6

Оскар и Алви бежали со всех ног. Пересекая то, что называлось Скрюченным Кладбищем, они не заметили рассеивание тумана, ибо случилось это на подступе к уже плотному высокому лесу, чьи голые стволы создавали картину бесконечного пространства. Травмоопасный путь давался Оскару сложнее ожидаемого, ведь к таким препятствиям он не привык: уж слишком пустынной была территория Монолита, где приходилось содержать искусственный сад и лес ради поддержания благоприятной среды для почти миллиона жителей. Лидирующая позиция давалась ему легким направлением злости на путь размышления о том, как бы поступил его отец во всем этом скоплении очередных неподконтрольных событий… Игорь Козырев был столь же сложным, сколь вдумчиво-тактичным. Если уж и принимал решение, то неподвластное доступным любому влиянием на переигровку. Руководство Монолитом было строгим, но мудрым, последовательным, но целеустремленным. Все эти качества должны быть в сыне, просто обязаны присутствовать, как наследие великого Игоря Козырева! Оскар изводит себя еще больше в терзаниях о далеком ему навыке стратегическом анализе отца, который, будь сейчас на его месте, уже точно нашел бы оптимальное решение всех проблем, имея еще и запасной план на самую актуальную переменную. Оскар должен уметь так же, просто обязан! Но не может… только начиная просчитывать варианты, молодой характер сталкивается со все еще кипящим нравом, так и толкающим просто устроить праведную драку. И от этого различия он чувствует вину перед папой.

– Мы можем хотя бы чуть-чуть отдохнуть?!

Оскар остановился, оценивающе осмотрев Алви с неприкрытым удивлением от такой резкой просьбы. Сердце колотилось, адреналин вытачивал инстинкты с завидной дотошностью. Оскар не желал и секунды промедления.

– Здесь есть ангар? – спросил Оскар недоверчиво.

– Должен быть, наверное. Я вырос на этом острове. – Алви тяжело дышал, опираясь руками на колени, пытался восстановить дыхание. Говорил он, казалось, в некоем состоянии шока. – Улетел на Опус учиться. Это было лет двадцать назад. С того времени летал, работал… Снова летал. Я все это говорю к тому, что это место для меня чужое не сильно меньше, чем для тебя.

– Идем, пока не добрались до этих Судорожных Скульптур. – Оскар отнесся к его откровению легкомысленно, сторонясь излишнего промедления. Алви выпрямился и, кратко осмотревшись, произнес достаточно пугающе, чтобы Оскар развернулся и всерьез обратил внимание на его слова:

– Но мы уже добрались. Сам посмотри.

Огромные, достигающие высоты от полутора до трех метров валуны создавали необъятный нелинейный лабиринт без даже близкого понимания своего местоположения. Расстояние между ними разрешало лишь метр в лучшем случае, давя на любого гостя нескончаемой теснотой. Сами же валуны были непростые – на них выбивались скульптуры, ручной труд молотка и стамески имел специфические следы воздействия, превращая образы голов здешних мастеров в достаточно грубые фигуры. Большинство образов успело вылезти лишь на половину или треть, так и не сбросив лишнее для формирования конечного образа чего-то знакомого, чего-то человеческого. Порой попадали пугающе детализированные лица, контраст чему балансировали грубые, угловатые, уродливые страдальцы без намека на очеловечивание, соседствуя еще и с теми фигурами, чей образ становился жертвой переменчивого отношения творца. Почти каждый валун, насколько мог судить Оскар, умещал от трех до пяти образов человека. Иногда то была семья с детьми, порой и вовсе казалось, что изображают одного и того же, некоего любимчика. Но это было лишь предположение, как в целом и ранние некоторые выводы, ведь многие лица казались не просто одинаковыми – знакомыми, знакомыми настолько, насколько быстро закрывался вопрос целесообразности этого места: Матерь Кассандра взирала на них чаще, чем Оскар подмечал знакомое лицо той, кто неразрывно оказался связан с гибелью его дома, – Любы.

– Какое бы принуждение ни крылось за льстивыми обещаниями, тщетность лечения станет производным надежды и справедливости.

– Как красиво ты заговорил, – с легким презрением сказал Оскар не без странного отвращения к словам Алви.

