Никакие чары смертных волшебников не властны над Хозяином Кипящего Котла, собери их хоть со всего Упорядоченного. Развоплощающийся Ракот должен был проскользнуть сквозь живые путы, подобно дыму сквозь свитые из обычных вервий сети; но вместо этого клубок щупалец-лиан лишь вцепился в него ещё крепче, в свою очередь утрачивая телесность.
Ракот яростно отшвырнул меч вместе с угнездившимся на нём чудищем; вдоль вцепившихся в него отростков прокатились волны тёмного пламени, чужая плоть зашипела и запузырилась, сгорая в этом потоке силы.
Меч Владыки Мрака вонзился в землю; неведомая тварь пыталась удержаться, цепляясь за эфес, но щупальца сгорали одно за другим, и сам живой клубок стремительно таял, словно лёд под струёй горячей воды.
Вот уже рукоять меча совсем очистилась, вот тёмный огонь заплясал вокруг, дожигая то, что не успело ещё сгореть.
– А теперь мы падём вместе, – услыхал Восставший слабый, задыхающийся, словно бы предсмертный хрип.
И тут скрепы Межреальности разъялись под ними окончательно.
Словно помогло собственное пламя Ракота.
Владыка Тьмы исчез прочь с глаз застывших на смертном поле армий.
И вместе с ним канул в бездну его меч.
Врата царства Хель пали, разрублен мечом Водителя Мёртвых её трон, и весь сонм обитавших там душ следовал за новым своим повелителем.
Они текли сплошной рекой мимо логова Гарма, и дальше, к Гнипахеллиру, но дальше их ждали отнюдь не населённые живыми края. Яргохор поворачивал в небеса, ступая по незримой тверди так же легко, как и по обычной земле; Дикий Гон шествовал к звёздному своду и тому, что за ним, к широким и бесконечным дорогам Межреальности.
Дикий Гон следовал за своим вожаком, Водителем Мёртвых Яргохором, без раздумий и колебаний. Мёртвые не умеют ни думать, ни, тем более, колебаться, а Яргохор, которого в прошлом бытии звали Ястиром, одним из Молодых Богов, не оглядывался, ему этого не требовалось.
Он знал, чувствовал всё великое множество шедших за ним, покорных ему, вырвавшихся из заточения призраков. Всё пережитое ими в застенках Хель, весь ужас и отчаяние медленного гниения там и распада, весь кошмар безнадёжности – всё это обращалось в ненависть, холодную, всеобщую и неизбывную.
Идеальные воины, идеальные бойцы – неуязвимые для обычной стали, не знающие страха, не ведающие сомнений. И только он, Яргохор, сможет в полной мере использовать эту мощь.
Река душ, вырвавшихся из застенков, резала Упорядоченное, словно серый клинок. Поток казался бесконечным, тысячи лет Хель собирала в своих залах «недостойных Валгаллы», и набрались их великие множества. Всего один мир, всего один – а какая сила, какая силища, навек запертая, заключённая в этих «душах», субстанциях, субстратах, из коих ещё только предстоит вырасти поистине великому!..
Теперь он, Яргохор, сможет отомстить поистине всем; всем, кто бросил и предал его, кто обрёк на века жалкого прозябания в северных тундрах Хьёрварда, где он лишь уныло влачился туда-обратно по тёмному тракту. Он отомстит своей родне, первой отвернувшейся от него, он отомстит тем, кто пришёл следом, потому что никто не помог освободиться, никто не помог освободиться, никто не желал разглядеть в нём не Яргохора, не жуткое чудище, уволакивающее мёртвых в Хель, а Ястира, каким он был до Первого Дня Гнева.
Все забыли, как он сделался Водителем Мёртвых, никому не было до этого дела; никто о нём даже и не вспомнил.
Что ж, память у него хорошая, как и положено провожающему мертвецов в их последний путь. Но только теперь, сокрушив барьеры царства Хель, он понял, что истинное предназначение Водителя Мёртвых не только вести души к месту их упокоения, но и в должное время вызволять оттуда.
