Только когда Паркер садился на рикшу, Ван Сян, кланяясь ему с голубого порога, так же как при встрече, сказал:

– У нас всегда есть свежие ти-эн-ши.

Усевшись в коляске, Паркер проковырял дырочку в обёртке и достал одно печенье. Взгляд американца машинально отмечал движение мускулов на икрах рикши, но его мысли были сосредоточены на маслянистом тесте, которое разминалось по нёбу, как нежный крем.

Приятное ощущение во рту вернуло Паркера к приятным мыслям. Он ел и думал о том, что, может быть, не так уж далёк день, когда он вместо очередного донесения пошлёт в Вашингтон заявление об уходе со службы. Ещё две-три сделки с рисом – и он будет богат и независим.

До сих пор он ограничивался импортом риса, но теперь намерен расширить свои операции и в обмен на ввезённый китайцам рис вывозить их опиум. Знающие люди уверили его, что при некоторой ловкости опиум можно тут купить вдвое дешевле, чем у англичан, вывозящих его из своих колоний. Правда, ввоз этого зелья в Штаты запрещён законом, но Паркер уже знает путь, по которому следует итти, чтобы не испытать затруднений. Все необходимые адреса у него в кармане: англичанин – главный инспектор шанхайской таможни, инспектор таможни в Сан-Франциско, скупщики контрабанды…

Сейчас он огорошит Баркли, разыгрывающего недотрогу: Паркеру сказали наверняка, что генерал занимается опиумом. У него можно получить товар дешевле, чем у кого бы то ни было другого, так как сам он черпает его из запасов, конфискованных у китайцев. Интересно, какую цену назовёт Баркли? Или попытается корчить святую невинность?

Когда Паркер вошёл в кабинет генерала Баркли, там шло заседание. Баркли кивком указал ему свободное кресло. Паркер тихонько уселся и, казалось, весь ушёл в пережёвывание своего печенья.

Коробка была почти пуста, когда офицеры, наконец, ушли.

Генерал сам затворил за ними дверь и остановился перед Паркером.

– У вас завелись от меня секреты…

Это было сказано так, что Паркер не сразу понял: вопрос это или утверждение. Неужели старик пронюхал про его рисовые комбинации?.. Впрочем, какое кому дело до его частной жизни!

Чтобы дать себе время подумать, Паркер стал не спеша щелчками сбивать с рукава крошки печенья. Потом, не глядя на генерала, пустил пробный шар.

– Задание было так секретно, что… – он не договорил и выразительно пожал плечами.

Генерал с досадой ударил костяшками пальцев по столу.

– К чертям, Паркер! Можете им сообщить, что в расположении моей армии…

Паркер посмотрел на него исподлобья.

– В том-то и дело, сэр, что ваша армия тут ни при чем.

– Что вы болтаете! Не хотите же вы передавать китайским куклам то, что скрываете от меня?

– Стань я докладывать свои дела вам, вы неизбежно должны были бы за них и отвечать. Оставьте это нам.

– Пока вы не навяжете мне какого-нибудь сюрприза?

– Я не рождественский дед, сэр.

– Можете бросить игру в жмурки! Мои ребята уже донесли мне.

Баркли на минуту замолк, но, видя, что Паркер остался спокоен, закончил:

– Вы отправили самолёт в Монголию. Куда и зачем?

– Меня взгреют, если хозяева узнают, что я проговорился.

– Мне?

– Даже вам.

– Выкладывайте все начистоту или…

Паркер вопросительно посмотрел на генерала.

Тот снова стукнул пальцами по столу и решительно закончил:

– …или я пошлю вас ко всем чертям!

– Разрешите мне так и донести?

– Хоть господу-богу.

– Слушаю, сэр.

– Без шума приехали, так же неслышно и уберётесь.

– Слушаю, сэр, – невозмутимо ответил Паркер.

А Баркли крикнул:

– Притом сегодня же!.. Мой характер вы знаете.

– Видите ли… план носит у нас условное название: «Будда». Он очень прост: когда придёт приказ, я должен послать в эфир музыкальную программу «Джонни хочет веселиться».

Баркли сидел за столом, сложив руки на груди, и следил за каждым движением губ Паркера. Когда тот замолчал, у Баркли вырвалось нетерпеливо:

– Ну, ну?!

– По первому сигналу мой человек в Монголии выкладывает знаки для посадки самолёта. Пункт заметён по очень характерным развалинам монастыря… – И Паркер в общих чертах изложил суть поручения, возложенного на Хараду и Бельца.

– В какой стадии все это дело? – спросил Баркли.

– Человек в Монголию отправлен. Его повёз Бельц.

– Немец?

– Да.

– Он уже вернулся?

– Нет.

– Значит… авария?.. Не думаете же вы, что присутствие немца – залог успеха операции?

