с кунгом – вместо него стоит пара десятков разношерстных автомобилей. Ну да, серьезный кворум. Явно начальство.

Встаем рядом, сразу образовав хаотичный непорядок. То еще зрелище: неряшливо задекорированные сетками УАЗы, рядом шикарный Чероки с единственной, словно нарочитой пулевой дыркой в боковом стекле, тут же скромные машинки беженцев, забитые всяким добром под крыши, расхристанный БТР на фоне фуры, из-за которой высовывается инкассаторский броневичок, автобус – ну, в общем, воскресная ярмарка металлолома…

Отправляюсь в больницу – доложиться о прибытии и получить ЦУ.

Вместо теток с автоматами – вполне такой грамотный парный патруль. Правда, старший патруля – скорее всего, уже отставник, а вот второй – пожалуй, что десятиклассник. Но стоят грамотно, прикрывая друг друга и не мешая при этом. Даже повязки какие-то на рукавах – не привычные красные с белой надписью «патруль», а что-то военно-морское.

Неожиданно для себя рапортую о прибытии как-то чересчур по-военному. Надо с этого съезжать, а то, глядишь, привыкну.

Старший патруля смотрит в своих бумажках, кивает головой. Уточняю, что делать с ранеными. Оказывается, надо зайти к заведующей приемным отделением, оповестить ее, потом забрать кого из хирургов для выборочной сортировки, а главврачу передать списки раненых и больных с положенными данными и диагнозами. Так что мне аккуратно – в актовый зал, перерыв будет через 15 минут.

Выкатываюсь на улицу. У седого медбрата бумаги по раненым в порядке и написано все четким печатным военно-писарским почерком. Заглядение. Даже указано, какое лечение проводилось. А вот у тех, кого подобрали первыми – бурелом после шторма. Единого списка нет, какие-то записульки, накорябанные разными почерками, да еще и почерка-то медицинские, словно для прокурора написанные – чтобы в случае чего неприятного можно было прочитать «левая рука» как «правая нога».

Озадачиваю санитара составлением единого списка по образцу. Чешет в репе. Потом лезет в автобус писать.

Ко мне подходит ветеринар Бистрем. Оказывается, очень хочет послушать то, что будет говориться на семинаре. Ну, вроде как по нынешним временам – почти коллега, благо педиатров всегда с ветеринарами ехидно сравнивали: у тех и других пациенты не могут толком отвечать на вопросы.

Проходим мимо БТР – из люка высовывается опухшая морда страдальца. Смотрит очень красноречиво.

– Помню я, сейчас уточню, где стоматология работает, – киваю ему головой.

Когда уже захожу в двери, догоняет Николаич вместе с седым медбратом.

Патрульные выслушивают, кто откуда и пропускают. Оказывается, действительно указано: всех медиков – пропускать. Николаич и Бистрем таким образом и просачиваются, под мое поручительство. Как два медбрата.

Некоторое время теряем в фойе – там сидит дракон в виде бабки-санитарки. Известно, самые свирепые люди – это уборщицы и гардеробщицы. Тут она выполняет обе роли. Выполняет как часовой – строго, с достоинством и честью. Мало того, что мы, как положено, оставляем верхнюю одежду – так и башмаки туда же. Взамен нам выдают новехонькие, идиотских расцветок резиновые шлепанцы пляжного типа и застиранные, но чистые халаты…

Мда, сурово. Но справедливо: сейчас бахил на всех не напасешься, да и грязь в клинике совсем ни к чему. И опять же, каждый посетитель тут же встает на положенную ему полку.

Понимаю это, когда из актового зала нам навстречу выкатывается комендант Кронштадта каперанг Змиев собственной персоной, в компании еще нескольких офицеров, у которых из-под халатов выглядывает форма. Ясно: перерыв, люди поползли ноги размять и покурить. Так вот, на разминаемых ногах у всех, включая Змиева, эти резиновые шлепки, отчего гости явно чувствуют себя не в своей тарелке. Николаич подходит к каперангу, докладывает о прибытии, но делает это с легкой, почти неуловимой глазу развальцей, чуточку небрежно – с дерзинкой, как себя обычно ведут представители привилегированных военных специальностей – те же десантеры, например, то есть формально – все как положено, но с нюансами…

Змиев это замечает, но спускает на тормозах, разве что бровью повел.

