Онор застыла на краю лагеря с полевым дневником в руках и открытым в ужасе ртом, а затем ахнула:
– Вы шутите?
Подавив улыбку, Роб спросил:
– Когда вам в следующий раз привезут продукты?
– Только сегодня утром доставили новую партию.
В ее голосе зазвучали истеричные нотки, и Роб, не сдержавшись, все-таки улыбнулся.
– Что вас так развеселило?
– Вы. Ведете себя так, словно я – Джек Потрошитель. Когда ожидается следующее пополнение ваших запасов?
– Через десять дней. Придется ждать больше недели!
– Но меньше месяца.
Роб сделал глубокий вдох и посерьезнел. Десять дней! Во-первых, ему придется прожить с этой женщиной десять долгих дней, пока судно, привозящее продукты, не доставит на остров сварочный аппарат. А во-вторых, придется пропустить семейную встречу Далтонов во вторник. Отец очень рассердится.
Онор хоть и тоже сердилась, но при этом выглядела сногсшибательно. Ее волосы пшеничного цвета почти высохли. Выбившиеся из хвоста пряди обрамляли лицо, подчеркивая его безукоризненный овал, а также прикрывали страшные шрамы на плече.
Женщины там, в Америке, готовы заплатить сотни долларов, чтобы добиться такой же прически. А Онор, стоя перед Робом в своем желтом бикини и небрежно накинутой сверху голубой рубашке, казалось, сошла прямо с обложки модного журнала.
Она была не самой красивой женщиной из тех, что встречались Робу. В свое время он знавал немало идеальных красоток и встречался с половиной из них. Но Онор с легкостью выиграла бы приз за самую естественную привлекательность. Здоровая, подтянутая, загорелая, с ясными глазами и белыми ровными зубами. Про зубы он скорее догадался, потому что еще не видел улыбки этой женщины. Но она, должно быть, часто улыбается, судя по легким морщинкам у внешних уголков глаз, в которых отражаются одновременно и зелень деревьев, и синева океана, а еще печаль.
Обычно подружки Роба были моложе, более худые и куда ухоженнее, чем эта женщина с чувственными формами и развевающимися на ветру волосами. И все-таки Роб ощутил сексуальное влечение к Онор. Он тут же попытался отвлечься на что-то менее возбуждающее – на ее шрамы.
Онор решительно направилась к нему:
– Десять дней! Роберт, вы не можете оставаться тут так долго!
– Почему?
– Потому что…
Ее рот открылся и закрылся, как у злой рыбешки. А Роб любовался розовым румянцем, разлившимся по скулам собеседницы.
– Я… Вы не можете! Мне нужно работать!
Роб проигнорировал эти слова, решив не вступать в спор. Будь у него выбор, он ни за что не остался бы тут на десять дней. Но раз уж так вышло, командовать будет он.
Повернувшись, Роб зашагал к палатке.
– Могу я одолжить у вас аптечку? – спросил он, сняв футболку и бросив ее на раскладной стул. Онор еще раньше обратила внимание на сильные плечи и широкую спину своего гостя, но сейчас, увидев их обнаженными, еле сдержала восторженное восклицание. Заставив себя сосредоточиться, она шагнула к Робу, собираясь что-то сказать, и тут он повернулся. Онор, утратив дар речи, уставилась на небольшую штангу-барбеллу в его проколотом соске.
Во рту тут же пересохло. Господи, она столько лет грезила о мужчине с пирсингом сосков. Мужчине, куда более потрясающем и уверенном в себе, чем те, что были вокруг! Эти мечты хранились в тайне в самой глубине души.
И вот на тебе! Именно сейчас так некстати они осуществились.
Роб окликнул ее, и Онор, очнувшись от своих размышлений, перевела взгляд ниже, на его живот, изуродованный безобразными ссадинами.
– О боже!
Она торопливо подошла ближе, отогнав прочь внезапное желание провести рукой по твердому брюшному прессу Роба. О чем она думает! Ведь этот человек ранен!
Онор осмотрела две самые глубокие ссадины, стараясь не обращать внимания на поблескивающее в соске Роба украшение.
