Вот закованная в ржавые латы рука внезапно и резко удлинялась, тянулась вниз, хватала очередную жертву за плечи и резко вздёргивала её вверх. В левой руке у Хозяина – его жуткий череп-фонарь. Когда зелёные клинки лучей упирались в лицо несчастному, пронзали голову насквозь, ещё уцелевшая кожа, мышцы, жилы начинали мгновенно чернеть, слезая с костей каплями зловонной чёрной жижи. На миг можно было заметить быстрое радужное сияние, исчезающее под краем рогатого шлема; зелёные лучи скользили дальше, освобождая скелет от плоти, – и вот в костёр падает новая порция пищи для огня.

Глухие стоны, что слышала Агата, – это те последние звуки, что издавала плоть обречённых, прежде чем перейти в ничто и бесформенной кашей, крупными чёрными каплями стечь на пол и затем, по выдолбленным в камне желобкам, – куда-то ещё дальше.

Пылающая сплошным огнем смотровая щель шлема поднялась. Нечеловеческий взор уперся в Агату.

– О! Ты уже здесь, о Дочь Дану! – прогрохотал чудовищный голос. – Ведомо было мне, что ты долго не усидишь в одиночестве и душа твоя взалкает действия. Это хорошо! Идём же, и скажи мне, в чём твоя нужда!

Агата судорожно сглотнула – Хозяин Ливня подхватил с пола ребёнка, человеческую девочку лет примерно восьми. Левая часть её лица была полностью, до кости, сожжена, зато правая отличалась невероятной, почти немыслимой для извращённого хумансового рода красотой.

– Таких особенно люблю, – невозмутимо заметил Хозяин Ливня, поднимая пылающий череп. – Но ты пока ещё не готова принять эту пищу, – благодушно объявил гигант, одним движением оказываясь подле Агаты. Нагой костяк ребёнка уже рухнул в огонь. – Хотя пройдет совсем немного времени – и ты уже не захочешь ничего иного.

– Н-не з-захочу?..

– Конечно. Души людские и не людские – истинная пища того, кто хочет обрести настоящее бессмертие, – напрямик пояснил исполин.

– Н-но я… я… Я пришла совсем не потому, а…

– Говори! Говори смелее, о Дочь Дану! Если это в силах моих, я постараюсь исполнить желание твоё!

– Я-а… я не могу говорить здесь…

– Тебя смущает моя трапеза? – удивился Хозяин Ливня.

– Да-а… – только и смогла выдавить из себя Агата.

Гигант некоторое время колебался. Оставлять столь приятное занятие ему явно не хотелось.

– Хорошо, о Дочь Дану, – наконец решился он. – Остальную добычу я прикончу завтра. Эй вы, сыть, завтра я приду за вами! Наслаждайтесь второй жизнью, сколь бы краткой она ни оказалась! Ха-ха-ха! – Он разразился бурным грохочущим смехом.

Агата содрогнулась. Сейчас перед ней возвышалось совершенно иное существо, нежели то, с кем она столкнулась в Друнге. Жуткое, ненасытное, злобное. Получающее наслаждение из мук и смерти живых созданий…

На этом месте своих размышлений Агата поспешно прикусила язык. «Разве не ты помышляла о мести – мести всей человеческой расе? Этим хумансам уже отомстили – за тебя. Так почему же тебя это смущает? Ты хотела бы обрушить на головы человеческого рода худшие бедствия!

И что тогда на самом деле надо от меня Хозяину Ливня?» – подумала Агата, забыв о том, что великан способен читать её мысли, как открытую книгу. Однако тот ничем не ответил – то ли погружённый в себя, то ли решил не обращать внимания на её страхи и неуверенность.

Тем временем они вышли к лестнице. Начался подъём; вновь навалилась удушливая кислая вонь. Агата пошатнулась; будь что будет, дальше она идти не может!

Могучие руки оторвали её от ступеней. Миг – и она обнаружила себя сидящей на старом, покрытом ржавчиной наплечнике. Гигант размеренно шагал, ноги его поднимались и опускались с размеренностью часового механизма.

Агата обнаружила, что удобнее всего сидеть, ухватившись за торчащий сбоку шлема острый обломок рога какого-то давным-давно исчезнувшего чудовища. И, хотя после всего увиденного касаться чего бы то ни было на Хозяине казалось совершенно невозможным, Агата всё-таки положила ладонь на этот рог – тёплый, шершавый и как будто бы сам по себе живой.

