Глава 1. Фрагмент 20

Странно было вернуться назад. Жизнь стала похожа на киноплёнку, которую поставили на перемотку. Тридцать четыре года – как один миг. Пережил всё заново и понял, что на этом воспоминания не остановятся. И вправду говорят, что мозг человека уникален. Он хранит столь много информации, что, помня всю, мы бы просто сошли с ума. Функция забывания – своеобразная защита от сумасшествия. Даже воспоминания о нахождении в утробе матери до самой смерти сидят в наших головах, но мы не можем вспомнить ничего из того времени. Воспоминания есть, но они забыты. Почти навсегда.

Я, благодаря воздействию на мой разум, вспомнил всё. До мельчайших событий. Даже то, как появился на свет. Тяжёлое воспоминание, от начала и до конца сопровождавшееся таким страхом, что трудно держать самообладание. Моя мать, пока не знаю, кем она была, родила меня в кузове несущегося по ухабам грузовика. Роды принимали пожилая женщина и мужчина, сильно похожий на нынешнего меня. Наверное, это был отец. Восприятие меня новорожденного оставляло желать лучшего. Страх и боль мешали, но даже та немногая часть информации дала понять многое. В тентованном кузове грузовика «Урал», кроме матери, отца и пожилой акушерки, был ещё один человек. Парень лет семнадцати, смутно напоминающий кого-то, смотрел на происходящее с несвойственным возрасту хладнокровием. Кого же он мне напомнил? Нет, слишком мало увидел, чтобы понять.

Мне было минут десять от роду, когда не стало матери. Тяжелые роды и ранение в лёгкое – причина её смерти. Отец был жив и невредим ещё полчаса, пока грузовик мог ехать. Кто остановил спешащую в неизвестное мне место машину, я не знаю. Грохотало так, что без взрывов и выстрелов точно не обошлось. При опрокидывании «Урала» набок погибла акушерка, а спустя несколько секунд, прошитый очередью в грудь, упал отец. Я остался лежать на порванном тенте. Кричал и боялся. Ровно до тех пор, пока меня не подобрал тот самый парень лет семнадцати, справившийся с засадой в одиночку. Дальше было спокойнее. Меньше часа, и я узнал вкус молока. Оно было коровьим. Видимо, на тот момент выбирать было не из чего. Мой спаситель редко останавливался и продолжал бежать. Жаль, что я, новорожденный, много сплю. Информацию воспринимаю по минимуму. Моему спасителю, даже видя то, что доступно, тяжело. Постоянные стычки с агрессивным зверьём и ещё более агрессивными двуногими. Одно ясно наверняка: я родился не на Земле. Я родился в другом мире. В том, в котором теперь нахожусь. Вопросов становится ещё больше.

Спаситель шёл к цели так, как идёт в бой солдат-ветеран. Экономил силы, оценивал возможности и стойко переносил все тяготы и лишения ситуации, в которой оказался. Сомневаюсь, что будь я на его месте, смог сделать то же самое. Нет, безусловно, этот мальчуган достоин огромного уважения. Он сделал то, за что я должен быть благодарен ему всю оставшуюся жизнь, – он дал мне эту жизнь. Пусть она не такая прекрасная, но она интересная. Быть живым лучше, чем мёртвым. Это так же, как быть сытым лучше, чем быть голодным. Тупая простота.

Я перешёл портал на руках семнадцатилетнего парнишки, когда мне было от силы месяц. Не понимающий ничего, но уже способный усваивать информацию ребёнок. Человек, у которого забрали всё. Ведь для новорожденного ребёнка всё – это его мать. Вместе с ней забрали и отца.

На момент открытия портала в горах я не спал. Помню только спешку и горы. А затем красивый сосновый лес по ту сторону портала. Мой спаситель знал, где нужно переходить и как-то сделать, чтобы выжить. Он не так прост, этот мальчуган. Его готовили к такому, и он справился на отлично.