– Это… Так я борюсь со стрессом. Отягощать вопрос существования пророка не менее болезненно, нежели влияние его внезапного осведомления о грядущем…

– Заткнись!

– На том видео был я. – Алви выговаривался. – Мой голос, мой характер, мое лицо… то был я! Я сказал нам идти в этом направлении… Оскар, сколько бы ты ни знал об этом, это уже будет больше, чем знаю я. Больше не могу держать это в себе.

Оскар внимательно вглядывался в смущенного чуждыми знаниями испуганного Алви со слишком привычным для себя отношением недоверия.

– Запомни главное – ты можешь убить сам себя, но не исчезнешь.

Ошарашенный Алви подошел ближе, терзающее непонимание провоцировало злое неприятие.

– Но я не хочу этого!

– Никто не хочет. Добро пожаловать в клуб.

– Стой, стой. И тебя это не смущает? Там появился этот… кто-то, может быть, я, а потом сообщение, где я…

– Вполне возможно, что твой путь будет другим. Тот Алви, который записал видеосообщение, может, уже умер даже. А может, убьет тебя, чтобы занять место и жить уже в измененном времени. А может, вместе будете, как братья-близнецы. Я не знаю и знать не хочу. – Алви продолжал смотреть на Оскара, преисполненный нужды ориентирования. – Бэккер, который был с нами на Коме, прошел аналогичную петлю. В одном я уверен – это все несет лишь разрушения. И не удивлюсь, если все вокруг связано с тобой.

– Как-то ты пугающе спокоен.

– Я спасу Роду и Настю, а потом свалю отсюда. Наш дом не здесь, а там, на Коме.

Оскар уже хотел закончить разговор, глазами он искал, куда бы свернуть, чтобы пойти дальше, уже толком не обращая внимание на Алви, который, в свою очередь требовал разъяснения.

– Ты был готов дать умереть Насте, а теперь хочешь ее спасти?

– Я думал, она умерла! – рявкнул Оскар в состоянии нападения. – Когда положил ее на землю, то был уверен, что она умерла. И тогда я ощутил страшное облегчение! Это неправильно, я знаю. Но мне стало легче. Просто легче. И я все не мог понять причину такой… Теперь понимаю. Чем мы дальше идем, тем нам все хуже. Тем хуже и людям вокруг нас. А все потому, что мы покинули наш дом. Мы ответственны, потому что потомки тех, кто воздвиг его. А это все вокруг… оно чужое, не мое и не их. И твоя эта временная петля для меня не нова.

Алви не сразу задал вопрос:

– Ответь честно – ты доверяешь мне?

– Помоги мне спасти Настю и Роду. Тогда начну.

– Хочешь знать, доверяю ли я тебе? – Оскар смотрел на него. – Доверяю. Ты был честен со мной сейчас. Хотя мог сказать любую ложь, и… думаю, я бы поверил.

– Ты бы лучше о другом думал: доверяешь ли ты сам себе? – Оскар кивнул в сторону обруча, четко определяя акцент упомянутого объекта доверия.

Несколько минут они шли молча, пока не услышали звук. Где-то слева что-то ударяло по валуну с завидной энергией. Только Оскар хотел пресечь любопытство напоминанием об опасности и ускользающем времени, от чего нецелесообразно отвлекаться на и без того опасно долгом маршруте, как тот уже шустро проскочил за валун. Оскар в этот момент всерьез задумался о том, чтобы бросить этого Алви здесь… Но что-то помешало ему это сделать. Сам не знает почему, он последовал за ним и, минуя несколько поворотов, оказался на небольшой площади, все так же в окружении валунов, но те были самыми высокими, сторона внутри круга была с самыми детализированными фигурами разных людей. Некий мужчина подходил к каждой из них и разбивал молотком и металлическим клином их лица со всей личной злобой, какую только можно было представить. Этот мужчина на самом деле оказался чуть ли не стариком, пусть и в крепкой для своих поздних лет форме. В бесформенной футболке без рукавов с рваными краями и таких же примитивных штанах, он безошибочно определялся неким здешним мастером, отныне, судя по поведению, ненавидящим результат своих трудов. Крепкие руки и плечи разрушали вылезающие из валунов образы за каких-то пять-шесть мощных ударов, причем, если падали цельными голова или только лицо, он дробил их на земле, высказывая им разные фразы: