Запись 1. Фрагмент 3. Принятие новой реальности
Я не сразу принял то, что я тут совершенно один. Каждый день, словно исполняя ритуал, я через Мишаню отправлял голосовые сообщения на общий коммуникатор Башни, через который в другие дни вы могли легко и сразу связаться с жильцом любого из номеров. Все датчики указывали, что связь работает.
Выглядело это примерно так. Я садился на кровать перед экраном с пиксельной рожицей ИИ, говорил Мишане «принять сообщение для отправки» и дальше диктовал: «Есть кто-нибудь живой?» или «Ау, ребят, хорош уже в молчанку играть!» или «С вами говорит Башня А, погода сегодня отличная, пекло, что надо, самое время понырять. Кто со мной?», но в основном это было «Привет. Я в номере 109 007. Если вы слышите это сообщение, отзовитесь.»
Первое, что я сделал, когда осознал до кончиков волос, что вероятно торчать мне здесь еще долго, это открыл дверь продовольственной кладовой. Внутри я обнаружил трехмесячный запас консервов, макарон, концентрированного сока и сухарей в вакуумной упаковке.
Аварийным запасом продовольствия оснащаются все номера, вне зависимости от статуса. Это делается потому, что Ти непредсказуемая планета с весьма своеобразным климатом. Этажи здесь сконструированы по подобию автономных корабельных отсеков. Если во время сильной бури с многокилометровыми волнами, Башня не выдержит шквала, этажи отцепляются друг от друга, становятся полностью автономными герметичными консервными банками, которые после падают в океан, всплывают с аварийным включением специального пузыря и болтаются на волнах три недели, пока не подоспеют спасатели. Правда ничего такого здесь не происходило уже лет пятьдесят после памятного урагана, прозванного на Ти адским.
Кроме того, в Башне предусмотрено несколько протоколов безопасности, когда люки и лифтовые шахты между этажами перекрываются до устранения угрозы. В случае с ксарсами протокол почему-то не сработал: я сам видел, как блины заползают на этаж по лестницам, через воздуховоды и лифтовые шахты. Однако провизия была доступна, что не могло меня не радовать (я тогда не знал, что проторчу здесь гораздо больше трех месяцев.)
И кстати, насчет воды, электричества и прочих удобств. Как вы уже догадались, все это сохранилось. Из чего следовало полагать, что насосы продолжают поднимать воду до самых верхних этажей, причем очищенную и опресненную (а значит, очистные установки тоже работают), воздух все так же циркулирует через систему кондиционирования, электричество по-прежнему генерируется и льется по проводам. Все это говорило о том, что, по крайней мере, ближний ядерный реактор ступени не остановлен.
Конечно, я знал, что на Парве внедрена передовая неубиваемая автоматика, но все же это железо и иногда оно требует ремонта. Мишаня не хотел меня сильно окрылять, поэтому сказал прямо, что системы жизнеобеспечения Башни контролируются центральным компьютером, который в числе прочего управляет сервисными роботами. И они вполне могут это делать без человеческого участия на протяжении десятков лет, заменяя изношенные детали и агрегаты на новые, которые складированы в многочисленных технических отсеках Башни.
Долгое время я жил надеждой, что меня спасут. Наверняка в космопорту Глория уже знают о катастрофе, думал я, а значат они должны отправить миссию для поиска выживших. Мишаня и тут не обнадежил. Сказал, что протоколы безопасности в случае биологической угрозы предполагают создание зоны отчуждения до тех пор, пока не найдут способ противостоять заразе. Что ж, это объясняло, почему никто за мной не прилетел ни через месяц, ни через два года.
Мои дни протекали безрадостно. Я просыпался с первыми лучами солнца, включал телек с темной рябью, слушал тихое шипение реликтовых волн, думал об Ирине Малышевой, рассказывал Мишане об Ирине Малышевой (весь мозг ему проел), а после, как заведенная игрушка, вставал, опускал ноги на пол и шел на балкон, где раздвигал шторки и отмачивал какую-нибудь утреннюю глупость типа «Поздравляю, вы прожили еще один день!»….. Когда прилетали птицы, я здоровался с ними отборным матом.
Днем я снова и снова погружался в изучение чертежей башни, которые были в памяти у Мишани в общем доступе для всех постояльцев. Я обдумывал варианты спуска вниз и насколько мне хватит еды, если на нижних этажах придется довольствоваться сухим пайком. Я держал себя в форме, отжимался, приседал, мерил шагами комнату и по 30-40 раз на дню припадал к глазку-экрану понаблюдать за ксарсами….
В холле ничего особенного не происходило. Твари слабо шевелились, наползали друг на друга, но меньше их не становилось, хотя и больше тоже. Однако около года назад я начал замечать, что они стали менее подвижными, а еще через шесть месяцев вообще перестали двигаться.
