Глава четвертая

Диктовать – мой последний сладкий порок. В такие моменты мне кажется, что прошлое оживает, рассеивается вечный туман, бессвязные обрывки чужого лепета на неведомых языках превращаются в осмысленные названия континентов, стран и городов, я вновь вспоминаю канувшее в великую Реку Времени величие, вспоминаю друзей… или врагов?.. вспоминаю славные деяния, кои, честное слово, достойны долгой памяти и долгих песен. Куда всё это делось – я стараюсь не думать. Есть что-то неуловимо-правильное в моей нынешней келье, в её убогих, закопчённых стенах, в надменности недалёкого настоятеля, так до сих пор и не понявшего, кого же именно он приютил в подземельях вверенного ему Храма. Да, да, во всём этом есть что-то неуловимо-правильное. Именно так. Заточивший меня сюда был зол, свиреп и силён, но при этом ещё и справедлив. Я знаю, что кара – если это кара – заслужена. Я не прикован цепями, и могущественные заклятья не преграждают мне дорогу наверх. Он был мудр, поступая так. Самый строгий и неусыпный сторож пленнику – он сам, если уверен, что всё справедливо. Я – уверен.

Вы, читающие эти строки, – быть может, вас уже утомило многословное старческое бормотание? Да, вы правы, это и есть мой порок. Книга, которую я пишу, отнюдь не лаконична и не беспристрастна. Но что поделаешь, Ему придётся смириться… или наложить на меня ещё более строгую епитимью.

Я продолжаю. Я наслаждаюсь интригой, завязывающейся здесь, в Хвалине, я смакую её перипетии, словно старый пьяница – бутылку выдержанного вина. Да, к моим услугам в любой момент – заклятье Всеведения, но тогда пропадёт вся прелесть, всё очарование тайны, а я, старый узник древнего храма (который хоть и древен, а всё же младше меня!), старый безумный колдун, заточённый сюда как будто бы усилиями Радуги – я давно уже отказался от мысли быть судьёй и вершителем справедливости. Хотя, может, и это не более чем приросшая к лицу маска?..

Сегодняшний день оставит хорошие страницы. И насколько же велик соблазн подтянуть узел этой интриги хоть чуточку туже!..

* * *

Бешеная скачка по улицам спящей столицы охладила его разгорячённую грудь. Молчаливые Вольные, вернейшие из вернейших, ждали его приказа, застыв в сёдлах, точно изваяния. Ни один из них не смотрел на своего повелителя. Когда будет нужно, он сам обратится к ним.

Глубокая ночь. Здесь, на дальнем юго-востоке Империи, Тьма властвует уже безраздельно. А на западных окраинах еще не закончился многотрудный день. Там еще не угасли печи и тигли ремесленников, не замерли станки ткачей, не закончили Волшбу Света чародеи.

Чародеи всесильной Радуги…

Императорский конвой, недвижный, безмолвный, окружал глубоко задумавшегося властелина. Они стояли возле самого края Замковой Горы, высоко над спящей столицей, высоко над горестями и радостями великого города, что мирно спал сейчас под ними.

Император умел видеть в темноте не хуже кошки, почти не прибегая к магии. Взгляд его медленно скользил от новых пятиугольных бастионов внешней стены к полукруглым рондолям стены внутренней; меж ними, скупо прочерченное светящимися нитями-ожерельями уличных фонарей, лежало пространство Чёрного Города, приют ремесленников, нищенствующих Орденов, полузабытых храмов полузабытых божеств, край бедных трактиров и постоялых дворов по три медяка за ночь на лавке, обиталище того самого простого народа, что исправно поставлял латников и щитоносцев в имперскую пехоту, опору опор и основу основ, сколь бы ни задирали нос благородные сословия, чьим уделом оставалась служба в коннице. Оттуда, из Чёрного Города – не только из этого, а из многих подобных же городов великой Империи, – при нужде, точно вызванные заклинанием духи, появлялись новые манипулы, когорты и легионы взамен погибших, оттуда выходили самые смелые, самые способные и преданные командиры, что умели тянуть общую лямку, есть из одного котла с воинами и бестрепетно умирать вместе с ними. Умирать за него, повелителя жизни и смерти мириадов подданных, разбросанных по неоглядным просторам вокруг Ожерелья Внутренних Морей. Умирать за него, по сию пору остерегающегося в открытую даже и в малом прекословить магам всесильной Радуги…

И суровым напоминанием о вечном, постоянном и повсеместном присутствии этой силы, над ровным тёмным морем крыш Чёрного Города возвышались полтора десятка тонких изящных башен – точно насквозь пронзившие плоть врага рапиры или стилеты.

