1

В какую ложь поверить?

Неосведомленный ум влегкую ошибется, сделав поспешный вывод о том, что перед ним находится не живой человек, а строго выполненный из камня памятник. Даже более того: поверить, что перед нами на самом деле персона с самыми густыми и от того трудно контролируемыми в обуздании чувствами, – опрометчивый и рискованный шаг для любого пари, которого, к счастью, никто делать не будет. Так вот, историю мы начинаем именно с этого человека не просто так, уж точно не для удобства повествования. Отдельно стоит подчеркнуть: рядом с ним на космическом корабле «Шарлотта» присутствуют во много раз более приятные для знакомства личности, как минимум в сравнении, но раскрытию их еще будет посвящено время. Холд Хобер – так зовут нашего героя – против своей воли берет роль проводника в эту историю как раз из‑за прямой причастности к ее существованию. Транспорт, персонал, ресурсы, техническое обеспечение, разрешения и допуск, не говоря уже о заготовках на будущее, – организация всего этого и даже большего предшествовала данному моменту строго из‑под его руки. И вот сейчас, с молчаливым наблюдением того самого места, ради которого все затевалось, пришло полное осознание безвозвратности старой жизни, практически дорога… Только вот непонятно куда: в один конец – или же в новую, более светлую жизнь? Но эти вопросы, как, наверное, и любой из нас, Холд захотел оставить на потом. Ведь если ответ есть, то не будет ли это подстреканием ядовитого понимания безысходности? Пусть стратегическое мышление и являлось крепим фундаментом его мировоззрения, но все же приятно было порой адаптироваться по обстоятельствам, а сейчас это лучший и самый продуктивный инструмент. И вот, полноценно осознав отсутствие обратного пути, Холд остается один на один с давным‑давно забытым животным страхом. Тяжелый взгляд на лице, изборожденном отчетливыми рытвинами морщин, прячет неописуемую борьбу между тем, кем ему хочется быть, и кем быть необходимо, а инструментом в угоду последнего является чувство безграничной вины.

В минуту этих размышлений у него получается сделать лишь единственный твердый, но от этого не менее досадный вывод: он ненавидит себя. Корень этого жгучего груза кроется в умении адаптировать гнев, цинизм и холод прагматичного ума под нужды быть стойким и готовым принимать любые, даже самые немыслимые решения, вместе с грядущими не менее тяжелыми последствиями. Таков он был в глазах многих людей: человек с бронированной кожей и стальным характером. Хотя на деле, о чем никто достоверно не знал, пусть догадки и имели место быть в тот или иной момент, Холд – заложник всех вышеперечисленных и многих иных, но близких по смыслу черт порой ему же ненавистного характера. Бремя это с каждым годом удавалось нести все с большим трудом, а тут недавно, как‑то совсем уж для него и неожиданно стукнуло шестьдесят пять лет. Умом он ощущал себя моложе, чем его тело дозволяло чувствовать, – заметный животик, больные колени и локти, немного сутулые плечи, длинные седые волосы он зачесывал назад, а массивную бороду того же оттенка никогда не трогал, отчего она была жесткой и густой. К счастью, лицо и глаза играли ту самую компенсирующую роль, и даже неподготовленный человек лишний раз подумает о том, как и что говорить при Холде. Встретить свои шестьдесят пять он мечтал в ином месте и при других обстоятельствах, но все с теми же, окружающими его ныне людьми. Позволив себе отвлечься на наручные часы, Холд с трудом заставил себя завести будильник – должны сработать чуть меньше чем через сутки от нынешнего момента. Довольно трудно дается выбор между чуждой ему сентиментальностью и привычной прагматичностью, но один из вариантов точно обретет свое место с наступлением нужного времени. Ему хочется – и даже почти удается – отдаться грядущему событию, словно некоей судьбе, а там уж все само решится, и какой бы вариант череда решений ни спровоцировала, так оно и будет. Вот он, момент старости, когда нити контроля попросту устают существовать.

К счастью, чего было не отнять, чаще он повелевал эмоциями, нежели они им. И, равно как и про самого себя, Холд не знает, откуда у его единственного сына такое же умение: результат воспитания или умелая работа генетики. Вопрос этот был, с одной стороны, не так уж и жизненно необходим – сыном он гордится, да и тот достиг много к своим годам даже без наставления отца. Но с другой, более личной, от того и более скрытой, Нил Хобер уже давно и крайне успешно использует это умение в адрес Холда. И вот вновь, словно и вовсе стыдится быть пойманным на теплой связи с этим человеком, сын непринужденно и будто бы даже случайно оказался рядом с отцом. Встал спиной к иллюминатору, не сводя взгляда с жены Лилит и сына Максима в паре метров впереди, занятых проверкой костюмов для высадки на планету.

– Наша задача – восстановить «Фелисетт», правильно? – Холд не ответил, даже не среагировал. – Хочешь, чтобы я поверил, что не твоя рука назначила мою семью в этот проект?

– Почему тебя это волнует? – не сразу прозвучал ответ при первом взгляде друг на друга, где в глазах сына Холд увидел сомнения, а после и неприкрытое размышление.

– Потому что это опасно? – с интересом Нил выдал вариант, наблюдая за Холдом. Но в ответ была лишь разочарованная усмешка и вновь наблюдение в иллюминатор.

– Слушай, Холд, я знаю, возможно, ты пытаешься так наладить отношения – это я могу понять, не принять, а понять. Но эта брошенная еще до моего рождения база – явно не лучшее место для твоей затеи… как минимум для детей. Не считаешь, что малька перегнул?

– Я считаю, что тебе нужно заняться делом и подготовить своих к приземлению, а не доставать меня своими бестолковыми вопросами. Мы здесь для важной работы, которую нам поручили. – Отечески‑укоризненный тон впечатался в Нила своей силой, воскресив в нем знакомое с детства чувство горькой покорности. – Ищешь, в какую ложь поверить? Если мне не доверяешь, то помогать тебе в этом я не буду. Делай свою работу.

Их взгляды встретились в молчаливой борьбе характеров. Каждый читал в противнике ровно то же, что и всегда: властное доминирование старшего над пусть и яростной, но все же недостаточной силой младшего. Такое было им далеко не впервой, уже привыкли настолько, насколько сильно каждого прошибло насквозь странной ностальгией, сокрыть проявление которой у обоих получилось не совсем удачно.

Но итог был понятен и предсказуем: Нил ушел к своей семье, а Холд остался на месте в одиночестве с ранее высказанной сыну неправдой. Хотя разве он в чем‑то лукавил? Да вроде бы толком нет, укрепляет он в себе оборону перед чувством вины за ложь. «Фелисетт» и правда нужно восстановить, даже больше подходит определение «расконсервировать и вдохнуть жизнь» – это прямое назначение их работы, тут нет подвоха. А вот стоящие за этим причины, провокатор этой авантюры… мысль об этом все продолжает пугать, пусть и в меньший ущерб, нежели раньше. И вот не успевает он вновь окунуться в дебри причин и следствий, как по громкоговорителю сообщают, что звездолет готов к вылету.