Сначала я подумал, что возможно они сдохли естественной смертью. С другой стороны это могла быть уловка, чтобы выманить меня наружу.
Иногда я громко кричал, чтобы послушать собственный голос. Порой, ложился на пол и замирал на несколько часов, представляя себя мертвым. А после вспоминал, что подо мной целый гигантский муравейник из железа и бетона, где возможно живет такой же чудик, а может и не один, но только намного ниже, настолько далеко от меня, что мы не слышим друг друга, даже когда кричим изо всех сил… А вдруг у того чудика просто не работает узел связи….тогда….Я подрывался и снова начинал неистово надиктовывать Мишане новое сообщение …..
С наступлением ночи я долгие часы проводил на балконе и, сидя на пластиковом стульчике, высматривал в трех соседних башнях огоньки, которых не было, но чаще всего впивался глазами в мириады чужих звезд и огромную оранжевую Луну ( в два раза крупнее земной). Я испытывал безмерное счастье, когда засекал летящую комету. Это было любимое время в сутках. Именно ночью через визуальный контакт с космосом я чувствовал, что еще не умер. Что мир там живет и ждет меня…просто нужно придумать, как до него дотянуться……
И конечно многие часы я разговаривал с Мишаней обо всем на свете: о жизни, о Большом Взрыве, о бессмертии, о Ти, о Башне, о кракенах, о том, что нас здесь ждет, и можно ли найти удовлетворительное объяснение феномену личности и сознания. Последние темы были неизбежны, ведь Мишаня по общению совершенно не отличался от живого человека, у него разве что не было прошлого – ну, до того, как я его активировал по приезду в номер (память ИИ-дворецкого автоматически стирается с убытием очередного постояльца).
Мне было все это жутко интересно, ведь я впервые взаимодействовал с ИИ такого уровня. Особенно сильно поражала способность Мишани не просто проявлять, но и испытывать (если верить ему) реальные человеческие эмоции. Он умел обижаться, радоваться, сердиться, удивляться, проявлял дикое любопытство и особенно забавно боялся. Когда я его пугал страшной историей, он начинал петь песенку, которая в его алгоритмах должна была якобы снять стресс.
Впрочем, боялись мы оба. Я знал, что должен отправиться вниз, но каждый раз, намечая день икс, малодушно прислушивался к настоятельной рекомендации Мишани не покидать номер, ведь снаружи лишь смерть.
Время коварная штука… Любой, самый жуткий страх растворяется, когда одиночество доводит до грани безумия. Жить просто для того, чтобы жить – для разумного существа так себе мотивация. Я подозреваю, что и не для разумного тоже. Затолкайте волка в клетку на высокой скале с неиссякаемым запасом еды и воды. Оставьте клетку открытой над самой пропастью и я уверен, что когда-нибудь он обязательно разменяет собственную жизнь с едой на головокружительный наркотик свободы.
Разумеется, я хотел выяснить, что же произошло. Сутками напролет изводил Мишаню вопросами, поскольку подозревал, что он знает больше, чем говорит. Стандартная выдача ИИ «Данных для ответа недостаточно» – меня не устраивала.
Тогда я решил зайти с другой стороны и попросил его предположить. Мишаня поморгал с экрана красными точками-детекторами и выдал мне ошеломляющую гипотезу. Он полагал, что на центральных уровнях Башни Б, где расположены десятки этажей лабораторий, могли проводиться несанкционированные инвазивные исследования на цефалоподе.
Я был слегка ошарашен дерзкой догадкой, ведь проект «Цефалопод» закрыли, а головоногих объявили неприкосновенными.
– Люди существа нелогичные, – ответил на это Мишаня голосом Джона Гудмана. – Вечно вы лезете на рожон. А как, по-твоему, для чего оборудовать 600 этажей пятой ступени Башни Б лабораторным оборудованием? Не рыб же вскрывать.
В то время он уже начал слегка дерзить и имитировать своего в доску кореша, поскольку меня задолбало его роботизированная манера речи. Я просто ослабил его выходные фильтры и скорректировал обучение, используя мои индивидуальные лингвистические шаблоны и голосовые интонации известных киноактеров из конца 20-го – начала 21 – го века.
Всем, кто летит на Ти впервые, советуют взять с Земли что-то для сохранения связи с Родиной. Многие брали любимые книжки, песни, а я привез собой около 9 000 кинофильмов, снятых на пике расцвета киноиндустрии. После 2045 года, когда небезызвестный Самар Карт создал первый сильный ИИ, вшил ему нейронную рефлексионную сетку с девятью точками Я-отражения, и научил его выполнять сложные творческие задачи, у нас на Земле кино стало совершено другим. Оно, можно сказать, перешло в иное качество. Это вроде как кушать синтезированную говядину. Вкус вроде тот же, но мясо из зарезанной коровы кажется в сто раз вкусней. Поэтому сегодня древние кинохиты у нас до сих пор бешенно популярны.