Предлагает дать самые важные для упоминания данные, рапорт о результатах – представить в штаб через час после окончания семинара начальнику разведки. У него же оставить и видеоматериалы.

Николаич вкратце говорит о каннибалах, о Молосковицах и двух аэродромах. Попутно замечает о фуре с бананами и вроде как не охваченных ничьим вниманием магазинах в районе Таллинского.

Змиев кивает. Поворачивается к стоящему рядом офицеру – распоряжается насчет фуры. Потом смотрит на меня – я не успеваю отвести глаза и слишком поздно меняю улыбочку на постную физиономию:

– Я уже распорядился о доставке сюда достойной сменной обуви. Так что еще раз вы меня таким клоуном не увидите.

И уже снова к Николаичу обращаясь:

– Напоследок хотел бы, чтобы вы разъяснили одну непонятность.

– Слушаю вас.

– Судя по отчету похоронных команд, собиравших тела с маршрута следования ваших машин-ловушек, получается цифра около указанных вами в рапорте 6000 человек.

– Не вижу ничего необъяснимого – мы рапорт не из пальца высосали. Сколько упокоили – столько и указали. А именно, 5889.

– Это и удивляет. Я был уверен, что вы взяли цифру с изрядным походом.

– Нет, все подсчитывалось.

– Как?

– Очень просто: в основном, наши стрелки не мажут. Нет такой привычки. Самая слабая подготовка была у медика. Тем более, он все первое время срывался на очереди. Потому посчитали, сколько он выпустил патронов, исходя из известного числа отработанных магазинов, и поделили пополам. У остальных еще проще вышло: при каждом промахе патрон из кармана кидался стрелком в ватник посреди кузова. Снаряжающий этими патронами тоже набил рожки – соответственно, из числа отстрелянных патронов было вычтено то количество, которое оказалось на ватниках. Его посчитать тоже было несложно: набитые рожки на ватниках плюс там же немного россыпи. Записывали и прикидывали во время остановок.

– Ловко…

– Погрешность имела место, разумеется, но незначительная.

– Спасибо. Ловко придумано.

– Старались…

– Хорошо, еще поговорим по результатам разведки. Располагайтесь, тут полезные вещи рассказывают.

Покидаю своих спутников – надо раненых пристроить. Нахожу Главную. Сообщаю, что привез еще 27 больных и раненых. Особо отмечаю, что выбора у меня не было. Воспринимается это без восторга, но в то же время достаточно спокойно. После пары минут к раненым уже идет один из хирургов, инфекционистка и зав. приемным отделением. Мне сообщается, что в конце дадут слово, потому надо подготовить сообщение о виденном сегодня минут на десять – коллегам любопытно узнать об окружающей ситуации, а тут свежие новости. Успеваю попросить хирурга спровадить командира БТР к зубодерам, если таковые есть. Хирург кивает головой.

Бренчит колокольчик – перерыв закончился, поток втягивается обратно. Оказывается, что кроме медиков тут же и военных полно. Не только Змиев с окружением.

И вроде как не только кронштадтские. Замечаю знакомые физии – мой братец и парни из МЧС, пробираюсь к ним.

– Много пропустил?

– Считай, половину.

– Досадно. О чем была речь?

– Мужик по медицине катастроф толковал. Но у него с собой брошюрки есть, так что можно будет потом получить, я договорился. И записал кое-что, так что не страшно.

Хирург напомнил про правила сортировки – толковый мужик, с боевым опытом – так что все, так как должно, с примерами.

– А что осталось?

– Про патологию катастроф сейчас, потом про биохимию зомби немного – что-то у этой, из лаборатории, интересное было, – ну и напоследок – всякое разное.

