Далее профессор Франклин продемонстрировала впечатляющие математические решения уравнений меланогенеза. На экране появилась модель шкуры животного, и Вольдемар на ходу принялся решать уравнения с различными параметрами. Каждое математическое решение давало новый узор на шкуре.

Простейшее решение соответствовало животному с чёрной передней частью тела и белой задней. Рядом с математической моделью Вольдемар показал реальное фото лохматой собаки бобтейл, имеющей такую же шкуру.

Параметры уравнений менялись, и математическая шкура покрывалась то чёрными крупными узорами, то узкими полосками или мелкими пятнами. И какая бы окраска ни получалась из уравнений, всегда находилось реальное животное, имеющее шкуру, окрашенную именно таким образом: лошадь, зебра, жираф или леопард, чья знакомая физиономия была восторженно встречена школьниками.

– Взаимодействие физической диффузии и химических реакций объясняет целый класс важных феноменов морфогенеза, – подытожила профессор Франклин, – а нестабильность распределения подкожных белков-гормонов рисует узоры на шкуре животных – как на Мисс Гонагал или на тигре, которого я не решилась привести в класс… – улыбнулась профессор. – Тем же закономерностям следует развитие внутренних органов биосуществ и даже малозаметных прозрачных узоров на стрекозином крылышке…

Вот так теория нелинейных уравнений сумела объяснить целый пласт биологических проблем, за что ей огромное спасибо… – закончила лекцию профессор Франклин и отпустила школьников пообедать или, точнее, ввести немного органических молекулярных реагентов в свои изголодавшиеся организмы, то бишь – в многоклеточные открытые системы.

После обеда началась пара по планетологии. Среди преподавателей Лунного колледжа единственным неприятным для Никки оказался профессор Дермюррей, физик и планетолог. Заносчивый, самодовольный и нетерпимый, профессор не вызывал у неё – да и у большинства остальных учеников – каких-либо симпатий.

С точки зрения Никки, хуже всего было то, что в изложении профессора Дермюррея планетология была не реальной наукой, а сплошной цепью блестящих достижений – в основном, благодаря участию самого профессора.

Проблемы в науке – согласно Дермюррею – практически отсутствовали, что крайне раздражало Никки, полагающей, что именно на нерешённых задачах нужно делать упор в лекциях для студентов. О прошлых успехах науки она могла прочитать и в учебниках, которые традиционно только о них и пишут.

Дермюррей вместе с соавтором из Лондонской Королевской школы написал вполне рутинный учебник по планетологии, пользующийся устойчивым спросом по прозрачной причине: оба профессора навязывали студентам свою книгу в качестве обязательного пособия.

Никки удивляло, что профессор при таком мировоззрении был весьма успешным представителем сообщества учёных – на лекциях он беспрерывно хвастался набором наград, премий и знакомств со всем научным и политическим истеблишментом. Судя по количеству грантов, получаемых профессором из всевозможных фондов, его видение науки как бесконфликтной цепи сенсационных успехов пользовалось полной поддержкой.

«Хорошая теория – это хорошо финансируемая теория!» – говорил профессор.

Правда, по Колледжу ходили слухи, что профессор покинул академические высоты и поселился в Колледже не просто так. Его сотрудник, молодой аспирант из Бразилии, написал столь интересную работу, что профессор решил помочь начинающему учёному её опубликовать и даже не затруднился стать соавтором. Чем выше забирается учёный по должностной лестнице, тем меньше он занимается наукой и пишет статей сам, но тем в большем количестве публикаций он оказывается соавтором.

И надо же было такому случиться, что профессор, перегруженный многочисленными занятиями, при отправке статьи в журнал случайно запамятовал вписать в неё имя бразильского соавтора.

Конечно, юный аспирант был сам виноват – исчез где-то в амазонских джунглях так надолго, что его стали забывать в высоких научных кругах. Ладно бы – просто пропал, так потом ещё и объявился как снег на голову!

Пошлые недоброжелатели профессора раздули из обычной забывчивости целое дело. Гордый профессор на них обиделся – и решил посвятить себя воспитанию молодёжи.

Итак, Никки не нравился профессор Дермюррей, и тот взаимно невзлюбил её, считал нахальной выскочкой и никогда не упускал возможности уколоть или «поставить на место». Но профессор, превращая разрешённую в Колледже строгость в грубость, был вполне почтителен с учениками-аристократами, отыгрываясь на остальных школьниках. Безоговорочная поддержка друзей из Совета Попечителей позволила Дермюррею занять должность декана Колледжа – к сожалению большинства учеников.

