Акулы-ростовщики

К началу VIII века на территории нынешней Северной Италии располагались многочисленные враждующие между собой города-государства. В наследство от почившей в бозе Римской империи им досталась изумительная в своем роде числовая система, совершенно не приспособленная к вычислениям, – о ее полезности для нужд коммерции лучше и вовсе промолчать. Никто не ощущал эту проблему так остро, как купцы из Пизы: в их городе ходили монеты семи различных видов. Экономическая жизнь итальянцев не шла ни в какое сравнение с развитыми денежными отношениями в империи Аббасидов или Китае династии Сунь, не утратившем своего преимущества со времен Карла Великого. Чтобы открыть для себя современные методы финансового дела, Европа должна была их импортировать. Огромную роль в этом процессе сыграл молодой математик Леонардо из Пизы, более известный как Фибоначчи.

Сын пизанского таможенного чиновника, служившего неподалеку от города Бежайа в современном Алжире, Фибоначчи еще юношей погрузился, как он сам говорил, в “индийский подход” к математике, совмещавший идеи индийских и арабских мыслителей. Познакомив с этими придумками европейцев, Леонардо по сути научил тех считать. Нам он известен в основном благодаря последовательности чисел Фибоначчи (0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21…)^[6], где каждое число равно сумме двух предыдущих, а его отношение к непосредственно предшествующему члену последовательности стремится к знаменитому “золотому сечению” (около 1,618). Последовательность удивительно точно отражает количественную сторону множества природных феноменов (на роль примера просится фрактальная геометрия папоротников и морских раковин). При этом последовательность Фибоначчи – лишь одна из многих идей мыслителей Востока, включенных в его книгу Liber Abaci (“Книга вычислений”). Она увидела свет в 1202 году. Читатель “Книги” мог узнать об устройстве дробей и познакомиться с понятием “приведенной стоимости” (так называется сегодняшняя стоимость потока будущих платежей, учитывающая ставку процента)²². Но главное – Фибоначчи открыл для европейских глаз арабский метод записи цифр. Он не только ввел в оборот существенно облегчавшую любые арифметические действия десятичную систему счисления, но и показал ее мощь в приложении к бухалтерии, соотнесению курсов валют и – внимание! – подсчету ставки процента. Многие из приводимых в книге примеров кажутся совершенно житейскими не случайно. Фибоначчи говорит о привычных товарах: воловьих шкурах, перце и сыре, масле и пряностях. Наступала новая эпоха: отныне математика будет широко использоваться в работе с деньгами вообще и для кредитных операций в частности. Вот типичный пример:

Один человек принес в [купеческий] дом 100 фунтов при условии возврата 4 динариев на каждый фунт ежемесячно в качестве процентного вознаграждения и каждый год забирал из этого дома по 30 фунтов. Нужно учесть ежегодное сокращение капитала на 30 фунтов и полученную с этих 30 фунтов выгоду. Требуется установить срок с точностью до часа, в течение которого человек будет держать свои деньги в этом доме…

Посеянные в центрах итальянской коммерции вроде родной для Фибоначчи Пизы и близлежащей Флоренции семена финансового дела дали замечательные всходы. Но одному городу было суждено затмить все остальные. Наиболее открытая новым восточным веяниям Венеция стала настоящей кредитной лабораторией и приковала внимание всего континента. Неслучайно именно здесь обитал самый известный в литературе ростовщик. Его история проливает свет на препятствия, которые столько веков мешали теориям Фибоначчи войти в повседневную практику успешного финансового дела. Ни экономика, ни политика не имели к этим препятствиям никакого отношения. Сложности были культурного характера.

Сюжет шекспировского '‘Венецианского купца” отсылает нас к Джованни Фиорентино и его книге "Тупица” (Il Pecorone), появившейся на свет в 1378 году. Одна из включенных в нее историй повествует о состоятельной женщине, выходящей замуж за честного, но небогатого молодого человека. Чтобы выручить жениха, его друг отправляется от его имени к еврею-ростовщику за необходимой суммой. Соплеменник шекспировского Шейлока соглашается – при условии, что в случае задержки кредита незадачливый заемщик расстанется с частью своего тела. У Шекспира все немного иначе: Шейлок одалживает снедаемому любовью Бассанио три тысячи дукатов под залог здоровья его друга, купца Антонио. По словам самого Шейлока, Антонио "хороший” человек, но речь тут не о добродетельности купца, а о достаточной толщине его кошелька. При этом ростовщик добавляет, что ссужать деньги купцам (и их знакомым) – предприятие рискованное. Флот того же Антонио раскидан по миру: один корабль держит курс на Северную Африку, другой идет в Индию, третий – в Мексику, четвертый – в Англию.

О нет, нет, нет, нет! Словами «он хороший человек» я хочу сказать, что он, понимаете, человек состоятельный. Однако капитал его весь в надеждах. У него одно судно плывет в Триполи, другое в Индию; кроме того, на Риальто я слыхал, что третье у него сейчас в Мексике, четвертое в Англии и остальные суда тоже разбросаны по всему свету. Но ведь корабли – это только доски, а моряки – только люди; а ведь есть и земляные крысы и водяные крысы, и сухопутные воры и водяные воры, то есть пираты; а кроме того – опасности от воды, ветра и скал. Несмотря на это, он человек состоятельный… Три тысячи червонцев… Пожалуй, вексель его взять можно ^[7].