Подъём занял куда меньше времени, чем спуск. Гигант шагал сразу через несколько ступенек с быстротой скачущей во весь опор лошади.

– Так что взволновало тебя, о Дочь Дану? – прогудел Хозяин из-под шлема, когда они очутились в комнате Агаты.

Поневоле сбивчиво девушка принялась рассказывать.

– Ты можешь остановить их? – полным надежды вопросом закончила она. Сейчас ей не было дела до того, добро или зло стоящее перед ней существо; оно обладало Силой, и этим всё было сказано. Сейчас Агата попросила бы помощи хоть у самих богов Хаоса.

Хозяин Ливня долго молчал.

– Не в силах моих сокрушить мощь легионов Империи, – признался он наконец с мрачной торжественностью.

У Агаты упало сердце.

– Но ведь ты… ведь ты…

– Я повелеваю Смертным Ливнем, Сеамни. – Хозяин внезапно заговорил без вечной своей напыщенности. – Но я и раб своего служения. В этом замке рождаются несущие смерть облака… рождаются из разлагающейся плоти убитых тем же самым Смертным Ливнем. Ты видела, как это происходит, Сеамни. Потом некогда бывшее живой плотью выпаривается на жару – от огня, где горят кости. Облака эти копятся долго, целый год, чтобы на один-единственный месяц обрести свободу и устремиться по раз затверженному, отмеренному в небесах курсу…

– Но в эту осень Ливень шёл всего неделю! – в исступлении воскликнула Агата. – Пошли его снова! Пошли его на юг! Пусть он упадет на головы хумансов как давно заслуженная ими кара!

– Повернуть Ливень на юг? – недоуменно повторил Хозяин.

– Ну да! Да! Да!!! Там никто не ждёт его, там нет столь прочных крыш и каменных убежищ вдоль дорог, там ты соберёшь обильную жатву, Сила твоя возрастет неизмеримо! – вскричала Дану.

Хозяин Ливня молчал. Тишина затягивалась, становясь просто невыносимой; и наконец Хозяин Ливня сказал – очень медленно и очень тихо, так, что Агата едва-едва разобрала его слова:

– Ты можешь повести Смертный Ливень на юг сама, о Дочь Дану.

* * *

Тави надо было как можно скорее убираться отсюда. Два трупа в одноцветных плащах говорили сами за себя. Не так много времени потребуется магам Радуги, чтобы разобраться что к чему и выслать подкрепление. А ей, Тави, нужно догнать этого проклятого гнома. Сидри придётся ответить за смерть Кан-Торога – и хорошо бы поставить этого подземного недомерка-предателя перед Кругом Капитанов. Тогда долг Тави перед мёртвым будет исполнен целиком и полностью.

Однако взять след гнома оказалось куда как нелегко. Что-то постоянно мешало, сбивало с толку, отвлекало внимание. Поневоле пришлось пустить в ход магию, что давало лишние шансы тем же волшебникам Радуги настичь её, Тави.

Но и магия не слишком помогала. Внутренний взор Тави неизменно натыкался на слепящий свет, целый сноп колючих и острых лучей, устремлённый ей прямо в глаза; размытая фигура Сидри мелькала за деревьями, и всё, что могла понять волшебница, – гном идёт в том же направлении, что и она, опережая её как будто бы совсем ненамного.

«Ну, погоди же, – взъяривала себя Тави. – Погоди же, ты… – и она добавляла в адрес гнома такое словосочетание, которое заставило бы покраснеть даже видавших виды кормщиков. – Прежде всего я выщиплю по волоску всю твою жалкую бородёнку, а потом…» «Потом» получалось весьма разнообразным, причём некоторым её задумкам позавидовали бы даже опытные палаческих дел мастера.

Осенний день угасал. Час проходил за часом, а почти бежавшая Тави до сих пор так и не догнала гнома. И, что ещё хуже, не видела она и его следов – обыкновенных, заметных глазу, а не магии.

«Куда же ты провалился, выродок?!» – бранилась волшебница, однако никакие ругательства не помогали. Сидри исчез.

«Нет, так нельзя», – остановилась Тави. Чего доброго, она может и в самом деле потерять гнома, дать ему скрыться с Алмазным Мечом, упустить самую драгоценную добычу во всём населённом мире – да она скорее сама отдастся в руки Семицветья, пусть её насилуют хоть всем Арком, если после этого она настигнет Сидри!