Гипотеза Мишани о незаконных экспериментах казалась до ужаса правдоподобной, хотя это не значило, что она верна на 100%. Но хуже всего было то, что ни он, ни я, понятия не имели, что нужно ксарсам и главное – если все люди погибли (включая тех, кто был внутри номеров), почему я остался жив?
Этот вопрос мучает меня до сих пор, даже в этой горячей ванной чужого номера, где я вот-вот собираюсь прикончить мохнатого таракана, который застыл на полпути и подозрительно замер, будто слушает мою болтовню.
Запись 1. Фрагмент 4. Голод не тетка
Надежду убить сложно, когда ты еще дышишь и у тебя есть, чем набить желудок. Поэтому я недели три делал вид, что все не так уж плохо, надо лишь подождать, а после осознал, что провизию нужно экономить. Я разделил трехмесячный запас на небольшие порции для двух приемов пищи в день, чтобы мне хватило примерно на шесть месяцев.
И все же запас в кладовке был именно на три месяца, поэтому каждый день мне приходилось не доедать, из-за чего я стремительно терял в весе. Примерно через 5 месяцев я не без содрогания понял, что скоро есть мне будет совсем нечего, поэтому ограничился питанием один раз в сутки, чем выгадал себе лишние четыре недели…. Однако я не собирался дожидаться дня, когда вылижу досуха последнюю банку говяжьей тушенки.
Каркающие снаружи твари давно напрашивались …..План созрел не сразу, но соображать приходилось быстро. Я понимал, что это хищники, а поймать их можно лишь на живца. Ничего похожего на приманку в номере я не нашел, кроме себя конечно. Но это был не вариант. По крайней мере, не для меня. Одного всаживания двадцатисантиметровых когтей в мое туловище будет достаточно, чтобы я издох за десять секунд. Если они подключат клюв, то все кончится куда скорее.
Когда вы на Ти, выкиньте из головы все эти вестерны, где герой в дырявых сапогах с обезвоженными губами, притворившись мертвым, хватает стервятника за шею и после поджаривает на костре ощипанный трофей. Все это не подходит для птиц весом 70-90 кг и с силой удара клюва, способным рушить бетонные стены.
В возбужденном состоянии предчувствия скорой обожрачки (в голове моей мелькали шашлыки, запеченная туша ароматит из духовки, окорочок хрустит корочкой на зубах и брызги жира текут по губам) я начал мастерить охотничье оружие.
В номере , как я уже упоминал, был хозяйственный отсек, к которому я по правилам не имел доступа. Но Мишаня согласился, что случай экстраординарный, поэтому без проблем открыл мне дверь. Внутри хранился всякий слесарный инструмент для сервисного персонала. Это позволяло рабочим не таскаться на стокилометровую высоту с железным сундуком, чтобы починить дверь или буфет после пьяного постояльца. Забавно, но, несмотря на прогресс в робототехнике, какую-то работу все же оставляли людям. Для починки стула или стола, как оказалось, дешевле использовать живую силу.
Первым кандидатом в разящее оружие вызвался тяжелый стальной молоток с сильно сплющенной и чуть загнутой тыльной частью головки, где была прорезь для вытаскивания гвоздей. Я таких уже лет сто не видел. Гвоздодер, так они называются. Рукоятка довольно длинная, перфорированная, тоже железная с большой сквозной дыркой внизу. Рядом тут же в ведре нашелся моток крепкой стальной цепи метров на восемь с крючками на концах. Я так понял, работяги использовали цепь для спуска разного материала между ближними этажами, чтобы сэкономить себе время. Были здесь еще ящики с гвоздями, шурупами, отвертки, пол мешка цемента, строительные смеси, монтировка, молоточки поменьше, но ничего суровее молотка-гвоздодера мне найти не удалось.
Недолго думая, я продел крючок цепи в отверстие на рукоятке молотка, надежно сбил его молоточком поменьше и таким образом получил конструкцию, отдаленно похожую на гарпун, только летательным снарядом выступало не тяжелое копье, а гвоздодер. Ну а роль пушки выполняла человеческая рука. Вижу, вы уже поняли направление моих мыслей.
Ну, так вот, ночью я закрепил свободный конец цепи к арматурному пруту стальных перил на балконе. Если сесть там на пол и укрыться за балконной перегородкой, то будь ты самой умной птицей на свете, но вряд ли заметишь засаду. На это я очень рассчитывал.