Вот почему каждый, кто дает деньги в долг купцу, пусть лишь на время перехода океана, должен быть вознагражден. Мы называем это вознаграждение “процентом”, который кредитор получает сверх выданного им основного капитала. Без таких выплат финансистам, судьбу чьих денег решают “только доски” и “только люди”, не было бы ни морской торговли, ни самой Венеции, от этой торговли всецело зависевшей.

Почему Шейлок предстает перед нами кровожадным злодеем, требующим кусок человеческого тела, по сути обрекая Антонио на смерть – в случае, если заемщик не выполнит обещания? Ответ очень прост: как и многие ростовщики в истории нашего мира, Шейлок принадлежал к этническому меньшинству. К моменту его выхода на сцену евреи уже почти сто лет как предоставляли кредиты венецианским коммерсантам. Средоточием их активности служила площадка перед зданием, прежде известным как Банко Россо; евреи сидели на скамейках (по-итальянски – hanchi) за столами, где и вели свои дела. Район на самой окраине города, где располагался Банко Россо, напоминал пчелиный улей.

Нуждавшиеся в кредите венецианские купцы имели существенный резон не гнушаться захудалым еврейским гетто: для христианина ссудить деньги под процент значило согрешить. На Третьем Латеранском соборе в 1179 году всех ростовщиков отлучили от церкви. Ну а отказавшихся считать ростовщичество греховным просто-напросто объявили еретиками на Венском соборе 1311–1312 годов. Редкие ростовщики-христиане могли быть похоронены на освященном кладбище лишь после списания своих доходов в пользу церкви. Особенно рьяно преследовали ростовщиков монахи францисканского и доминиканского орденов, основанных в 1206 и 1216 годах соответственно – почти сразу после выхода “Книги вычислений” Фибоначчи. И пусть ко времени написания “Венецианского купца” запрет на кредитную деятельность несколько ослаб, недооценивать его силу не стоит²³.

На одной из фресок, что украшают стены флорентийского собора Дуомо, художник Доменико ди Микелино запечатлел великого горожанина, поэта Данте Алигьери, с изданием его “Божественной комедии” в руках. Опираясь на богатое воображение, в XVII песни Данте живописует ту часть седьмого круга ада, что предназначена исключительно для ростовщиков:

 
Из глаз у них стремился скорбный ток;
Они все время то огонь летучий
Руками отстраняли, то песок.
 
 
Так чешутся собаки в полдень жгучий,
Обороняясь лапой или ртом
От блох, слепней и мух, насевших кучей.
 
 
Я всматривался в лица их кругом,
В которые огонь вонзает жала;
Но вид их мне казался незнаком.
 
 
У каждого на грудь мошна свисала,
Имевшая особый знак и цвет,
И очи им как будто услаждала.
 
 
Так, на одном я увидал кисет,
Где в желтом поле был рисунок синий,
Подобный льву, вздыбившему хребет.
 
 
А на другом из мучимых пустыней
Мешочек был, подобно крови, ал
И с белою, как молоко, гусыней ^[8].
 

По правде сказать, евреям тоже не рекомендовалось ссужать деньги под процент, но тут пригодилась ветхозаветная книга Второзакония: “…иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост” (23:20). Они могли на законных основаниях одалживать деньги христианам, но ни в коем случае не взимать проценты с соплеменников. Цена вопроса оказалась высока: евреи стали изгоями.

Печально известное изгнание евреев из Испании произошло в 1492 году. Как позднее и многие португальские converses – евреи, вынужденные перейти в христианство под давлением декрета 1497 года, – они попытались найти убежище в Османской империи. Именно оттуда, из Константинополя и других портов, налаживали они торговые отношения с Венецией. Роль в жизни итальянского порта они начинают играть с 1509 года, когда жившие в Местре евреи избрали именно Венецию в качестве укрытия от войны между городами Камбрайской лиги. Поначалу городские власти не горели желанием приютить беженцев, но затем смягчились: новоприбывшие ростовщики могли не только оказывать услуги финансового рода, но и платить – отныне они становились налогоплательщиками²⁴. В 1516-м указом правительства часть города вокруг бывшего чугунолитейного цеха, мгновенно обретшая известность под именем ghetto nuovo^[9] (ghetto по-итальянски – “отливка”), была объявлена местом проживания евреев. Они обязывались не покидать пределов гетто с наступлением ночи и во время христианских праздников. Желтая буква “О” на спине или желтый (позднее алый) тюрбан входили в гардероб всех, кто задерживался в городе дольше двух недель²⁵. Право проживания в гетто давалось на основании пересматривавшихся раз в пять лет грамот²⁶. В 1541 году похожие договоренности были достигнуты с румынскими евреями, получившими возможность поселиться в ghetto vecchio^[10]. Спустя полвека в Венеции насчитывалось более двух с половиной тысяч евреев. Чтобы справиться с таким наплывом, в гетто возводили семиэтажные здания.