Зато когда Алмазный Меч попадёт ей в руки… О, это будет славная резня! Власть Семицветья рухнет, каждый сможет заниматься колдовством, маги будут сами вольны выбирать себе учеников и объединяться в Гильдии с Орденами, но никогда, никогда, никогда больше у них не будет никакой власти.

Власть, разумеется, останется только у неё, Тави. Хотела б она посмотреть, как Император сможет отвергнуть её условия, когда у неё в руках засверкает Алмазный Меч!..

А для этого надо всего лишь догнать коротконогого, почти ничего не смыслящего в магии гнома.

Но… скоро уже ночь; и где же Сидри?

Тави замерла. Так дальше продолжаться не могло; она должна понять, что происходит!

…Молодая волшебница не успела даже разложить все ингредиенты для действа предметной магии. Порыв горячего ветра обжёг щёку, небо над головой из тёмно-тёмно-синего стало внезапно лимонно-жёлтым, а из-за окружавших Тави деревьев стали одна за другой появляться фигуры в алых плащах; первым шёл рыжебородый волшебник, тот самый, которого она так опрометчиво посчитала мёртвым. Лицо его покрывала смертельная бледность, видно было, что каждое движение причиняет ему почти что невыносимую боль; однако он упрямо шёл вперёд. Его ненависть и жажда мщения окатили Тави жгучей волной; неудивительно, что маг ненавидел её так сильно – если принять во внимание, какой именно части тела лишило его заклинание молодой волшебницы.

Чародеи Арка не пожалели сил. Чтобы перебросить на такое расстояние целую орду магов, Орден должен был до дна опустошить свои кладовые Мощи; минет не одна неделя, пока чародеи Арка войдут в полную силу.

Тави не стала ждать, пока её свяжут по рукам и ногам. Она бросила заклятье, словно опытная вышивальщица вонзила иглу в свое рукоделие – с такой же точностью и аккуратностью.

Волшебница использовала одно из самых грозных, самых свирепых заклятий. Не огонь и не молния – потоки чистой Силы опытному магу легко отклонить, – не вызов полчищ ночных демонов – на это у неё самой не хватило бы ни сил, ни решимости, – но Смещение миров.

Эти чары относились к числу наиболее тайных и запретных. Они ни много ни мало разрывали на долю секунды саму ткань мироздания, сводя воедино различные миры, так что те, на кого это заклятье было направлено, оказывались в совершенно иных вселенных. И уж там они могли полагаться только на удачу – магия их родного мира не действовала в иных слоях реальности.

Это заклятье Тави берегла на чёрный день, когда её и впрямь окружат со всех сторон и не будет никакого иного выхода. Глупо было тратить его на тех двух магов – тем более что, раз использованное, заклятье потом могло не отзываться и не срабатывать долгие недели и месяцы. Мироздание не слишком любит, когда его тревожат.

Ответом на её чары был многоголосый вопль ярости и отчаяния. Тут и там возникали вытянутые светящиеся конусы, скрывшие в себе подступавших магов Арка. Почти никто из них не успел отбить заклятие Тави – кроме двоих.

Одним из них оказался рыжебородый волшебник. Сила его ненависти одолела чары, ему даже не пришлось прибегнуть к противозаклятью – он просто раздвинул плечом светящиеся стены ловушки и пошёл дальше, прямо на сжавшуюся возле ствола Тави.

Вторым оказался совсем молодой маг; красный плащ он сбросил, оставшись в чёрной кожаной куртке, украшенной серебряными шипами. В отличие от рыжебородого этот обнажил меч.

Тави поняла, что надо бежать. Эта пара была смертельно опасна: рыжебородый – своим отчаянием, чёрный – холодным презрением и силой, немалой магической силой. Тави как на ладони видела его прошлое – низкое рождение, нищета и голод, случайно встреченный маг, что заметил в простолюдине способности к чародейству, и вся последующая жизнь, проведённая в убеждении, что он не такой, как все, что он лучше и дворян, и простолюдинов, что ему предназначена высокая судьба и нужно лишь не зевать, в подходящий момент ухватив птицу удачи за хвост.

