– Тем не менее с формальной точки зрения бюджет Нового Крыма остался в полном развале. И тебе стоит обратить на это внимание… всех здравомыслящих депутатов.

– Я думал об этом, – кивнул папа. – Но, признаться, всё равно не вижу, как это повлияет на саму Дарк. Да, будет шум. Да, меня в очередной раз обольют грязью. Но при чём тут Дариана?

– Она придёт, Юра. Не сможет не прийти. Её щёлкнули по носу, да так, что долго помнить будет. Ей надо отыграться. Это её слабость, она не может долго оставаться в проигравших. Слишком мало выдержки, слишком мало терпения и понимания – отсюда-то и все беды.

– Рискованно, – покачал головой отец. – Пока весь этот шум в сетях – не более чем шум. Но выступление в военное время с пораженческими речами… Ты не хуже меня знаешь историю, Таня.

– Демократию на Новом Крыму пока ещё никто не отменил. Тем более что пока ещё нет и военных действий, – возразила мама.

– Стреляем по кустам, – папа, похоже, не слишком верил в задуманное. – Но твоя интуиция…

– Уже не раз показала себя, – докончила мама. – Готовь речь. Готовь сам, твоим комитетским я не доверяю.

– Чтобы получить слово для чрезвычайного доклада, потребуется дня три, – кивнул отец. – Этого вполне достаточно. Статистику мы соберём. Кривить душой не придётся. Экономические показатели… более чем красноречивы, хотя времени прошло всего ничего.

– Деликатесные ползуны, перерабатываемые на мясокостную муку, кормовые добавки и солдатские рационы, потому что больше их некуда девать, – кивнула мама. – Федерация забирает всё в кредит, расплачивается резаной бумагой…

– А её же собственные планеты втихую матерятся и требуют с нас старых добрых имперских марок, – добавил отец.

– А всё потому, что эти идиоты вылезли слишком рано, – назидательно закончила мама, поднимая палец. Так она обычно завершала редкие воспитательные беседы с нами, детьми.

– Короче, мы не будем будить лихо ещё семьдесят два часа, – подвёл итог папа. – Но потом уж разбудим… да так, что в пекле жарко станет.

* * *

…Не знаю, как отцу удалось этого добиться за какие-то несчастные 72 часа, но ему это удалось. Он действительно инициировал не что-нибудь, а запрос от бюджетного комитета. И вдобавок за подписями многих влятельных думцев – таких же, как он, владельцев больших рыбозаводов и морских ферм. Легко было предугадать, что скажут об этом леваки… но нас больше не интересовали электронные сплетни.

Речь отца транслировали все сети. Небывалый случай. И даже не прерывали рекламой. Одному Богу известно, сколько папе и его сторонникам пришлось за это заплатить.

…Сыпались цифры. Экспорт стремительно падает. Оборотные средства на счетах предприятий – тоже. Перевод Нового Крыма на осадное положение будет стоить огромных денег и нанесёт колоссальный ущерб экономике, а в выигрыше останутся дальние «независимые» планеты, опора новоявленной Федерации, где люди до сих пор зачастую живут под куполами. Рудничные миры уже сейчас безбожно вздувают цены на металл и металлоизделия, при этом требуя оплаты в имперских марках (что заставляет заподозрить их в контрабандной торговле с Империей), морепродукты же Нового Крыма забирать хотят в кредит с расчётом «после войны», то есть после дождичка в четверг. Военным же временем оправдывается невиданное подавление гражданских свобод – вся власть в Федерации принадлежит так называемому «Временному правительству», действующему на основании непонятно каких правовых норм и, судя по всему, совершенно не желающему хоть в чём-то свою свободу ограничивать. Никто даже не ведёт речь о конституции Федерации, о правах входящих в неё планет, мол, война всё спишет. Но самое-то смешное, что никаких военных действий не ведётся! Имперские войска на планетах Федерации большей частью разоружены, и они не оказывали сопротивления. Противостояние сохраняется только на Шайтане, потому что там изначально базировалась целая пехотная дивизия имперцев. Однако и там рейхсвер, несмотря на подавляющее преимущество в живой силе и технике, не спешит атаковать.