Теперь в голосе Баркли зазвучала нескрываемая насмешка. Паркеру даже показалось, что Баркли рад его неудаче. Поэтому он сказал с особенной небрежностью, которую мог себе позволить человек независимого положения:

– В таких случаях осечек не дают, сэр.

– У нас с вами разное понятие об осечках, Паркер.

Словно поясняя то, что генерал должен был бы понять сам, Паркер сказал:

– Если у них произошла вынужденная посадка или что-нибудь в этом роде, немец не попадёт к монголам живым.

– Вы слишком высокого мнения о немцах, Паркер, – возразил генерал. – Бельц не станет пускать себе пулю в лоб.

– Зато с ним есть другой человек, который…

– Кого повёз Бельц?!

– Вполне опытного японца.

– Безрассудно было рисковать им, спаривая его с немцем.

– Не мог же я доверить такое дело китайскому лётчику, сэр. В глазах каждого из них мне чудится насмешка.

– Сказали бы мне во-время, и я дал бы вам сколько угодно японских пилотов.

– В жизни не встречал японца – хорошего лётчика, – усмехнулся Паркер.

– Наши учебные центры уже дали мне партию вполне доброкачественного товара. Одна Иокосука тренирует больше лётчиков, чем сами японцы были бы способны выпустить из всех своих школ.

– Все это мусор, сэр.

– Честное слово, Паркер, это такой народ, что я спокойно доверил бы им любую операцию. – Генерал улыбнулся и поспешно добавил: – Конечно, не такую, которую я поручил бы нашему парню, но все же.

– Вот именно: «все же».

– Не пройдёт и двух-трех лет, как мы создадим отличный лётный корпус из этих обезьян.

– Через два года тут все будет кончено. Чан сам отрубит головы всем китайцам.

Баркли расхохотался:

– Это действительно то, о чём мечтает старый мошенник: отрубить головы всем, кроме самого себя.

– Нет, он согласен сделать исключение для очаровательнейшей Сун Мэй-лин.

– Иначе он никогда не почувствует себя спокойно. Но, к сожалению, вы заблуждаетесь: суматохи здесь хватит ещё надолго. Во всяком случае, мы сумеем сплавить сюда всё, что не израсходовали в войне, – до последнего патрона и до последней банки колбасы. Будет куда девать и японских лётчиков… Найдётся дело.

– Жизнь научила меня не верить ни одному жёлтому человеку: китайцы, японцы, малайцы – они все стоят друг друга.

– Они годятся на то, чтобы бросить их в мясорубку под командованием наших собственных ребят.

– Боюсь, что среди наших ребят тоже появятся скоро слишком «сознательные», которые не будут годиться для настоящего дела.

– Однако мы отвлеклись, – прервал его Баркли. – Покажите мне место высадки.

Паркер подошёл к карте и долго водил по ней пальцем.

– Можно сломать язык с этим названием, – пробормотал он. Наконец его палец остановился: – Вот здесь: Араджаргалантахит.

Генерал через его плечо обвёл название карандашом.

– А как насчёт «Джонни» и прочего?

Паркер пожал плечами.

– Это уже вне нас, сэр.

Генерал пристально посмотрел на полковника.

– Не хитрите, Паркер.

– Честное слово…

– А как вы будете знать, долетел ли этот ваш?..

– Харада?

– Да.

– Оба его голубя уже пришли – значит, он на месте.

– Вы не дали ему передатчика?

– Лама с передатчиком!.. Достаточно того, что у него есть приёмник, чтобы поймать мою увеселительную программу.

Генерал несколько раз прошёлся по комнате.

– Хорошо. Докладывайте мне о ходе этого дела.

– Непременно, сэр.

– В любое время: днём и ночью. Только бы китайцы пошли на эту удочку. Важно, чтобы Янь Ши-фан получил повод ворваться в Монголию и выйти в тыл Линь Бяо. А в остальном мы ему поможем.

– Мне тоже так кажется.

– Вы правильно делали, Паркер, что скрывали это даже от меня. – И вдруг подозрительно, исподлобья посмотрел на Паркера. – Этот план – всё, что вы делали у меня за спиной? – И, словно машинально, повторил: – «Джонни хочет веселиться». Ну что же, Джонни и повеселится…

– Но, честное слово, если хоть одна душа будет знать то, что я сейчас сказал… – жалобно проговорил Паркер.

Генерал остановил его движением руки:

– Есть вещи, которые никогда не станут достоянием даже самого кропотливого историка.

Паркер знал это не хуже генерала. Именно поэтому он, внимательно просмотрев по возвращении домой счёт кондитера, свернул его трубочкой и держал над огнём свечи до тех пор, пока от бумажки не остались только чёрные хлопья. Но и на них Паркер дунул так, что они разлетелись в разные стороны.