Ночью, в тишине, я был положен на обшарпанное крылечко одного из детских домов города Новосибирска. Спаситель сунул в одеяло, в которое закутал меня, записку и, приблизившись, сказал: «Ну вот и закончился наш совместный путь, Никитка. Сейчас ты мал и ничего не понимаешь. На время нам придётся расстаться. Потом, когда ты вырастешь, я найду тебя, и мы попытаемся сделать то, что не смогли сделать другие. Надеюсь, что у нас получится. До встречи, племянничек!» Произнесённые слова не подходили семнадцатилетнему мальчишке. Он был развит не по годам, поэтому смог спасти меня. Спасителя звали Вовкой. Сейчас он известен мне как Владимир Росс. Что ж, не соврал. Нашёл. Нам просто необходимо поговорить.

Вот так просто, благодаря возможностям мозга, который ничего не забывает, в отличие от сознания, и благодаря небольшому вмешательству медведей, я вспомнил всю свою жизнь от начала и до конца. Вспомнил, чтобы снова забыть ненужное. Защита сработала как надо и выбросила большую часть в небытие. Но теперь, когда информация потребуется, можно вытащить её при первом же желании. Мне это нравится.

Не знал я, что возможности мозга – это пустяки. Вот возможности ДНК и РНК – это сила. Каждый человек – это носитель информации. В нас, людях, её столько, что жизни не хватит всю просмотреть. Вот у медведей с этим проще. Родовая память у каждого имеется. Помнят. Мы же не помним. Забыли. И, хуже того, не знаем, как вытаскивать информацию. Иногда, достаточно редко, определённый человек, при определённых случаях, способен вытаскивать родовую память из макромолекул ДНК и РНК. Некоторые называют это реинкарнационной памятью. Верят, что все мы уже когда-то жили другие жизни. Увы, но это не так. Мы живём всего лишь раз, а затем умираем. Но наша память остаётся в наших потомках. Я, как бы фантастически это ни звучало, способен вспомнить жизни отца и матери. От их рождения и до смерти. И не только их. Всех предков, что были до них. Нас такими задумали. Намеренно или случайно, но информация сохраняется. Интересно, каким образом? Есть предположение, что информацию обо всём, что было, храним не только мы. Её хранит вся вселенная. Иначе зачем она существует?

Андрей Иванович Ермаков – так звали моего отца. Он родился в Ленинградской области в начале шестидесятых годов. Если точнее, то в шестьдесят втором. Обычная семья: мать, отец, старший брат, он сам и младшие братишка с сестрёнкой. После окончания школы отец был взят в разработку одним из множества отделов комитета госбезопасности, специализирующемся на изучении другого мира. Пять лет, и папу, в возрасте двадцати трёх лет, порталом отправили в неизвестность. К уже имеющимся в Ином мире сотрудникам на обучение. Так планировали. В прежнем мире отец как бы погиб на ученьях. Даже родные были не в курсе. Увы, но обучения он не проходил. Сразу же после перемещения попал в гущу событий. И почти сразу познакомился с моей матерью. А спустя год с небольшим родился я. Жаль, что память, хранящаяся во мне, отказывается контролироваться более подробно. Думаю, что нужно просто привыкнуть и освоить контроль над ней.

Маму звали Людмила Михайловна Росс. Родилась она в шестьдесят четвёртом году. На Земле никогда не была. Дочь тех, кого Союз забрасывал ещё в пятидесятых. Думаю, что её родителей мог знавать контрразведчик Егоров. Но он не крутился в той сфере, в которой крутились родители моей матери и мои родители. Разные профили. Егоров был просто не в курсе событий. А может, и в курсе, но никому не рассказывает об этом. Стыдно.

Жизнь мамы сложно назвать лёгкой. Ребёнок постоянно переезжал с места на место и достаточно редко видел родителей. Когда твои папа и мама сотрудники КГБ, заброшенные в другой мир, то об их внимании можно только мечтать. Но подготовка была на высоте. Родили дитя – будьте добры воспитать из него специалиста. Воспитали. Не без помощи других агентов, таких как контрразведчик Егоров. В фрагментах памяти из жизни отца и матери, которые мне с трудом удаётся выцеплять, мелькают медведи. И они там занимают немаловажную роль. В детских воспоминаниях мамы мишек не просто много, а очень много. Она, вместе с родителями, долгое время жила в селении медведей. Я хочу понять это. Хочу, но не могу.