На лекции, посвящённой образованию Земли и Луны, профессор принялся рассказывать – а Волди показывать на экране, – как выросла наша планета при взаимных столкновениях железокаменных астероидов. Падения многокилометровых тел разогрели новорождённую планету, как доменную печь, так что камень и железо расплавились и расстались друг с другом: основная масса железа Земли утонула в жидкой магме и образовала плотное земное ядро. Более лёгкие каменные породы всплыли в магматическом океане и застыли земной корой, обеднённой железом и менее плотной, чем ядро планеты.

– Уловили, бестолочи?

Профессор перешёл к Луне и долго живописал, сколько тысячелетий таращились земляне на Луну и не понимали, откуда в небе взялся сей диск или шар и почему он не падает на Землю.

С механикой непадающих небесных тел разобрался Ньютон, а вот картина образования земного спутника прояснилась лишь после лабораторных исследований четырёхсот килограммов лунного грунта, доставленного на Землю в двадцатом веке шестью прилунившимися американскими экспедициями «Аполлон» и тремя русскими беспилотными роботами. Результаты анализов удивили исследователей: Луна не была расплавлена, а следовательно, лунный камень и железо не могли разделиться; тем не менее лунные породы по плотности и бедности железом оказались близки к земной коре.

Схожесть лунных пород и земной коры породила теорию мегаимпакта, утверждающую, что Луна сформировалась из куска Земли, отрубленного ударом фантастической силы. Рождение Луны, по этой модели, произошло примерно четыре с половиной миллиарда лет назад, когда в юную Землю врезалась ещё одна планета – поменьше самой Земли, но побольше Марса.

– Всем бездарям понятны мои мысли?

Вольдемар запустил компьютерную анимацию с впечатляющими кадрами колоссальной катастрофы, закончившейся разрушением налетевшей планеты и выбросом огромной части земной коры в космос. Почти весь длинный язык выброшенной взрывом массы упал назад на Землю, оставив на орбите лишь небольшое количество вещества. Из него и образовалась Луна с массой в восемьдесят один раз меньше земной.

– Кто ещё не усвоил, бездельники?

В конце лекции профессор бросил в аудиторию надменное:

– Теория мегаимпакта – всеми признанное наивысшее достижение современной планетологии, проверенное моделированием на суперкомпьютерах и многочисленными химическими анализами!

Впрочем, профессор Дермюррей не упомянул ещё одну причину популярности теории мегаимпакта: подобные эффектные модели радушно принимались публикой, воспитанной на голливудских фильмах ужасов и катастроф.

– Как же я был поражён, – продолжал профессор, – когда мисс Гринвич посмела публично назвать лунных теоретиков идиотами! Какая наглость и самонадеянность! Мисс Гринвич, вы убедились наконец, что теория мегаимпакта – единственно верная теория образования Луны?

– Нет, сэр, – сказала спокойно Никки.

Профессор побагровел и пролаял:

– Ах, вот как! Тогда я даю лично вам домашнее задание. Подготовить реферат на тему образования Луны с изложением правильной модели – общепринятой теории мегаимпакта. И с признанием неверности ваших взглядов! Вы помните, что ваш безграмотный ответ на вступительных испытаниях признан экзаменатором неправильным? Детальнейшим образом объясните, где вы ошибались!

– Отличная идея! – крикнул кто-то из дитбитовцев. – Самокритику читать очень приятно и полезно – особенно чужую!

Профессор благосклонно посмотрел на крикнувшего. Никки встревоженно заёрзала.

– Сэр, я никак не смогу этого сделать! Я считаю, что мой ответ был правилен.

– Тогда распрощайтесь с положительной оценкой за мой курс!

Никки взяла себя в руки – надо было как-то спасаться.

– Прежде чем приступить к реферату, могу я задать несколько вопросов, сэр?

– Задавайте, – гордо сказал профессор. – Я готов ещё раз объяснить вам то, чего вы не поняли с первого раза из-за своей слабой подготовки.

– В начале лекции вы отметили, что количество астероидов возле растущей Земли было обратно пропорционально их размерам – чем меньше радиус тел, тем их больше.

– Верно, – снисходительно согласился профессор.

– Тогда с Землёй должна была столкнуться не только одна планета величиной с Марс, но и несколько планет размером с Луну, а также десятки планетоидов диаметром в тысячу километров, десятки тысяч астероидов в сто километров и десятки миллионов десятикилометровых тел. Такие удары должны расплёскивать с поверхности Земли огромные массы вещества! Астероида-десятикилометровика, упавшего в Центральной Америке шестьдесят пять миллионов лет назад, оказалось достаточно, чтобы динозавры и большинство обитателей Земли вымерли от запылённости атмосферы и наступившего холода.