Чэна наполняло чувством удовлетворения то, что, испытав аварию, вынудившую его к прыжку из самолёта, он все же отправился не в госпиталь, а в полк. К тому же восторженное внимание, проявленное к нему пехотинцами при посадке, укрепляло его уверенность, что и дома, в полку, он явится героем дня. Может быть, ему будут даже завидовать: не каждому удаётся за день сбить трех врагов! Правда, он потерял свою машину, но ведь её ценою он спас от верной гибели заместителя командира и его самолёт. Таким образом, баланс как будто сведён. Ему и в голову не приходило, что его могут считать виновником срыва боевого задания, что, вырвавшись из строя, он нарушил все планы Фу в дальнейшем бою.

По возвращении в полк, выслушивая Лао Кэ, Чэн не мог отделаться от мысли, что к нему придираются незаслуженно, пока командир терпеливо не доказал ему, что он действительно виноват.

Чэн сидел перед командиром, понуро опустив голову. Когда Лао Кэ кончил говорить, наступило томительное молчание.

Наконец командир сказал:

– Для вас, лётчик Чэн, было бы лучше, если бы вы не были так уверены в себе. Может быть, тогда вы больше нуждались бы в товарищах и сами хотели бы чувствовать близость соседа.

– Вы убедили меня в необходимости этого чувства, командир.

Лао Кэ махнул рукою.

– В том-то и беда, что вас нужно было в этом убеждать, а не сами вы ощутили правильность нашей системы. – И, подумав, добавил: – Мне кажется, что вы считаете чем-то вроде одолжения со своей стороны, когда соглашаетесь впредь держать своё место в строю.

Эти слова были сказаны без обычной для Лао Кэ теплоты.

Поднимаясь с ящика, на котором сидел, Чэн почувствовал, как болит у него ушибленная крылом спина, – впору было бы в постель. Но он сдержал гримасу боли и, выпрямившись, откозырял командиру. Он вышел из пещеры, полный решимости итти к Фу и переговорить с ним. Это было для Чэна нелёгким испытанием, но он готов был пройти и через него.

Идя к пещере Фу, он вдруг заметил, что за время его беседы с Лао Кэ лагерь опустел. Было видно, как на ближайшей точке техники поспешно снимали чехлы с моторов. Значит, боевая готовность, а о нем даже не вспомнили!

Чэн стоял в недоумении: забыли о нем или намеренно бросили здесь, как наказанного школяра? Ведь никто не знает, что у него ушиблена спина. Для всех он здоровый, полноценный боевой лётчик… Здоровый – конечно, но полноценный ли с их точки зрения?

Подумав, он поспешно пошёл к себе, чтобы взять шлем и планшет и как можно скорее добраться до площадки. Даже попробовал пуститься бегом, но от боли в спине вынужден был снова перейти на шаг.

По дороге он увидел грузную фигуру Джойса. Негр сидел на корточках и с меланхолической сосредоточенностью сковыривал грязь со своих сапог.

– Почему вы здесь?! – сердито крикнул Чэн.

– А где же мне быть?

– Почему не на аэродроме?

– А что там делать?.. – Джойс чего-то не договаривал, и Чэн ещё раз спросил:

– Да говорите же в конце концов, почему вы не у машины?

Джойс ответил медленно, словно насильно вытягивая из себя слова:

– Вам не назначили новой машины.

– Нет запасных машин?

– Есть…

– Так почему же?

Но тут же Чэн и сам понял все без объяснений: его оставили без машины.

Он процедил сквозь зубы:

– Понятно!..

– Жаль, что вы не поняли этого в бою.

– В бою?!

– Если бы не ваша ошибка, то и задание было бы выполнено нашей частью и самолёт у вас был бы.

– Случайный срыв, – сам не веря своим словам, но не желая ронять своего достоинства, проговорил Чэн. – Не мог же я в конце концов предоставить американцу расстрелять нашего заместителя командира.

Джойс, не дослушав, зашептал торопливо, взволнованно:

– Что, если с самолётом это… не временно? Если…

– Вы с ума сошли?!

– …говорят…

– Молчите!.. – Чэн боялся услышать, что говорят в полку.

А Джойс, грустно покачивая головой, укоризненно говорил:

– Кажется, я напрасно согласился ехать сюда вашим механиком. Болеть душой за всяких эгоистов…

– Я эгоист?!

– Неисправимый к тому же… Вы в бою, а у меня за каждый винтик в вашей машине душа болит. Сидишь тут в травке и все вспоминаешь, вспоминаешь: болтик там проверил ли, гаечку подтянул ли, шплинтик разогнул ли, тандерчик переменил ли? Ведь механик к своему сердцу так не прислушивается, как к мотору, когда его лётчик на взлёт идёт!..

– Довольно!