Против двух таких врагов ей было не устоять. Сблокировать сразу два заклятья она бы не смогла; или, если бы чары начал творить рыжебородый, маг в шипованной куртке довершил бы дело мечом. И тут не помогла бы даже вся знаменитая школа Вольных.

Тави сотворила отвлекающий фантом и ринулась наутёк, под защиту облетевших стволов. Деревья никогда особенно не любили магов Радуги; конечно, стоила такая помощь немного, но всё же лучше, чем ничего.

Рыжебородый разразился чудовищными проклятиями. Тави исчезла с линии огня за долю мгновения до того, как волшебник дал волю тщательно выверенному и сбалансированному заклятию. Там, где только что стояла Тави, из-под земли вынырнули две пары чудовищных огненных клешней, вынырнули и защёлкали в ожидании обещанной добычи.

В этом беда всех сильных чар – они требуют точной привязки к месту. Впрочем, это заклятье отличалось изощрённостью – дымящиеся пласты земли отвалились, на поверхность выбралось существо, больше всего напоминавшее исполинского морского рака, вот только клешней он имел не две, а целых четыре. Свитое из тугих пламенных струй тело превышало добрых семь футов, и ещё на четыре фута вперёд тянулись многосуставчатые клешни.

Если бы маг накрыл Тави своим заклятием, её не спасла бы никакая защита.

Девушка бросилась бежать, петляя как заяц. Она не сомневалась, что сейчас в игру вступит второй маг, и потому старалась не оставаться на месте ни единого мгновения и ни в коем случае не бежать по прямой – это верный путь в магический капкан.

На бегу она чутко ловила мельчайшие биения магии, стараясь угадать направление атаки и характер заклятия. За спиной уже мелькала огненная спина выпущенного в погоню за ней чудовища, но сейчас это не слишком волновало Тави. Чудовище могло оказаться только приманкой, средством отвлечь её, в то время как главный удар последует совсем с другой стороны.

…Рак настиг её на берегу лениво текущего ручья с низкими, топкими берегами, сплошь покрытыми жёлтым мёртвым папоротником да поваленными гнилыми стволами. Тави легко перемахнула через поток, набрасывая за собой покрывало-обманку; рак со всего разгона вылетел за ней следом, защёлкал клешнями, судорожно засучил лапами; покрывало расступилось под ним, огненное тело провалилось в ручей, взметнулись клубы пара, а в них Тави с торжеством увидела искажённую яростью полузвериную-полуптичью морду – пасть льва, а глаза и перья – орлиные.

Это был её излюбленный приём – когда на тебя выпускают чудовище, противопоставь ему своё. Подобные чары требовали очень хорошего знания необозримого магического бестиария, потому что каждой твари требовалось противопоставить не просто кого угодно, а её и только её «истинного врага» – на языке магов.

Тави знала такого «врага» выпущенного на неё страшилища.

Тварь в облаках пара взвыла, зашипела и с размаху хватила полупрозрачной лапой по рачьей спине, так что во все стороны брызнули капли жидкого огня. Ответом было разъярённое щёлканье клешней.

Чем закончится эта битва, Тави досматривать не стала. Схватки между «истинными врагами», как правило, приводили к гибели обоих противников. Она мчалась дальше, от всей души молясь сразу и Тёмным, и Светлым богам, прося о том, чтобы маги потеряли её след в поднявшейся неразберихе.

Впрочем, куда там. Оба её врага оказались для этого недостаточно глупы.

Они не стали пытаться вмешиваться в битву двух призраков. И рыжебородый, и маг в кожаной куртке перемахнули через ручей на разумно далёком от места схватки расстоянии. Отрыв от Тави они сократили – в отличие от девушки у них не было нужды петлять.

Тави чувствовала упорно сходящиеся на ней опорные магические линии создаваемого заклятия. Это вновь оказался рыжебородый; оно и понятно: второй маг ждёт её ошибки, ждёт, чтобы она сама атаковала магией, но такой глупости она не сделает. Сейчас Тави следовало лишь финтить, хитрить, отрываться да блокировать нацеленные в неё чары, дожидаясь, пока силы у обоих преследователей иссякнут, и уж тогда атаковать самой.

…Конечно, будь здесь кто-нибудь равный по силам тому убитому ею старику волшебнику, Тави б не колебалась. Но молчаливая, сосредоточенная и холодная мощь молодого мага просто пугала её. Он не тратил силы, он просто пытался настичь Тави мечом, а не заклятьем.