Федерация проявила полное неумение достигать локальных компромиссов, выстраивать отношения даже там, где это можно было сделать относительно легко, к примеру на том же Шайтане. Бюджетный комитет Думы Нового Крыма считает своим долгом предупредить уважаемых господ депутатов, что ориентированная на экспорт в Империю экономика не выдерживает «военных усилий». На планете очень мало предприятий тяжёлой индустрии, а имеющиеся зависят от импорта сырья, на которое поставщики установили монопольные, неприемлемые цены. Предлагаемый ими бартер разрушает налогооблагаемую базу, и, более того, совершенно непонятно, что теперь делать страховым компаниям, в которых многие крупные рыбоэкспортирующие предприятия застраховали свои коммерческие риски. Рухнула индустрия туризма, сотни тысяч людей вот-вот останутся без работы, взамен чего им предлагается только одна альтернатива – добровольно явиться на призывной пункт…

Разумеется, в Думе разразился настоящий скандал. С обычными нашими народными забавами, как то: тасканием за волосы, попытками «набить морду» и так далее и тому подобное. Разумеется, крики «предатель!» и «фашистская сволочь!» – в ассортименте. Отец невозмутимо стоял на трибуне, время от времени отвечая – да, он считает объявление независимости преждевременным. Да, он предпочёл бы видеть Новый Крым, как встарь, свободной самоуправляющейся планетой, а не членом какого-то странного… новообразования. Да, его волнует нерешённость правовых вопросов. Да, он озабочен статусом т. н. «Вооружённых сил Федерации», неподконтрольных законно избранному правительству планеты. Да, он считает, что… – и так далее и тому подобное.

Думцы бушевали весь день и полночи, а к утру нежданно-негаданно проголосовали. За радикальный проект – «О приостановлении поставок… до выяснения правовых обстоятельств…». Против высказались только леваки. Но принадлежавшая им четверть голосов радикально ничего не могла изменить.

Как это удалось отцу – я до сих пор не понимаю. Это было чудо. Только сделали его не Панин со Стрижом, как в «Театральном романе», а мой отец. У него – получилось.

Теперь, если мамины предположения верны, Дариане придётся пошевелиться. Предпринять хоть что-то, нажать на свои собственные рычаги, добиться отмены решения, роспуска Думы, ареста смутьяна… Проигнорировать случившееся она уже не могла.

…Отец вернулся домой в сопровождении солидной охраны. Нашим ребятам пришлось в общих чертах объяснить, что происходит. Отцу они привыкли верить. И они поверили.

Ночь в Новом Севастополе выдалась неспокойной. Само собой, громче всех возмущались студенты, словно не понимая, что отправляться на передовую в качестве пушечного мяса придётся именно им. Самые горячие головы предлагали немедленно отправиться к «логовищу предателя» с целью и задачей предать оное логовище огню.

Не сомневаюсь, что Дариана очень порадовалась бы такому исходу.

Но за сутки до этого случилось другое событие, для меня едва ли не более значимое – как ни старался результат эксперимента «Биоморф» Руслан Фатеев уверить себя, что эта глава его жизни закончилась давным-давно.

Как я уже говорил, о моём возвращении домой никто из моих братьев и сестёр ничего не знал. Равным образом ничего они не знали и о том, что сцена моего «изгнания из дома» была лишь спектаклем, разыгранным специально для имперских спецслужб, вздумай они копнуть глубже обычного. Для них старший брат так и оставался предателем. Другое дело, что ни отец, ни мама не устраивали «пятиминуток ненависти» – Руслан словно бы умер. О нём не произносилось ни слова.

Сейчас, когда тучи стали собираться, а первоначальный план приказал долго жить, мама заявила, что скрывать что-либо уже бессмысленно. Что младшие дети тем не менее достаточно сознательны, чтобы не проронить нигде ни звука. Что пора, наконец, покаяться перед старшими.

Папа только обречённо кивал.

На короткое время я расстался с пластическим гримом-маскировкой.

Мама сама позвонила Георгию и старшим девочкам – Лене со Светой. Мол, приезжайте. Бонну, гувернантку и прислугу из столичного особняка распустить по домам. Семейные реликвии и ценности из домашнего сейфа, само собой, вывезти. Мебель и прочее – оставить. Не жалко, дело наживное.