– Это я вам сказать должен: довольно… – сердито огрызнулся Джойс. – Вся душа моя впереди вас в бой летела, а вы? Оттого что я тут, а не в воздухе, мне вдвое тяжелей.

– Знаете ли вы, что такое «тяжело»?.. Тяжело – это то, что сейчас со мною происходит…

– Сегодня я нечаянно услышал разговор Лао Кэ с Фу…

Взволнованный этим неожиданным заявлением, Чэн вплотную придвинулся к Джойсу.

– Я случайно услышал снаружи то, что говорилось в пещере. – И Джойс пересказал Чэну разговор командира с заместителем.

Чэна давил мучительный стыд. Рассказ Джойса одним толчком перевернул в нём представление о заместителе командира полка. В самом деле, какое значение могло иметь то, что он спас жизнь Фу в бою? Какое отношение это имеет к нарушению им. Чэном, боевого приказа? Значит, разбираясь в своих отношениях с Фу, он оказался ещё раз не только не прав, но и жестоко несправедлив…

Он тихо произнёс:

– Если меня отсюда отошлют, будет справедливо.

– Да… – грустно согласился Джойс. – К сожалению, это будет справедливо.

И вдруг Чэн как бы очнулся:

– Нет! Я имею право драться. Я же теперь понимаю: виноват! Возьму себя в руки, буду драться, как того требует обстановка. Не нужно мне эскадрильи, буду летать рядовым лётчиком! – И, неожиданно повернувшись к Джойсу, крикнул вне себя: – И не смейте мне больше говорить об отчислении! Не будет этого! Не будет!

– А если так, то что ж вы тут? Идите объясняйтесь.

– Они поймут: я исправлю свои ошибки.

– Они-то поймут… – загадочно начал было Джойс, но так и не договорил.

– Что? – с беспокойством спросил Чэн.

– Поспешить нужно с получением нового самолёта, вот что.

– Да, да, верно! – несколько повеселев, воскликнул Чэн. – Идёмте добывать самолёт!

Когда он добрался до площадки, оказалось, что Фу уехал на командный пункт полка. От лётчиков Чэн узнал: полковой врач Кун Мэй запретила Фу летать из-за контузии спины, полученной в последнем бою. Но со слов лётчиков выходило, что Фу все же поехал к командиру договориться: он хотел сам вести вторую эскадрилью на задание.

Без Фу ни начальник штаба эскадрильи, ни инженер ничего не могли сказать Чэну о том, когда он получит новый самолёт и получит ли вообще.

В той стороне, где находился командный пункт, в воздух метнулась красная ракета. Ноги сами подняли Джойса из травы, но ему оставалось лишь смотреть, как винты чужих истребителей засверкали на выглянувшем солнце дрожащими, переливающимися дисками.

Один за другим вступали в работу моторы, сливая гул выхлопа в один могучий рёв. Джойс жадно раздул широкие ноздри, пытаясь уловить ни с чем не сравнимый чудесный запах перегретого масла. Ухо чутко вылавливало из стройного гула редкие хлопки выброшенной в глушитель смеси, пыталось поймать перебои. Нет, все было в полном порядке, хотя машины и были подготовлены к полёту не им, не Джойсом.

Джойс опустился на корточки и, прищурившись, глядел, как качнулась «красная лань» на борту командирской машины. Вот она тронулась, побежала. Сквозь отбрасываемые истребителями тучи пыли Джойс видел, как между колёсами «лани» и землёй образовался просвет, как машина пошла в воздух, набирая высоту…

Самолёты исчезли в белесой дымке все ещё облачного, но быстро прояснявшегося неба. Аэродром затих.

Рядом с лежавшим в траве Джойсом опустился Чэн. Негр только покосился на него, но не шевельнулся, не сказал ни слова. Так, молча, они лежали, впившись взглядом в горизонт, за которым исчезли самолёты.

Прошло не меньше часа. Чэн вдруг порывисто вскочил и, загородившись ладонью от солнца, стал вглядываться в небо.

– Один безусловно не наш! – сказал он наконец.

Посмотрев в направлении его руки, Джойс тоже заметил три самолёта. Они шли по прямой с заметным снижением. Через минуту уже можно было ясно разобрать, что два истребителя гонят вражеский самолёт. Всякая его попытка ускользнуть от преследования тотчас вызывала ясно слышимые на земле очереди истребителей. Тогда американец поспешно занимал прежнее положение между преследователями.

Чэн уже понял, что если снижение будет продолжаться под тем же углом, то встреча американца с землёй – посадка или авария – должна произойти в районе аэродрома. Он прикинул расстояние и крикнул Джойсу:

– Надо его взять!

Джойс не уловил мысли Чэна, но, видя, что тот побежал к аэродрому, бросился следом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Дзайбацу – японские монополии.