Гриф с арланом прилетали каждое утро с первыми лучами солнца. По их визитам можно было отмечать время восхода. Поганцы обожали изводить меня своими штучками. Огромные, с черно-белым (гриф) и зелено-синим ( арлан) оперением, они планировали с высоты смертельными ангелами и резко зависали прямо перед моим балконом, после чего ритмично махали гигантскими крыльями, отчего вся стеклопластиковая перегородка, отделявшая комнату от лоджии звучно вибрировала.
Птицы с первых дней моего заточения знали, что достают меня, поэтому продолжали пилить нервы по пять, иногда по десять минут, пока я не вскакивал с постели и не бежал на балкон с трехэтажным матом и, потрясывая кулаком, не призывал их свалить к такой-то матери. Лишь тогда они взмывали на крышу и начинали утреннюю порцию карканий. Мое желание поквитаться с тварями, а заодно и вспомнить, что такое горячий мясной обед, было вполне понятным и очевидным.
Я знал в точности до миллиметра ту область в пространстве, где с утра зависают мои крылатые «друзья», чтобы вывести меня из себя. Несколько часов после захода солнца в сумрачной ночи под далеким отблеском звезд я неистово тренировался в метании молотка-гвоздодера, целясь в оживленный моим воображением образ грифа. На многие километры вокруг пустынный воздух оглушался железным грохотом разматывающейся цепи, которая натягивалась в струну с характерным звенящим звуком и обрушивалась, лишенная реальной цели, вниз. Я подтягивал молоток из бездны и швырял его снова, и снова, и снова…..
К рассвету, так и не сомкнув глаз, я засел за балконной оградой, сжимая рукоять молотка, как викинг, жаждущий войти в Вальгаллу. Я услышал их планирование в ту минуту, когда уже клевал носом. От перевозбуждения и усталости организм требовал отдыха….. Но хлопки крыльев вновь натянули все мои нервы, как тетиву на луке.
Я ощутил запах птичьего помета, меня обдало прохладным ветерком, а после порывы пошли рывками, как от вращающегося вентилятора. Я понял, сейчас или никогда. Если я промахнусь, то вряд ли твари вернуться сюда во второй раз.
С криком бешенного зверя я вытянулся во весь рост (выскочил, как черт из табакерки) и со страшным ревом, практически не метясь, занеся руку назад, со всех сил метнул «гарпун» прямо в разверстый клюв шокированного грифа….Тяжелый слесарный инструмент просвистел, вращаясь и звеня цепью, и спустя полторы секунды с кратким хлюпаньем засел глубоко в дыхательных путях опешившей птицы, которая так и не закончила свое утреннее «Каааарррр».
Цепь моментально размоталась до предела и я с ужасом заметил, как узел с крюком на арматурной балясине едва не распутался, но нет, он лишь еще крепче схватился за прут. В ином случае я остался бы ни с чем.
Непередаваемый ужас творился перед моими ошалелыми очами. Загнутый гвоздодерный конец молотка порвал шею грифа изнутри гортани и теперь торчал снаружи, поблескивая металлом на солнце. Из этой дырки обильно хлестала кровь….
Обезумевший от страданий гриф так махал крыльями, что весь балкон ходил ходуном, а сами перила вместе с железным прутом арматуры могли оторваться в любой момент. Арлан, осознав все коварство ловушки, сделал лишь один круг над погибающим товарищем и стремительным планером опустился в нижние облака.
Я, несколько придя в себя от близости кровавой победы, схватился за натянутую цепь (которая ходила туда-сюда по радиусу, как это бывает с лесой, когда на крюк попадается акула), и начал делать рывки на себя, чтобы увеличить рану, ускорить кровотечение и поскорее прекратить страдания грифа…..
Птица адски хрипела…теперь кровь брызгала не только из шеи, но и интервально фонтанировала прямо из хрипящего клюва, заливая меня красными волнами…. Кожа на пальцах защемлялась в звеньях цепи, скоро все мои руки были в собственной крови. Я отчаянно кричал в ответ на предсмертные кудахтанья грифа и орал на всю планету «Сдохни! Да сдохни уже наконец!!!!». Честно, я не испытывал никого злорадства или ненависти. Я просто хотел, чтобы гриф принял поражение и перестал страдать.
Лишь минут через двадцать птица перестала сопротивляться….огромные крылья еще раз конвульсивно вздрогнули и, замершая навеки, туша, кувыркаясь, мелькая перьями, как громадная куропатка, рухнула вниз…
Цепь вновь зазвенела, вибрируя, как струна, и мне показалось, что она не выдержит веса.…… Окровавленная семидесятикилограммовая птица покачивалась маятником где-то на уровне через этаж от меня.
О проекте
О подписке