Хьёрвард остался позади, впереди расстилалось бескрайнее Упорядоченное, со множеством миров и вместилищами мёртвых при них. В его, Яргохора, власти обойти их все, собрать великое воинство, какого ещё не знала вселенная с самого момента её сотворения.
Он пойдёт куда дальше, чем его бывшая родня, которая так и не смогла ничего сделать со времён своего падения. Где они теперь – надменный Ямерт, заносчивый Ямбрен, спесивый Ялмог, кичливая Явлата, надутый Ялвэн, загордившаяся Ятана, тихоня-себе-на-уме Ялини? Где все остальные? Где ушедший от мира Яэт, подвизавшийся вроде как «надзирателем» царства Хель, оставшегося после Боргильдовой Битвы без правительницы?
Что осталось от их былой славы и величия? – ничего, даже воспоминаний. И он, Яргохор, не собирался усаживать их обратно на троны, вовсе нет. Он сумел освободиться от тяготевшего проклятия, он сумел подчинить себе мертвецов, и его армия – это именно его армия, а не Ямерта или Ямбрена.
Но ему нужно больше воинов, намного больше.
…Дикий Гон шествовал сквозь Упорядоченное.
Воинство цвета сумерек – призраки, обретшие свободу и форму воинов, – ощетинившееся чёрными пиками, алебардами, гизармами и глефами, оно возникало в небесах очередного мира и спускалось вниз, почти к самой поверхности, маршируя по воздуху, словно по твёрдой земле.
Внизу, в городках и селениях, во дворцах и в лачугах живые их обитатели в ужасе запирали двери, захлопывали ставни, хватали какое ни есть оружие и дружно бормотали все молитвы, какие только знали.
Дикий Гон проносился над погостами – и могилы выворачивало наизнанку, дробя доски гробов и ломая каменные плиты, вышвыривая оттуда истлевшие кости или даже только что погребённых покойников.
Водителя Мёртвых не интересовали скелеты или полусгнившие трупы, ему требовались души – но, как он чуял, вырвать их из других «царств мёртвых» будет куда легче, если разрушено место последнего упокоения тела.
…Первое из таких царств лежало перед ним, вход – через огневеющее жерло вулкана, сквозь чёрные, заполненные пламенной лавой подземные каверны.
Водитель Мёртвых шагал первым, держа наготове чёрный меч, и слабые призраки этих мест с писком исчезали, страшась его вида.
Потом дорогу им преградила местная стража – трёхглавый великанский пёс со змеями вместо шерсти, охранявший высокие каменные врата с каким-то гордым, но глупым, на взгляд Яргохора, девизом.
Чудовище надвинулось, из пастей капала ядовитая слюна; Яргохор не отступил, не отступил и пёс, недолго думая, прыгнул, сам насадив себя на клинок Водителя Мёртвых.
Хлынувшие вперёд призраки вцепились в ещё живую плоть монстра, рвали, кромсали, терзали, вмиг оставив лишь окровавленный костяк.
Яргохор улыбнулся под высоким шлемом. Улыбнулся про себя, ибо лица у него не было, одна темнота.
Его воины облепили ворота, исполинские створки зашатались, громадные петли вырывались из древнего камня; Яргохор переступил порог чужих владений.
…Он побеждал везде и всюду. Местные «владыки» не могли противостоять его клинку; очень скоро Водитель Мёртвых повёл к выходу ещё один сонм призраков, его воинство возросло более чем вдвое.
И дальше, в других мирах, всё выходило так же: рушились тёмные своды, охранявшие покои мёртвых многорукие девы, стоглазые гидры и прочие страхи гибли, пронзённые мечами и пиками Дикого Гона.
Битвы были стремительны и кончались всегда одинаково. Засидевшиеся на своих тронах «владыки мёртвых» не умели сражаться, они привыкли иметь дело с одними лишь покорными душами; Яргохор повергал их, пронзал им сердца, и жертвы поднимались вновь, лишённые воли, готовые служить ему.
Армия мёртвых росла, скоро она покажет себя и в настоящем сражении, доселе все стычки были лишь лёгкой прогулкой.