Они приехали целым конвоем – два джипа с моими, ещё пара – охранники. Я не высовывался, ждал внутри.

Первый джип вёл Георгий, второй – Лена. К ней, как всегда, жалась мелкота – Саша, Люда, Витя и Танюшка. Ларион – дома все, само собой, звали его Лариосиком – вытащил следом за Георгием пару внушительных кофров. От него не отставала Света.

– Внутрь, дети, внутрь! – командовала мама. На высоком крыльце она казалась командиром старинного линкора. – Лена, веди младших!

И, едва за моими братьями и сёстрами захлопнулись высокие двери (и сомкнула незримые крылья защита от дистанционного подслушивания), мама объявила высоким, звенящим от волнения голосом:

– Дорогие мои. Мы с папой… очень виноваты перед вами. Мы сказали вам неправду.

Из моего убежища за портьерой я видел округлившиеся Танюшкины глаза. Мама сказала неправду? И папа тоже? Всё, небеса рухнули.

Света сорвала свои смешные и старомодные очки, принялась немилосердно терзать пальцами оправу. Лена закусила губу, а Георгий, похоже, догадался.

– Это про Руслана, да, мам?

– Ой! – хором пискнули Таня-маленькая с Людой.

– Правда, дорогие мои, – шагнул вперёд и папа. – Мы… были неискренни с вами. Руслан не предатель. И никогда им не был. Он…

Я ощутил, что в глаза кто-то словно плеснул кислотой. Щипало и резало, щёки вдруг стали мокрыми.

В конце концов человеческие гены, кодирующие слёзные железы, у меня всё же оставались…

Я вышел из-за шторы. Шагнул, словно под обстрел. В меня сперва вонзились взгляды; а потом словно прорвало плотину. Вперемешку, старшие и младшие с визгами, воплями и совсем уж нечленораздельными звуками, напоминавшими боевые кличи диких племён мумбо-юмбо, разом ринулись ко мне.

Но при этом всех опередила Танюшка. Не знаю, как это удалось мелкой девчонке, но она кинулась мне на шею – косички вразлёт – словно настоящий рысёнок, таким прыжком, что заставил бы удавиться от зависти всех тренеров по лёгкой атлетике.

Я подхватил её в воздухе, закружил, прижимая к себе. Пусть я биоморф. Пусть в моих жилах, кроме крови, течёт и ещё нечто, не имеющее названия (и которое я не желаю знать), но сейчас на мне висит моя маленькая сестрёнка, захлёбываясь счастливым плачем, и я знаю, что я – человек.

Миг спустя на меня набросились все остальные, и получилась настоящая куча-мала, в которую, забыв о солидности наследника фамильных предприятий, бросился даже Георгий.

Наверное, это было поопаснее вылазки на Шестую бастионную, потому что мне сейчас всерьёз грозило оказаться задушенным в радостных объятиях. Кто-то таскал меня за уши, кто-то пытался дёрнуть за коротко остриженные волосы, Лена со Светой повисли на плечах, целуя в обе щёки; обе сестры при этом уже ревели в голос. Лариосик запрыгнул мне на спину, по нему норовил забраться ещё выше Сашка; а потом у меня просто подкосились ноги.

Короче, разбирать нашу кучу-малу пришлось родителям. Кое-как они оттащили от меня всех, кроме Танюшки, вцепившейся в меня крепче, чем детёныш лемура – в свою висящую вниз головой мамочку.

Очень долго никто так и не смог выговорить ничего более-менее связного. Мама тоже расплакалась, бледный папа что-то бормотал про «высшие интересы нашего освобождения», но его никто не слушал.

И немало времени прошло, когда все, наконец, более-менее поуспокоились, рассевшись по низким диванам в каминном зале. Танька так и висела на мне, явно не собираясь слезать. Остальные тоже примостились как можно ближе.

Папа было откашлялся, но мама решительно взяла инициативу на себя:

– Дети, Руслан поступил на имперскую службу, потому что…

– Да мам, что мы, маленькие! – стараясь говорить солидным баском, перебил её Лариосик. – Ясно и так. Он – разведчик, верно?

Ох, ну что ж это за конспирация, мелькнуло в голове. Перед мелкими детишками, малышнёй несознательной…

Мама кивнула:

– Так было нужно. Мы с папой можем только молиться, чтобы вы простили бы нас. И нас, и Руслана.