Вернее, башен насчитывалось не полтора десятка, а ровно четырнадцать. Каждый из Орденов Радуги имел в Чёрном Городе по два укреплённых форпоста. Императору доносили – стража из Вольных, что не боялась ни смерти, ни позора, ни тем более магов, – что находились смельчаки, швырявшие камни в окна этих башен, оставлявшие кучи зловонного навоза таримов у парадных подъездов, писавшие ругательства на отполированных стенах и тому подобное. Там, в Чёрном Городе, магов ненавидели и боялись. И ненавидели, похоже, куда больше, нежели боялись.

А ещё во тьме смутно виднелись колокольни и купола церквей. Храмов в Чёрном Городе тоже хватало – Мельин славился набожностью. Разве не тут Господь Податель Благ явил своему народу в небесах Божественный Лик, а из-под земли забили источники со сладким вином, дабы сердца Его детей возвеселились, после того как человеческие мечи овладели важнейшей вражьей крепостью, положив конец Первой Войне?

В Господа тут веровали неложно.

«Кстати, священники на проповедях никогда не превозносят Радугу и не увещевают народ проникнуться к магам любовью, – вдруг подумал Император. – Словно и не замечают вымазанные навозом стены орденских башен. Тоже ведь, наверное, игра. Церковь – вот она, со своей паствой, а эти непонятные маги – где-то там, далеко, и нам, простым смертным, что заботятся о своей душе, не до них.

Тем более что Ужас Исхода до сих пор жив в памяти».

Никто не знает, чем Исход был вызван. Но тот Ужас, древний, первобытный Ужас, помнят до сих пор.

За старой внутренней стеной легли кварталы Города Белого – расторговавшееся купечество, ремесленная старшина, почтенное жречество, колдуны с патентами Радуги, цеховики, практикующие доктора (далеко не все согласны были лечиться даже у колдунов, не говоря уж о магах), куртизанки, содержатели приличных гостиниц, таверн и тому подобного, служилое дворянство, отставные урядники и капитаны, словом – чистая публика. Храмов и церквей здесь было почти столько же, сколько во всём Чёрном Городе. Паства Города Белого не скупилась на приношения Всевышним Силам.

Здесь же располагались официальные подворья Орденов Радуги – с нарочитой отстранённостью от императорской цитадели. Известно было, что маги чуть ли не год считали и вычисляли, добиваясь полной и абсолютной равноудалённости всех подворий от центральной крепости, дабы никто не смог бы хвастаться хотя бы таким «приближением» к правителю.

Белый Город освещался не в пример лучше Чёрного. Там по улицам вышагивала бдительная ночная стража, и невинной шестнадцатилетней девственнице здесь ничто не угрожало, вздумай она прогуляться даже и глубоко за полночь. В тёмное время ворота Белого Города накрепко запирались, словно вокруг раскинулся вражий стан.

Кварталы Белого Города оканчивались, упираясь в древний-предревний вал с внешней каменной облицовкой – самое первое укрепление, возведённое новыми хозяевами Maady,^[4] едва только были потушены пожары и окончательно обрушены таранами все остатки уцелевших дочеловеческих строений. Вал этот обходил вокруг подошвы Замковой Скалы, с двух сторон упираясь в отвесный обрыв над полноводной Стимме. С самого края этого обрыва император и смотрел сейчас на свою столицу, сделав круг по её улицам и вновь вернувшись к цитадели.

В пределах древнего вала сейчас оставались лишь городские усадьбы родовитой аристократии, несколько особо почитаемых храмов да казармы имперской гвардии. Были ещё там специально разбитые и тщательно охраняемые парки – для променада сиятельных особ – да несколько роскошных гостиниц вместе с изысканными борделями. Правда, последнее время среди золотой столичной молодёжи вошло в моду развлекаться в убогих кабаках Чёрного Города…

А возле самых стен императорского дворца скромно притулились семь орденских миссий. Именно там обитали Сежес, Гахлан, Реваз и им подобные. Обладающие Правом Слова и Дела в Имперском Совете. Распоряжающиеся силами, перед которыми все армии государства – ничто. Истинные хозяева жизни и смерти. Хозяева бессчётных рабов… среди коих и он, якобы владыка полумира.

Забывшись, он зарычал. Бесстрастные Вольные не дрогнули, а вот кони их испуганно захрапели, кося глазами. Так рычит жаждущий крови дикий агранн, настигая загнанную важенку.

Правда, эта важенка не поддалась бы никакому агранну. Ни десятку их, ни даже сотне. Но, быть может… десятки тысяч аграннов сумели бы справиться и с такой добычей.