Нескончаемая река призраков со стороны начинала казаться исполинским и жутким существом, единым из множества. Власть Водителя Мёртвых была велика, однако её следовало сделать ещё крепче, и помочь тут могли только Источники Магии.
Светлый Урд был недоступен; к тёмному Кипящему Котлу едва ли удалось бы прорваться просто так; оставался третий источник, Источник Мимира. Конечно, у него должен иметься хранитель, но с ним, полагал Яргохор, он сумеет справиться.
…Источник был уже совсем рядом, когда впереди, на самой границе его мира, замаячила крошечная человеческая фигурка.
Далеко не старый ещё человек, в простом, даже грубом хитоне и сандалиях, тёмная бородка, волосы до плеч. Он скорбно смотрел на приближающуюся армию мёртвых, и пальцы его сжимали отполированное до блеска дерево простого посоха.
Он ждал.
…Яргохор не удивился, заметив неожиданного гостя. Спаситель – ну, значит, Спаситель. Его, Ястира, и его Дикий Гон уже никому не остановить.
Они сближались – армия мёртвых во главе с гигантом в тёмной броне, и Спаситель в сером старом хитоне. Яргохор не имел никаких распрей со внезапно пожаловавшим гостем, они никогда не сталкивались, больше того, пока Яргохор был Ястиром, о Спасителе вообще никто не слышал. А потом, таская мёртвых через Гнипахеллир и угрюмо влачась обратно… потом до него докатывались какие-то слабые отзвуки, издалека, порой он чувствовал, что много-много душ разом покинули посмертную юдоль. Но у Яргохора было своё дело, простое и повторяющееся, и что ему до каких-то дальних трагедий?
Сейчас же Спаситель преграждал ему дорогу, и не просто преграждал: стягивал к себе все пути, явно не желая, чтобы его обходили; оставалось лишь наступать прямо в лоб.
Огромная армия мёртвых разворачивалась в боевой порядок. Яргохор застыл в самом её центре, ожидая, пока займут позиции полки на левом и правом крыле. Если Спаситель хочет боя – он его получит, Ястир не собирался ничем делиться.
Чёрный меч поднялся для удара, но Спаситель лишь скорбно покачал головой, дав посоху упасть и широко разведя в стороны безоружные руки.
В сознании Яргохора внезапно вспыхнул целый ураган стремительно менявшихся образов – миры молодые, расцветающие под недавно вспыхнувшими солнцами, и миры старые, покрытые льдами, словно сединой, где светила утратили связь с потоками великой силы. Миры, пульсирующие жизнью, и миры мёртвые, опустевшие, где лишь ветер выл над бесконечными кладбищами, над бесконечными полями костяков.
Миры, от которых распространяется жизнь, свет, счастье, – и миры, источающие ядовитые миазмы, подобно разлагающемуся трупу.
Души смертных и бессмертных, закованные в тюрьмах обречённой плоти, следующие по проклятому и краткому кругу – Древо во владениях Демогоргона – мир, живой или умирающий – жизнь, сколь угодно краткая или долгая, и заточение в «царстве мёртвых».
«Мне нет до этого дела, – без слов ответил Яргохор. – Пусть хоть все миры обратятся в ничто, подвластные мне души останутся со мной. Месть моя свершится, и, если ты хочешь меня разжалобить…»
Спаситель этого явно не хотел, он просто показывал, никак не обнаруживая, что воспринял сказанное Водителем Мёртвых.
Умерших миров будет становиться всё больше, и даже Он, Спаситель, упокаиватель и могильщик, не будет успевать хоронить всех мертвецов.
И когда придёт последний день, последний рассвет, когда едва светящее солнце глянет на отравленные миазмами поля, когда начнут рушиться сами барьеры и стены Упорядоченного, а в бреши хлынет дикий огненный Хаос, – кто встанет у него на пути?
«Это не моё дело, – холодно отозвался Ястир. – Я пришёл мстить, и я буду мстить; разговоры закончены».
Чёрный меч устремился прямо в грудь Спасителю, тот мягко отстранился, остриё пронеслось мимо.
До слуха Яргохора донёсся словно шелест бесчисленных крыл, как будто сюда мчались стаи неисчислимых стрекоз и были уж совсем близко.