– Я знала, я знала! – вырвалось у Светы. – Я подозревала…

– И я, я тоже! – не отстала от сестры Лена.

– А я и не подозревал, я и вовсе всегда знал! – Георгий отчаянно пытался соблюсти солидность. – Пап, так ведь, конечно же, надо немедленно вернуть Русу его долю в…

– Нет, Герка, – я поднял руку. – Ничего менять не надо. Всё должно оставаться как было. Маскировка есть маскировка. Да и то сказать – я в бизнесе всё равно ничего не понимаю.

– Ничего не всё равно! – упрямо набычился брат. – Чтобы я… поперёк тебя… мне, значит, семейные деньги – а тебе?.. Кота, как в сказке?

– Вот кончится война, всё и поделите по-братски, – напустилась на Георгия мама. – Случиться может всё, что угодно, так что перестань загадывать! Дурная примета, сам знаешь.

– Какие ж у православного человека приметы, кроме погодных?! – вознегодовала Лена, самая убеждённая из всех нас.

– Ох, прости, прости, это я от радости заговариваюсь…

…Ещё не скоро в эту ночь удалось в конце концов утихомирить и отправить по постелям младших. Остались я, Георгий и Света с Леной. Лариосика, несмотря на его отчаянные протесты, отправили конвоировать мелких в спальни.

И опять мама с папой рассказывали, под дружные охи и ахи сестёр. Георгий глазел на меня, полуоткрыв рот, и, похоже, отчаянно завидовал. Я подсел, положил брату руку на плечо:

– Не переживай. Сейчас тут у нас самих выйдет славная заварушка.

– Мы готовы! – хором выпалили сёстры.

– Готовы они, вертихвостки! – проворчал папа. – Ваше дело – дома оставаться и за младшими смотреть. Георгию тоже нечего лезть…

– Папа! – Герка возмутился чуть ли не до слёз.

– А что «папа»? Что «папа»? Это мне уже умирать можно – вас всех родил, в люди старших вывел, дело основал, развил, кое-что на чёрный день скопил. А тебе – за ними всеми смотреть, девчонок замуж выдавать, о приданом беспокоиться.

Георгий покраснел до ушей и опустил голову. Наверняка давал себе страшную клятву во что бы то ни стало сбежать «на фронт», где бы этот фронт ни проходил.

– Нет, Гера, даже и не думай, – уже мягче проговорил отец, закуривая трубку. – Ты думаешь, мы тебя затираем, славы и подвигов не даём? Так ведь в бою под пули сунуться – дело нехитрое. Пуля – она дура, сама тебя найдёт. А вот сохранить холодную голову, выжить, несмотря ни на что, – здесь-то и нужны настоящие смелость с твёрдостью. Знаешь же, как говорят: на миру, мол, и смерть красна? А если нужна не смерть, а победа? Нет уж, мне надо знать, что есть у нас неприкосновенный боевой запас – ты. Который в дело пойдёт, когда уже окончательно всё станет ясно – где надо бить и куда. Тебе, мой дорогой, самое трудное предстоит. Ждать, когда хочется карабин наперевес – и вперёд. Ан нельзя. Понимаешь меня?..

– Понимаю, – проворчал Георгий, поднимая голову. Глаза у него подозрительно поблёскивали. – А всё-таки лучше б нам вместе…

– Не зарекайся, – напомнила мама. – Если Дариана Дарк устроит тут заварушку и вмешаются имперцы – все к амбразурам ляжем.

– Я тоже стрелять умею! – занервничала Лена. – Нас что же, всех в няньки-мамки?..

– Старые да бесплодные, – тяжёло усмехнулась мать, процитировав древний классический роман, – нынче роду не нужны. Я, Леночка, думаю, что стреляю не хуже тебя. Опыт, так сказать, имею. Настоящий, не в тире.

– Мам! Ну нечестно так! – выпалила Света.

– Честно-честно. Всё честно. Хоронить надо стариков, а не молодых.

– Да какие вы старики! – хором завопили Георгий и сёстры.

– А такие, – мама пожала плечами. – Как рожать не можешь – всё, старуха. Ты не смотри, что я ещё лет тридцать много чего смогу сделать – главное кончилось. Так что мне на передовой самое место. Одна на тот свет не отправлюсь, это уж вы будьте уверены.