– Это общеизвестно, – хмыкнул профессор, – но если вы захотите слепить Луну из вещества, выброшенного меньшими телами-ударниками, то у вас ничего не получится. Согласно законам небесной механики, все обломки, выбитые ударом с планетной поверхности, или улетают на орбиты вокруг Солнца, или остаются на эллиптической периодической орбите вокруг планеты, но тогда они неизбежно через один оборот вернутся в точку старта и врежутся в Землю. Нужен о-очень большой удар, чтобы хотя бы ма-аленькая часть вещества уцелела на околоземной орбите.

– Почему же тогда ракеты легко выходят на орбиту? – неожиданно встрял с вопросом взъерошенный мальчик-Олень.

– У них есть долгоработающий двигатель! – презрительно бросил в ответ Дермюррей и снова повернулся к Никки.

Та спросила:

– А что вы скажете, сэр, про облако из мелких спутников, вернее, из захваченных астероидов, которые кружатся вокруг каждой планеты-гиганта – Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна, а раньше, в эпоху обилия астероидов, очевидно, существовали и вокруг Земли?

– Ха! Сейчас вы захотите создать Луну из такого чахлого облака? – Профессор саркастически засмеялся. – У вас не хватит вещества даже на спутник в сто раз меньший, чем Луна! Видно, что вы цепляетесь за каждую соломинку, не желая признавать свою неправоту и безграмотность в азах серьёзной науки.

– Я, безусловно, не очень сведущий в науке человек, – покладисто согласилась Никки, – и хочу спросить у вас, сэр, как у эксперта: рассматривалось ли взаимодействие материи, выброшенной миллионами астероидов с поверхности Земли, с уже существующим разреженным спутниковым облаком? Каждый из этих двух механизмов не может образовать Луну, но если рассмотреть их вместе, то ситуация может измениться!

– Умные люди не тратят время на высосанные из пальца задачи, – пожал плечами профессор. – Дурацких вопросов больше, чем мудрецов…

– Вольдемар, вы нам не поможете? – обратилась в пространство Никки.

– За последние пять секунд я рассчитал двести вероятных моделей такого взаимодействия, – раздался голос компьютера Колледжа. – Показываю результаты.

На экране аудитории появилась Земля, окружённая кольцевыми траекториями мелких спутников. На поверхность планеты обрушивались тысячекилометровые астероиды, вызывающие взрывы, по сравнению с которыми воинские арсеналы человечества выглядели детскими хлопушками. Удары астероидов выбрасывали в космос обломки земной коры и разбрызгивали огненную мантию.

– Не столкнувшись с телами на околоземных орбитах, частицы коры улетают к Солнцу или падают на Землю, – пояснял Вольдемар. – Но взаимодействие даже с небольшими спутниками кардинально меняет динамику выброшенного вещества. Обломки, двигающиеся в том же направлении, что и орбитальные спутники, при соударении меняют свою траекторию и уже не падают на Землю, а присоединяются к спутниковому облаку, быстро увеличивая его массу.

Никки улыбнулась и уселась поудобнее.

– Согласно моим расчётам, этот механизм достаточен для образования Луны того же химического состава, что и кора Земли. Новый механизм предпочтительнее теории мегаимпакта, которая не может объяснить возраст и состав многих лунных пород и доминирование больших кратеров-морей на стороне Луны, повёрнутой к Земле. Кроме того, теория мегаимпакта предсказывает расплавление Земли и Луны в момент удара, но геохимики не находят признаков такого плавления.

Этого Никки не знала и обрадовалась хорошей новости.

– В новой модели старые проблемы теории мегаимпакта находят объяснение. Из моделирования следует, что Земля обладала несколькими спутниками, включая самую крупную и близкую Луну. Позже приливы отодвинули Луну, и она поглотила мелкие и более дальние спутники. Это вызвало феномен тяжёлой бомбардировки Луны около четырёх миллиардов лет назад, до сих пор остававшийся необъяснённым…

Профессор Дермюррей слушал увлёкшегося Вольдемара, и его лицо быстро наливалось кровью.

Затем Волди посмел сказать, что ответ Никки Гринвич про образование Луны на вступительных экзаменах не засчитан им, Вольдемаром, неправильно и он две секунды назад обратился с ходатайством к администрации школы об увеличении экзаменационной оценки мисс Гринвич на двести баллов.

Профессор побагровел до сизого оттенка.