– Раны не слишком глубокие, но о них необходимо позаботиться. – Она бросилась к палатке за аптечкой, гость пошагал вслед. – Соленая вода хорошо заживляет раны. Промывайте ссадины ею каждый день, потом вытирайте насухо. Немного солнца тоже не повредит. Но сначала их нужно обработать.
Онор вынырнула из палатки со всем необходимым для дезинфекции ран и их перевязки.
– Кажется, будет сильно жечь? – напряженным голосом спросил Роб.
– Уверена, вы потерпите.
– Мне лучше присесть.
Взглянув ему в лицо, Онор поняла, что он не шутит.
– Но ведь это всего лишь ссадины…
– Слишком поздно. Я плохо переношу вид крови.
Лицо Роба побледнело. Он посмотрел на свой живот, затем, пошатываясь, подошел к походному стулу и рухнул на него, глубоко дыша. Онор с первого взгляда определила, что Роб пытается овладеть собой, контролируя дыхание, – она и сама нередко так поступала в последние четыре года. Она опустилась перед ним на колени, села на пятки и, глядя ему в лицо, стала дожидаться, когда его волнение пройдет.
Теперь она испытывала к своему незваному гостю чуть меньшую неприязнь.
Наконец он сделал длинный выдох и слабо улыбнулся.
Чтобы поддержать Роба, Онор улыбнулась в ответ.
– Так вот, оказывается, что мне нужно сделать, чтобы вызвать у вас улыбку? Лишиться самообладания? – надтреснуто рассмеялся он.
«Это уж вряд ли», – мысленно фыркнула Онор. Почему-то из-за его уязвимости она лишь сильнее чувствовала мужественность Роба. Он старался намеренно все обратить в шутку, но его смущение явно ощущалось.
«Забавно, как легко у меня получается понимать его настроение, хотя мы знакомы всего несколько часов», – мелькнуло в голове, а вслух Онор сказала:
– Это обычная реакция на кровь. – Она хотела показать Робу, что понимает его и не собирается над ним смеяться. – А может, у вас запоздалый шок от удара о риф?
– Нет. Это из-за вида крови. В детстве со мной кое-что случилось.
Он сделал еще несколько глубоких вдохов и сел прямо. Онор, все еще сидевшая на пятках, поднялась на колени между ног Роба и начала обрабатывать раны. Он стиснул зубы, когда она смоченным в йоде тампоном стирала кровь, а едва антисептик коснулся раны, левая нога Роба дернулась, но он не издал ни звука.
Онор аккуратно протирала каждую ссадину, стараясь действовать осторожно. Внезапно вырвавшийся у пациента стон заставил ее замереть и поднять глаза.
– Простите. Я уже почти закончила. Вы ведь не хотите, чтобы микробы, которыми кишат кораллы, попали в вашу кровь?
Роб попытался улыбнуться, хотя его улыбка больше напоминала гримасу боли. Он изо всех сил старался держаться стоически. Затем его взгляд скользнул от ее лица к шрамам на плече, а оттуда – к ее едва прикрытой груди, находящейся сейчас на уровне его живота. Онор внезапно остро осознала, что стоит полураздетая на коленях между раздвинутых ног мужчины, с которым едва знакома.
Инстинкт подталкивал ее отстраниться, но гордость заставила остаться на месте, несмотря на то что сердце пустилось вскачь, пальцы, касающиеся живота Роба, задрожали, а движения рук стали резче, торопливее.
Онор обработала края глубоких царапин спиртом, чтобы затем стянуть их пластырем. Во влажном тропическом воздухе спирт испарялся плохо, и Онор подалась вперед, чтобы подуть на ссадины.
– Хватит! Дальше я сам. – Роб вскочил со стула, опрокинув его, и отступил назад.
Онор снова уселась на пятки:
– Но мне еще нужно…
– Я сам закончу перевязку. Спасибо, что промыли ссадины.
Она встала на ноги и протянула Робу пластырь, тампоны и обеззараживающую мазь. Ого! Неужели он покраснел? Значит, этот человек не такой уж плохой, раз еще не разучился краснеть.
Избегая взгляда Онор, Роб произнес примиряющее:
– Спасибо. Из вас выйдет отличная мать.