«…Да, это было бы настоящее дело. Он начал бы с Чёрного Города, он нашёл бы колдунов-предателей, он нанял бы Вольных, он пообещал бы права и привилегии гномам, он… Rqnnakiehh Tbazd^[5], он утопит башни в крови, он, он и только он – истинный хозяин Империи! Он не позволит… Он не допустит… Он не даст этим жалким слабакам, среди коих лишь один из десяти может хоть как-то владеть мечом, не даст им властвовать над его Империей! И неважно, верны ли те мрачные слухи о человеческих жертвоприношениях, творимых в подземельях башен. И неважно, сколько новорождённых в муках испускает последний вздох на тёмных от пролитой крови алтарях. Он, Император, не герой в лилейных одеяниях. Однако он не позволит гробить армию за армией, легион за легионом в бессмысленных войнах, которые Радуга, очевидно, таковыми не считает. О, он выпустит кровь и из этих холёных отпрысков древних родов, уже вырождающихся от бесконечных кровосмешений – совершаемых не в силу необходимости, а лишь ради нарушения запрета Храмов. Он заставит их трепетать от ужаса, он станет их еженощным кошмаром, адом на земле, он очистит гноящуюся рану на теле страны, безжалостно отсечёт заражённое мясо, чтобы… чтобы…

А это уже на самом деле не так и важно».

Повелитель Империи тронул коня. Безмолвная стража Вольных двинулась следом.

«Интересно, сколько соглядатаев тащилось сегодня за мной следом? Сколько глаз приникли к магическим кристаллам, сколько перьев скрипело по тонковыделанным кожам, запечатлевая каждый мой шаг? И кто бы ещё мне сказал, какую пользу извлекут Ордена из всего этого? Какие выводы сделают? Кто отправится на дыбу, кто вознесётся? Если бы ещё научиться хоть как-то использовать недовольных… я уверен, они есть…

А ведь решение как будто бы на поверхности. Серая Лига. Основанный при пращурах, при первых Императорах тайный Орден прознатчиков и убийц. Потом, правда, во времена Первой Смуты, Лига приняла сторону мятежников… а вырванная у Птака Первого мирная хартия раз и навсегда вывела ночных воинов из-под власти имперской короны, превратив в Орден наёмников, служащих тому, кто больше заплатит. К её услугам прибегали потом и верхушка дворянства, и богатые купеческие гильдии, и правители Империи, и даже командиры крестьянских повстанческих армий – в годы Второй Смуты, когда чёрное поветрие и голод вкупе с атаками Дану едва не привели государство к гибели, в то время как родовитая аристократия либо прятала хлеб, либо бежала на Южный Берег. Серые служили всем – и никому. Девиз Лиги гласит – «служи наёмщику, покуда платит». Имперские архивы не сохранили записей о предательстве Серых или перепродаже ими тайных сведений, и всё же, всё же… Когда имеешь дело с Радугой, нельзя руководствоваться привычным. Серая Лига ничего не смогла разузнать о Нерге – вернули аванс; и это при том, что Серая Лига предупредила о пиратском вторжении, о набеге Т'Брина из-за Горячих Песков, Серая Лига в зародыше пресекла мятеж восточных графств, расправившись с собравшимися на тайный совет зачинателями заговора – но против магов они, похоже, бессильны. Хотя… как знать… Патриарх Хеон клялся, что послал лучшего человека. Нет смысла пытаться проникнуть в главные орденские цитадели, слишком хорошо охраняются. А вот в провинции…

Так что не забывай о Серых, но при этом ищи и другую возможность. Иначе ты…

Иначе ты не Император».

* * *

Караван господина Онфима быстро настигала ночь. Её тёмные крылья поглотили даже зловещее покрывало Смертных Ливней. Над фургонами висела тяжёлая тишина. Поход Онфима и Агаты в лес отнял несколько драгоценных часов, а тучи, казалось, явился пришпоривать сам Хозяин Ветров. Тёмная кромка на горизонте поднималась всё выше и выше – куда быстрее, чем за день или два до этого.

Первым начал озираться Нодлик, затравленно косясь через плечо. Глядя на него, побледнела и Эвелин – она знала, каково это, уходить из-под самого Ливня, отдавая саму себя за убежище…

Помрачнел Кицум; и лишь Троша с Агатой оставались каменно-спокойны; юноша – потому что просто не понимал, в чём дело (господин Онфим сказал, что успеем – значит, успеем, и не о чем тут беспокоиться. А что старшие боятся – так кто он такой, чтобы этому удивляться?), Агате же после Друнга всё сделалось безразлично.

Вернувшись в фургон, она что-то отвечала на похабные шуточки Эвелин и Нодлика, отвечала, сама не слыша собственных слов. По правде говоря, она удивлялась, как ещё не свалилась под копыта или колёса – девушка-Дану ничего не видела, ничего, кроме огненного росчерка в окутавшей её черноте – Immelstorunn. Immelstorunn – в лапах Онфима. Не содержателя бродячего цирка, нет – в лапах коварного, хитрого и очень, очень, очень опасного типа, не то прихлебателя Красного Арка, не то его раба.