Когда же умный, но наивный Вольдемар порекомендовал профессору Дермюррею рассмотреть вопрос о публикации модели образования Луны, предложенной мисс Гринвич… тут профессор не выдержал и закричал на Вольдемара совершенно несолидным образом.

Вольдемар пытался воззвать к логике, но он, со своими электронными нервами, не мог понять несокрушимую силу такой человеческой эмоции, как уязвлённое самолюбие!

Прозвенел звонок, и студенты потянулись на выход, а разъярённый профессор всё продолжал орать на несчастного Волди… Никки даже пожалела бедный компьютер, и ещё она немного опасалась за здоровье апоплексически краснолицего профессора Дермюррея.

Зато он начисто забыл про злополучный реферат.

Последней парой шли спортивные упражнения, что вполне можно было рассматривать как начало отдыха. В приподнятом настроении от этой мысли Никки быстро зашагала по длинному коридору, привычно отстраняясь от летающих и бегающих киберов, которые успевали оглядываться и провожать её внимательными взглядами. Но даже в пустынных закоулках этажей чувство одиночества ни у кого не возникало – в Школе Эйнштейна слишком многое было себе на уме. В первую очередь – сама Школа.

Потолок колледжского кафе был мечтателем и эстетом. Он любил показывать уходящие ввысь темнорёбрые арки старинных соборов или яркие фрески и мозаики известных музеев. Из зданий потолок предпочитал миланский Домский собор. Когда же потолок хандрил, то мучил всех мрачными сталактитовыми пещерами с гадостными нетопырями.

По утрам потолок обычно отражал земное небо над Эдинбургом. Трансляция английского неба помогала школьникам следовать привычному земному ритму дня и ночи, подчинённому на Луне гринвичскому времени.

Почему романтичный потолок выбирал Эдинбург? Верно, был наслышан, что именно в Шотландии располагаются самые волшебные школы. Кроме того, Северная Англия имела самую разнообразную погоду и доставляла максимум впечатлений завтракающим школьникам. Действительно, шотландская погода менялась на глазах – моросящие дождевые облака сменялись ярким солнцем, которое через несколько минут затягивалось сизыми тучами с шлейфами мокрых снежных хлопьев.

Впрочем, мрачную погоду потолок не любил и в таких случаях быстро сползал по Гринвичскому меридиану к Канарским островам, где резвились весёлые стада белых облаков. А то – застывал жарким марокканским светло-голубым небом.

Полы и стены холлов Колледжа сливались с экранами и могли представить любые трёхмерные сцены и космические пейзажи.

Даже коридоры Школы отличались фантазиями и шалостями: могли прикинуться зарослями колючек, или опасным болотом с зелёной ряской, или красноватой марсианской пустыней с такими реалистичными камнями, что неопытный школьник в испуге шарахался, опасаясь о них споткнуться. В конце концов, нанокиберам устроить такие штуки с помощью лазерной голографии – пара пустяков, зато сколько удовольствия детям!

Обычных кошек или собак в комнатах Колледжа держать запрещалось – звери жили лишь в лесу и в мини-зоопарке у профессора Франклин.

Зато по Колледжу бродили толпы хитроглазых киберживотных. Слабая лунная гравитация позволила размножиться разнообразнейшим летающим роботварям. Опираясь на плавательные пузыри, жужжа винтами, хлопая крыльями и посвистывая дюзами, они стаями сновали по коридорам и залам – всех сортов и размеров, от бесшумных дирижаблей до стремительных реактивных мини-драконов.

Киберзвери служили персональными компьютерами, почтальонами, представителями хозяев на различных зрелищах, иногда даже на лекциях, хотя это не приветствовалось администрацией Школы.

В последние годы роботы-птицы держали первенство в классе персональных зверей, и часто на плече школьника, спешащего на лекцию, сидел гордый ястреб с жёлтыми глазами или дятел, весьма натурально чистящий пёрышки длинным клювом. Ну а школьники Ордена Совы почти поголовно ходили при разного окраса робосовах с круглыми жёлтыми глазами и кривыми клювами.

Антишпионской Конвенцией ООН запрещалось бесконтрольное использование роботов мельче мухи, а также роботов, не видимых человеческому глазу. Но робопчёлы и малозаметные кибербогомолы активно применялись излишне любопытными школьниками в целях сбора информации. Это вызвало распространение электронных контрразведчиков, обнаруживающих и уничтожающих мини-шпионов.

Обширный отряд персональных киберов составляли домашние робоживотные в виде собак, кошек, сусликов, черепах, жаб, змей – кого только тут не было, включая самых фантастических существ, в том числе зелёного джедая Йоду.