Онор резко втянула воздух. Это были всего лишь слова, произнесенные, чтобы сгладить неловкий момент, но она не ожидала, что они причинят такую боль.
Пошатнувшись, словно от удара, Онор выдавила улыбку:
– Мне нужно работать. Я вас оставлю.
Она схватила свой полевой дневник и, не оглядываясь, торопливо зашагала из лагеря прочь.
Онор услышала бы, как топает Роб Далтон, даже если бы шел сильный ливень. Она сердито обернулась и шикнула через плечо:
– Тсс!
Ну почему этот человек все время вынуждает ее проявлять далеко не лучшие черты характера?
Он медленно, на цыпочках подкрался к кустам, в которых затаилась Онор, и осторожно лег рядом на песок, стараясь не поцарапать снова свой залепленный пластырем живот о какой-нибудь острый камень.
«Неужели этот тип, ростом целых шесть футов и три дюйма, решил, что хорошо замаскировался за кустом? – подумала Онор. – Ох уж эти приезжие с материка! Смех, да и только!»
Роб лег рядом, глядя то на нее, то на полевой дневник, куда она заносила какие-то цифры и каракули, понятные только ей самой. Похоже, у него чесался язык поговорить. Наконец Роб не выдержал:
– А что вы делаете?
Его громкий шепот вспугнул фрегата. Взмахнув огромными крыльями, птица резко взмыла в небо с дерева неподалеку.
Онор с раздражением взглянула на Роба. Тот сверкнул зубами в дежурной улыбке, очевидно полагая, что тем самым смягчит недовольство собеседницы.
– Готова поспорить, вы постоянно пользуетесь своей улыбкой с неизменным успехом, – негромко произнесла она.
Роб лишь усмехнулся в знак согласия и уставился на Онор с тем же вниманием, с каким она только что наблюдала за птицами. Его вопрос повис в воздухе.
– Я веду наблюдение за стаей, – последовал запоздалый ответ.
Роб проследил направление взгляда Онор, и его глаза расширились от удивления. Странно. Неужели он, подходя к месту ее укрытия, и в самом деле не заметил большую внутреннюю лагуну, занимавшую половину острова? На первый взгляд берега этой укромной лагуны и окружающие ее деревья казались покрытыми белой пеной, потому что на них сидели сотни крачек и олушей. Онор передала свой бинокль собеседнику. Оглядев лагуну, наполненную сонмами обитателей, Роб воскликнул:
– Ух ты!
«Ему за тридцать, а ведет себя как шестнадцатилетний», – мелькнуло в голове у Онор.
Впрочем, зрелище действительно было впечатляющим. Она улыбнулась, наблюдая за Робом. В разгар сезона на острове обычно находилось до двадцати тысяч пернатых. Большинство из них использовало Пулу-Килинг в качестве промежуточного пункта на пути к более богатым пищей водам, а затем эти птицы возвращались сюда, чтобы свить гнезда и вывести птенцов.
– А я-то думал, как же на этом острове тихо!
– Тихо? Нет, вы только послушайте.
Воздух вокруг был наполнен звуками птичьих голосов, которые смешивались с шумом океанских волн, обрушивающихся на коралловый риф и шуршащих по покрытому ракушками берегу.
Роб склонил голову, прислушиваясь, отчего на его подбородке стала заметна щетина. Онор внезапно захотелось провести по ней пальцами. Сейчас, когда этот мужчина расслабился, он стал выглядеть обаятельнее, человечнее. Ему явно нравится наблюдать за птицами.
Она отвела взгляд:
– Здесь тысячи разных звуков.
Их лица были сейчас совсем близко друг от друга. Роб искоса смотрел на Онор задумчивым взглядом. Она затаила дыхание, подумав: «Бьюсь об заклад, это тоже каждый раз срабатывает».
Затем его глаза, словно притягиваемые магнитом, на секунду скользнули ниже, к ее шрамам.
Онор вздохнула, не рассердившись и не обидевшись. Может, лишь чуть расстроившись. Она знала, как ужасно выглядят эти шрамы, но никакие косые взгляды мужчин не смогут умалить значение этих отметин для нее. Онор носила их словно почетный знак.
– А далеко ли отсюда памятник крейсеру «Эмден»?