Выступающий, крепкий мужичок с рукой на перевязи, начинает рассказывать о массовых нарушениях здоровья населения при катастрофах. Сразу оговаривается, что речь ведется в общем – о различных катастрофических ситуациях, каковые были раньше; разумеется, такого, что произошло сейчас, никто и представить себе не мог, но тем не менее, как показывает опыт, принципиально по воздействию на население катастрофы не отличаются.

Первым делом рассказывает о психогениях – получается, что 80 % людей в ситуации катастрофы страдает от острого реактивного состояния, что резко ухудшает и без того сложную обстановку, а то, что 10 % из них доходят до острого реактивного психоза – усугубляет и еще больше. При этом, разумеется, благие пожелания помещать таковых в специально оборудованные психоизоляторы или хотя бы привязывать к носилкам остаются невыполнимыми.

Второе при катастрофах – механические повреждения. Таких в разных ситуациях набирается до 20–25 %. При этом они нуждаются в оказании первой медицинской помощи, а до четверти из них – и в первой врачебной. Это – при уже указанном выше количестве людей с острыми реактивными состояниями – становится весьма трудновыполнимым.

Третье – термические повреждения. В зависимости от ситуации и времени года, они могут быть самыми различными видами повреждений – от ожогов до ознобления и обморожения.

Четвертое – возможно и радиационное поражение. В нашем случае, к счастью, ЛАЭС сумела удержаться. Ситуация там стабильна и в целом пока этот вид поражения для нас не является актуальным. Тем не менее, забывать о нем не стоит – есть достаточное количество объектов, где таковое возможно.

Пятое – токсические. Источники могут быть самыми разными – от холодильных предприятий, использующих аммиак, до химических производств – тот же хлор, например. Также возможно поражение токсического характера и дымом, угарным газом и так далее.

Шестая проблема, широко представленная в случае крупной катастрофы – обострение хронических болезней. Причем, как правило, это начинается со вторых суток – в первые сутки такого вала острой терапевтической патологии нет, но со вторых суток и далее оно проявляется у 40–45 % оставшегося в живых населения.

Седьмое – после вторых суток с постоянным нарастанием увеличивается количество инфекционных заболеваний – как желудочно-кишечных, так и респираторных. Разумеется, это требует немедленных и четких действий – в первую очередь, по изоляции таких больных не только от здоровых (с учетом уже страдающих от обострения хронических заболеваний в данном случае термин «здоровых», как вы понимаете, означает «не болеющих еще инфекционными заболеваниями»), но и во избежание микст-инфицирования. То есть требуется отдельно содержать больных с ЖКИ и отдельно – с респираторными инфекциями, мало того – перевязочные для них тоже должны быть разными и, разумеется, очень важно соблюдать санэпидрежим и проводить дезинфекцию.

Восьмое – в первую неделю наблюдается большое количество преждевременных родов и выкидышей, в связи с чем беременным надо уделять особое внимание.

Девятое и последнее – после четырех дней начинается всплеск анаэробной инфекции с максимумом на 6-й день. Это связано со сроками инкубационного периода данных возбудителей.

Есть ли вопросы?

Вопросы есть – несколько человек поднимают руки. Лектор тычет пальцем.

– Скажите, почему у нас достаточно много больных с ОЖКИ, но практически нет с респираторными? Банальных насморков нет, не то что ОРВИ.

– Возможно, это связано с тем, что у вас лучше поставлена профилактика ОРВИ?

– Нет, это у всех так.

– Тогда пока не могу вам сказать. Могу заметить, что у меня тоже прошел насморк не за неделю, а за день…

– Какие психогенные реакции, на ваш взгляд, стоит иметь в виду?

– Наиболее опасны экстрапуитивные – с немотивированной агрессией в отношении окружающих, интрапуитивные – с аутоагрессией (всплеск суицидов все отметили) и импуитивные – беспорядочное и бессмысленное бегство, в том числе и в сторону угрозы.