Водитель Мёртвых отдал безмолвный приказ, и его воинство сдвинуло ряды, словно обычные живые копейщики и щитоносцы.
Спаситель оказался вдруг рядом с Яргохором, ладони его легли на тёмную броню, и Ястир зашатался.
…Руки Спасителя обжигали разом и огнём, и леденящим холодом. Странная, чужая воля проникала сквозь доспехи, парализовывала сознание, заставляла мутиться мысли; Яргохор успел, однако, воззвать к своим призракам, и те послушно потекли ему на выручку, низко склонив чёрные острия пик.
Спаситель грозно вскинул одну руку – и бесплотные воины Водителя Мёртвых зашатались, роняя оружие; власть Его над неживым воинством была сильнее, нежели у Яргохора.
Не так значительно, но всё-таки сильнее. Проклятие, и уже не успеть добраться до Источника Мимира…
Ястир боролся. Его собственная тёмная воля оттолкнула вторгающееся чужое сознание, картины затянутых смертным льдом миров уступали место совсем иному – мирам, через которые маршировало его призрачное воинство.
Они горели от полюса и до полюса, и всё живое обращалось во прах, не в силах устоять перед призраками Водителя Мёртвых. У каждого из павших он, Яргохор, исторгал душу, и она становилась ещё одним воином в его армаде.
Спаситель усилил натиск. Лёд наползал на яростное пламя, языки его шипели и умирали под синевато-прозрачными глыбами. Фигуры крылатых исполинов в белоснежных одеяниях поднимались над горизонтом, и смертные воители, воздев хоругви с Его ликом, ободрённые, устремлялись в схватку.
«Постой же, ты, который думает, что так легко сломает меня, пережившего День Гнева!»
…Там, на тёмных путях Гнипахеллира, Яргохору порой встречались случайные путники; они расставались с душами, Водитель Мёртвых исторгал их, присоединяя к очередному каравану.
И сейчас он, не думая, кто перед ним, попытался сделать то же самое. Спаситель не страшился никакого оружия, даже магического, он не дрогнул, когда чёрное лезвие коснулось его плоти (а может, лишь искусной её иллюзии); и Яргохор попытался сделать то же самое, что он проделывал множество раз с теми самыми смертными, что имели глупость или неосторожность забрести слишком глубоко в мрачные поля Гнипахеллира.
«Раз у тебя, Спаситель, человеческая форма, значит, где-то в глубине прячется и сознание, способное изобразить человека, смертного, понятного и близкого остальным. А раз так, должно быть там что-то, подвластное и ему, Водителю Мёртвых!..»
И ему показалось, что он нащупал нечто подобное – череду не то воспоминаний, не то предвидений: ребёнок, играющий среди друзей, юноша, втолковывающий что-то внимающим ему бородачам; молодой человек, вещающий перед толпами; и он же, влекомый на казнь.
Это повторялось раз за разом, и было похоже, только похоже, на память настоящей души.
Чёрный клинок потянул всё это на себя.
Но вместо увиденного в Яргохора хлынул лишь холод, мороз и лёд недвижи́мости. Картины рассыпались мириадами острых осколков, и вместо них оставалось нечто, названия чему не знал даже Ястир, некогда один из Молодых Богов.
…Он пытался бороться, но и силы, и чары, и магия умирали, не в силах покинуть глубин его же сознания. Он пытался сдвинуться с места, но вокруг царили лишь смерть и разрушение, что-то иное – не Хаос и не Порядок, не Свет и не Тьма – пожирало всё на своём пути.
Жаркий ужас, подобный тому, что пришлось испытать после Дня Гнева, когда перестал быть Молодой Бог Ястир, а появился Водитель Мёртвых Яргохор, затопил предводителя Дикого Гона; из пламени возникло строгое и скорбное лицо Спасителя, взгляд его прожигал, суля в то же время спасение и избавление.
Глаза Ястира закрылись, тьма, его собственная субстанция, внезапно ополчившись, залила взоры.
…Мёртвые воины-призраки терпеливо и равнодушно ждали. Им было всё равно, кто возьмёт верх.
О проекте
О подписке