– Научиться ходить по воспоминаниям так же сложно, как научится ходить тому, кто никогда этого не делал. Тяжело в ученье, легко в бою. Я согласен?

Фрагмент памяти отца, сидящего в обнимку с мамой на сухом бревне у берега каменистой речушки, пропал. Его заменило белое… как бы лучше выразиться… ничто. Я стою на белом полу, а вокруг. Вокруг ничего нет. Белое ничего. Странно. Рай, блин, какой-то.

– Кто говорит? – спросил я, не переставая крутить головой. Странно, но не могу понять, как выгляжу. Меня словно нет. Но я есть.

– Вопрос сложный, потому что, если мыслить правильно, я – это ты. Получается, что говорю сам с собой. Но не забываю, что сейчас я не во сне, а в другой вселенной. Во вселенной памяти. Я есть ты. Ты есть все, кто был до тебя. Мы – единое целое. Мы – то, что уже было.

– Сложно… – я прекратил крутиться, потому что в этих движениях нет смысла. Спросил: – Ты можешь ответить на вопросы?

– Могу, но не стану. Отвечать самому себе – скучно. Забыл, что я – это я?

– То есть ты издеваешься?

– Получается, что да. Но, что самое весёлое, получается, что я издеваюсь над самим собой. Я ведь ты. А ты любишь порой поиздеваться над другими. Почему бы мне, то есть тебе, в кои-то веки не поиздеваться над самим собой. Весело мне или нет?

– Хорошо, – согласился я. Диалог с самим собой – то ещё веселье. Попахивает раздвоением личности.

– Раздвоением даже не пахнет. – Не удивительно, что моему внутреннему «я» доступны мои мысли. – Тут я и только я. Память – не личности. Можно заглянуть в любой отрезок жизни любого из предков, но изменить что-то не получится. Ты здесь зритель и не более. Точнее, я. Просто там, в сознании, в реальности, ты способен контролировать своё внутреннее «я». А здесь уже нет. Знаешь, почему?

Я покачал головой.

– Потому что иначе ты просто сойдёшь с ума. Мы разделены, но продолжаем быть одним целым. А знаешь, кто нас разделил?

– Нет. – Я думаю, но пока ничего дельного не надумал. Моё внутреннее «я» всё еще издевается? Похоже, что да. Самого себя бить не будешь. Толку нет.

– Меня разделило подсознание. – Вроде без издевки внутреннее «я» ответило. – Подсознание – барьер, что не даст свихнуться. Предохранитель, так сказать. Скажу ему спасибо. Скажу ведь?

Я кивнул и сказал:

– Спасибо.

– Вот же дурак я. – Внутреннее «я» засмеялось. – Сам себе спасибо говорю. Мы, все трое, одно целое. Почему я такой тупой?

– Может, уже закончим? – попросил я.

– Давай закончу. – Слишком легко согласился. Или показалось?

– Поможешь? – снова попросил я.

– Да без проблем. Главное, без фанатизма. Не забываем, что есть ещё реальный мир. Мир воспоминаний опасен тем, что в нём можно остаться навечно. Время здесь бежит так же, как и там. Проживём день воспоминаний – проживём день реальной жизни. Из комы можно выплыть только самостоятельно. Пока что этот навык не освоен. Начнём, пожалуй. Куда ныряем, скажешь?

Я задумался. Для начала не мешает разобраться в памяти отца. Она ведь вся, от начала его жизни и до её конца, доступна. Отец должен был знать многое. Разберусь с его воспоминанием, а затем займусь мамиными. После и к другим, более старым предкам можно в гости наведаться. Столько интересного, что не терпится увидеть. Я хочу знать, кто я такой на самом деле.

– Я сделал выбор. Поглядим, что интересного удастся найти. – Моё внутреннее «я» издало короткий смешок, а затем всё пропало. Мгновение, и меня бросило в беспамятство, которое тут же сменила предопределённая реальность-воспоминание.

Никита Ермаков ушёл. Я стал Андреем Ермаковым. И теперь я не помню себя настоящего. Это опасно! Настолько, что в реальности можно умереть. Со скрытыми возможностями человека шутить не стоит. Знают ли об этом медведи?