6

Шестого сентября в Софии началась забастовка трамвайщиков и рабочих железнодорожных мастерских. Демонстранты заполнили улицы. Полиция стреляла. Сыпались стекла трамвайных вагонов. На кладбище народ возлагал венки на могилы казненных, шли митинги.

Еще день – и повсюду на улицах столицы заколыхались красные полотнища: «Долой фашистскую диктатуру!», «Да здравствует Отечественный фронт!»

В германском посольстве никто из служащих не расходился по домам. Было известно, что господин посол, фанатически верующий лютеранин, ночью «получал наставления Божьей Матери», а супруга посла собственноручно заколачивала ящики для отправки в Германию (чтобы не стучать громко, молоток был обернут в тряпку). Как всегда бывает накануне катастрофы, чиновники, вчера еще гордые своими званиями, связями, унизительно склочничали. Будущее для них уже переставало существовать, наедине с прошлым оставаться было страшно. Посольская мелочь – адъютанты из общего отдела, офицеры-переводчики – одни продолжали гнуть спины над бумагами, лишь отодвинув столы подальше от окон; другие находились в состоянии как бы некоего опьянения; третьи спекулировали чем попало.

Советские войска вышли на Дунай и со дня на день должны были перейти болгарскую границу. Народная революция придвинулась вплотную к богемским стеклам посольского особняка. Берлин давал взаимоисключающие распоряжения. Персонал посольства привычно отбывал присутственные часы, потому что великая империя еще пряла свою пряжу. Однако нити рвались каждую минуту: фельдъегерская служба, авиасвязь, наконец, телефон начинали отказывать. И когда это понял господин посол, он сообразил и то, что немцы в Софии предоставлены самим себе, своим благоразумным решениям.

Впервые господин посол покинул здание в несколько необычном виде: в смокинге и с автоматом в руке, спрятанным под ангорским пледом. В ближайшем переулке посол приказал шоферу снять с машины нацистский вымпел.