Она уже успела подзабыть, что привело этого человека на Пулу-Килинг.
– Метров двести в ту сторону, кажется.
– Вы никогда его не видели? – потрясенно спросил Роб.
Онор не очень-то интересовалась историей человечества и за четыре года, проведенных на острове, почти не обращала внимания на этот памятник.
– Видела. Это недалеко от того места, где гнездятся черепахи.
Роб вытянул шею, глядя в указанном направлении, и глаза его сверкнули интересом.
– Покажете мне?
Его энтузиазм оказался заразительным. Онор уже и забыла, когда последний раз чувствовала такой душевный подъем. Четыре года назад? Больше? Она кивнула и начала осторожно отползать под прикрытие деревьев. Роб последовал ее примеру.
За пять минут они добрались до пляжа на дальней оконечности острова. Лагуна с этой стороны была мельче, ее ярко-голубые воды сверкали под солнечными лучами.
Роб устремил взгляд в море, на то место, где, наверное, когда-то, накренившись, лежал на рифе «Эмден».
Онор коснулась спутника рукой и повела его к выступающим из песка двум бревнам, почерневшим от ветра и воды. Он почти благоговейно двинулся за ней. Часть этого чувства передалась и Онор. Она ощутила, что памятник очень важен для Роба Далтона.
Мемориал представлял собой два бревна, закрепленных вертикально. На поперечном брусе были вырезаны слова «Корабль его величества «Эмден». У осно вания этого памятника лежал кусок корабельной обшивки, позеленевший от времени, – на взгляд Онор, просто морской мусор. Но Роб отнесся к нему иначе. Он присел на корточки и легонько провел рукой по изувеченной временем поверхности, изучая каждую трещинку, словно читая шрифт для слепых. Онор на мгновение представила, как эти длинные изящные пальцы изучают изгибы ее тела, и отвела взгляд.
Сердце заколотилось в груди. Стараясь заставить его успокоиться, она спросила:
– А что случилось с этим крейсером? – хотя в общих чертах знала историю «Эмдена».
– Во время Первой мировой войны австралийский крейсер «Сидней» откликнулся на отчаянный призыв острова Дирекшн. Там находилась важная радиостанция, обеспечивающая связь Австралии с остальным миром. Когда «Сидней» подошел к острову, он обнаружил крейсер «Эмден», стоящий в гавани и готовящийся к бою.
Роб обходил памятник, внимательно рассматривая каждую деталь, словно это были не просто вкопанные в песок бревна, а нечто большее. Прекрасный рассказчик, он жестикулировал, словно рисуя в воздухе ту сцену, о которой повествовал своим низким, гипнотическим голосом:
– «Эмден» был легким крейсером, оснащенным мощной паровой машиной. Он не раз уходил от преследования вражеских судов и скрывался в нейтральных водах. Но этот бой был кратким и жестоким. Капитан «Эмдена» решил на полном ходу выбросить крейсер на берег, а затем открыть кингстоны, чтобы судно не досталось противнику.
Онор казалось, что Роб даже забыл о ее присутствии и ведет рассказ для самого себя.
– А что случилось с командой? – спросила она.
– Большая ее часть была убита при перестрелке из корабельных орудий с «Сиднеем». Кто-то погиб при посадке на мель, кого-то взяли в плен австралийцы. А некоторые избежали плена и спрятались на острове, но погибли от жажды, потому что здесь нет пресной воды. Их тела, обглоданные кокосовыми крабами до скелетов, был найдены год спустя.
Онор кивнула в сторону небольшого возвышения:
– Это место малайцы называют «Могила боцмана». А что стало с «Эмденом»?
– Он так и лежит на дне прямо за рифом. – Роб указал подбородком в сторону безупречно-голубого океана, словно плавно превращающегося в небо у горизонта. – До того, как крейсер перестал существовать, местные жители забрали с него все, что смогли унести.
– Он проржавел и рассыпался?
– Нет. Он развалился на части и затонул. Теперь уже останки «Эмдена» наполовину заросли кораллами. – Роб перевел глаза на Онор. – В конце концов риф отомстил кораблю за вторжение.
Она улыбнулась поэтическому образу:
– Этот остров всегда так поступает.
О проекте
О подписке