– Давайте не будем, – я поднял руку. – Ну что мы, в самом деле…

– Правильно, Рус, – кивнул отец. – Пока что нам всем надо подумать, как не упустить нашу лису Дашу, когда она таки высунет нос из норы…

* * *

Дума Нового Крыма проголосовала за небывалый закон. Поставки по «военным контрактам» приостанавливались на неопределённый срок. Кабинет министров, сформированный думским большинством, не имел права вето. Новый Крым был благоразумно основан как парламентская республика. Президенты до сих пор были нам без надобности, хотя я запоздало пожалел – будь такой пост учреждён и имей мы там своего человека (да хотя бы и известного политика Ю.Фатеева) – всё могло бы повернуться совсем иначе.

Парламентские демократии – не самый лучший вид государственного управления, когда идёт война. Даже Англия имела своего Черчилля…

Папа и его сторонники не покидали Думы. Охрану здания усилили; отец совершенно серьёзно побуждал коллег заложить окна первого этажа мешками с песком и установить пулемёты. Его, само собой, выслушали, но совету не последовали.

А на повестку дня уже выдвигался следующий вопрос – «об устранении перекосов, вызванных политикой Федерации Тридцати Планет». Кто-то из горячих голов, младших папиных соратников, даже предложил формулировку «так называемой Федерации», но это было слишком.

И – нервы у «нашей Даши» не выдержали. Мама была права – терпение никогда не относилось к числу многочисленных достоинств матери-командирши Шестой интербригады «Бандера Росса».

По одному, по двое и по трое на площадь перед Думой стали подтягиваться молодые люди, парни и девушки, многие открыто носили головные повязки интербригад.

Пока это было просто скопление. Наша полиция общественной безопасности не из таких, что отслеживает «смутьянов и возмутителей спокойствия», но несколько сотрудников затесалось в толпу. Если это будут только беспорядки, в крайнем случае – погромы, разговор один. Покушение на общественный порядок – это пока ещё не так страшно. Если же будет покушение на властные структуры, тут уже можно будет задействовать совсем другие методы.

Охраняло Думу специальное подразделение ОБОР, засевшее внутри и уже забаррикадировавшее двери. Их дело – не высовываться, но и не допустить, чтобы кто-то перешагнул порог вверенного их попечению гособъекта, не имея на это соответствующего права.

Пока что в толпе не было заметно никакого оружия, кроме наспех намалёванных плакатов «Позор национал-предателям» и тому подобное. Собравшиеся вели себя довольно-таки шумно, но всё же удерживались в неких традиционных рамках «несанкционированного студенческого митинга», явления привычного для Нового Крыма, и в особенности для Нового Севастополя, с его ершистым университетом.

Полицмейстер Нового Севастополя – давний приятель отца – поступил в точном соответствии с присягой. Собравшихся стали окружать кордонами.

Разумеется, мы были готовы к любому исходу. И на самой площади, и вокруг неё хватало людей отца, готовых ко всему. Не наёмников, отрабатывающих жалованье. Тех, кто нам верил.

Когда перевалило за полночь, на площади зажглись костры. Полицейские стояли в оцеплении; митингующие продолжали гневно обличать «продажных политиканов». Ничто не предвещало беды – даже машины и магазинные витрины (какие ещё оставались по нынешнему полувоенному времени) на близлежащих улицах никто не трогал. Конечно, толпу несложно было рассеять – той же «Сиренью» – но к чему?..

У меня даже закралось сомнение – а действительно ли Дариана заглотила приманку?

Мы ждали прямой атаки на Думу вооружённой толпы – однако вместо этого только сотрясающие воздух речи, вскинутые кулаки… и всё.

Однако, когда пробило три, с площади перед Думой стали поступать совершенно иные сообщения. Кто-то из толпы швырнул бутылку в сторону оцепления. Обычную бутылку из-под пива; привычный к подобному полицейский ловко принял её пластиковым щитом, отбрасывая в сторону. Однако в ту же секунду откуда-то со стороны Думы в толпу грянул одиночный выстрел.

Нарочито-громкий, словно стрелявший как раз и хотел, чтобы его услыхали.