Сто лет Царь-Дерево выращивало Immelstorunn. Сто лет оно готовилось передать чудо-вещь в руки Дану. И передало – клеймёной рабыне, лишённой свободы воли, не имеющей сил даже умереть после всего случившегося. Ливни? Отлично, пусть будут Ливни. После них от людей, коней да и от самих фургонов только и останутся, что голые скелеты. Недаром все крыши Северного Края, вдоль всего Пути Ливней, крыты не соломой, не тёсом, не дранкой и не черепицей, а камнем. И – удивительное дело! – Смертные Ливни не трогают деревья в лесах. От не успевшего скрыться зверья остаются одни косточки, деревянные постройки первый же Ливень обратил в ничто, а обычные сосны, клёны да дубы как стояли, так и стоят. Не говоря уж о Lhadarin Naastonn. Их ведь не смогла осилить даже людская магия…

…Этим вечером они не остановились. С заднего фургона доносились истошные вопли Еремея – заклинатель змей подгонял лошадей и кнутом, и самыми чёрными ругательствами. Время от времени к нему присоединялись то братцы-акробатцы, то Смерть-Дева, однако помогала вся эта суета плохо – измученные, исхлёстанные кони упрямо отказывались ускорить шаг.

– Плохо дело, кошка, – Кицум готовился сменить на козлах Трошу и жестом позвал Агату с собой. – Плохо дело, остроухая. Тучи словно с цепи сорвались. Сколько я хаживал по этому Тракту, а такого не видел. Эдак они нас достанут дня через три… Не успеем до Хвалина добраться.

Чужаку, даже бродячему артисту, не найти укрывища перед Смертными Ливнями вне стен города. В деревнях далеко не у всех дома под камнем; куда больше бедняков строят просто временные лачуги, а когда наступает осень, не мудрствуя лукаво, перебираются за определенную мзду к богатому соседу. Все места сосчитаны и утверждены, и хоть ты криком кричи на пороге – засов для тебя не отопрут.

Господин Онфим это, по всей видимости, прекрасно знал. И потому гнал изо всех сил. Наверное, даже магия Арка (неважно уже, своя или заёмная) не могла помочь ему сейчас.

…Покорно послушавшись Кицума, девушка-Дану вынырнула следом за ним из-под фургонного полога. Лес с обеих сторон сжал узкий здесь Тракт; мусорные деревья по-прежнему бормотали неразборчивые проклятия вслед бывшей своей повелительнице. Dad'rrount'got кончился, потянулась обычная хумансова чаща; где-то невдалеке от обочины тоскливо завывал голодный оборотень – наверное, опять сбежал из зверинцев Арка; впереди над дорогой заплясали быстрые чёрные тени авларов, летучих мышей-кровососов. Ими, доводилось слышать Агате, занимались в Кутуле…

Канун Смертных Ливней – время, когда Нечисть вновь и вновь тщится отыскать дорожку к человеческому жилью. Из глубоких логовищ, из тайных укрывищ на свет выползают остатки тех, кто когда-то владел всей этой землёй – давным-давно, ещё до гномов и эльфов, раньше, чем даже Дану. Вылезают те, кого, если верить Орденам, доблестные маги Радуги в основном истребили ещё столетие назад. Вислюги, ногохвосты, голоухи. Прачки-кроволюбки, кошмарники, горлорезы. Недобитые, вконец одичавшие орки, тролли, кобольды – раньше эти брезговали человечиной, а теперь уже полностью уподобились тем же вислюгам или кроволюбкам.

Вислюги, голоухи, горлорезы – все они разумны и умеют говорить. Это твари из плоти и крови, правда, со своей магией. Но есть и другие – бродячие мертвецы, поднятые из могил неведомыми колдунами да так и оставшиеся бродить по миру на погибель всему живому; инкубы и суккубы, разнообразные обликом, но одинаково опасные, если встретишь их после захода солнца; бешеные сильваны; беспощадные, молчаливые убраки – охотники за головами; кривоногий, низкорослый Лесной Народ – духи неправедно убитых старых деревьев, облекшие себя в плоть и давшие клятву вечного мщения; и ещё много, много иных. В обычное время магия Радуги держала их в отдалении от главных дорог, городов и крупных посёлков, и лишь перед Смертными Ливнями – и во время оных, – когда волшебство семи Орденов слабело, все они могли выйти на большую охоту – заполнить брюхо и сделать запасы на долгую, долгую, долгую зиму.

По осени караваны обычно ходили не только с охраной, но и с одним-двумя стражевыми волшебниками. Господин же Онфим по знаменитой своей, всем известной скупости, нанимать в Остраге никого не стал, буркнув, что, мол, и так пронесёт, а всякие прочие богатеи-умники, конечно же, могут уплатить волшебнику из собственного кармана, чему он, господин Онфим-первый, препятствовать никак не станет. Это разом заткнуло недовольным глотки.