Весь XVI век положение венецианских евреев оставалось шатким. В 1537-м грянула война с Османской империей, и венецианский сенат отдал приказ об изъятии собственности “турков, евреев и других турецких подданных”. Другой вооруженный конфликт шел с 1570 по 1573 год и привел к поголовному аресту всех евреев с конфискацией имущества; впрочем, по заключении мира людей освободили и вернули отнятое²⁷. Желая избежать подобной участи в будущем, евреи потребовали у правителей Венеции гарантий свободы в случае войны. На их счастье, права инородцев взялся защищать Даниэль Родрига – еврейский купец испанского происхождения и превосходный переговорщик в одном лице. В 1589 году его самоотверженные старания увенчались хартией, даровавшей всем евреям статус подданных Венеции и весьма ценную возможность участвовать в левантийской торговле и, кроме того, разрешавшей им открыто исповедовать свою религию. До полного избавления от ограничений было еще далеко. Евреи не могли становиться членами гильдий и розничными торговцами – по-видимому, так была предрешена их участь пионеров финансового дела, – а для лишения их с трудом добытых привилегий хватало заблаговременного (за 18 месяцев) оповещения. Но теперь евреи были горожанами и обращались в венецианские суды с куда большей надеждой на успех, чем незадачливый Шейлок. Так, в 1623 году Леон Вольтера в судебном порядке преследовал итальянца Антонио далла Донна – тот поручился за рыцаря, должника Вольтеры, который скрылся от своего кредитора. В 1636–1637 годах разразился скандал с судьями-взяточниками. Когда выяснилось, что в деле были замешаны несколько евреев, угроза изгнания вновь обрела реальные очертания²⁸.

Вымышленная история Шейлока вполне могла протекать на улицах невыдуманной Венеции. А шекспировская пьеса могла бы послужить доходчивой иллюстрацией к трем принципам современного кредитования на ранней стадии его развития: во-первых, зародышевое состояние кредитного рынка позволяет ростовщикам драть грабительские ставки; во-вторых, суды чрезвычайно важны, поскольку при разрешении денежных дрязг обходятся без физического насилия; в-третьих, и совсем не в последнюю очередь, кредиторы – представители этнических меньшинств – легкая мишень для обозленных заемщиков из местного населения. Конец Шейлока печален. Суд признает за ним право требовать возврата обязательства – куска плоти, – закон же запрещает пролитие крови Антонио. Ну а поскольку Шейлок – чужак, закон также требует казнить с отчуждением собственности того, кто посягнул на жизнь христианина. Единственный выход – креститься. После этого все живут долго и счастливо, все – кроме Шейлока.

“Венецианский купец” – богатейший источник важных сведений, касающихся не только антисемитизма, но и экономики. Почему заемщики не всегда отказываются платить своим кредиторам, особенно когда те принадлежат к презираемым национальным меньшинствам? Почему Шейлоки мира сего не всегда остаются в минусе?

Среда обитания акул-ростовщиков, как и их бедных жертв, – весь мир. Например, ими просто-таки кишит Восточная Африка. Но для изучения примитивных рынков кредитования вовсе не обязательно отправляться в развивающиеся страны. Согласно опубликованному в 2007 году докладу Министерства торговли и промышленности Великобритании, к услугам нелегальных ростовщиков прибегают около 165 тысяч домохозяйств. В совокупности они одалживают вплоть до 40 миллионов фунтов стерлингов в год, а возврат этого займа с процентами обходится им чуть ли не втрое дороже. Хотите узнать, почему ростовщики-одиночки редко пользуются расположением населения вне зависимости от национальной принадлежности? Добро пожаловать на мою родину – в Глазго. Запущенные микрорайоны на востоке города уже давно как магнитом притягивают акул-ростовщиков. В Шеттлстоне, где жили мои бабушка с дедушкой, стальные ставни на окнах пустующих зданий – обычное дело, а стены автобусного парка испещрены граффити враждующих группировок. Когда-то жизнь здесь вращалась вокруг чугунолитейного завода Бойда, сегодня жалкое существование в районе влачат безработные, получающие подаяние от государственных щедрот. Шестьдесят четыре года – средняя продолжительность жизни местных мужчин, это примерно на уровне Пакистана и на тринадцать лет ниже показателя по Великобритании. Рожденному здесь мальчику не стоит рассчитывать, что он доживет до пенсии.

Какое раздолье для ростовщиков! Двадцать лет Джерард Лоу был хищником номер один в водах Хиллингтона – еще одного трущобного района Глазго. Офисом этого трезвенника, где он проводил почти все время, служил паб “Аргоси” на Пейсли-Роуд-Уэст. Для работы с клиентами Лоу использовал крайне незамысловатую систему. Будущие заемщики вручали ему документы на получение пособия или выдаваемые для этих же целей карточки для банкоматов – и получали в обмен ссуду, условия обслуживания которой без промедления заносились в учетную книгу. Когда подходило время выплаты пособий, Лоу возвращал должнику карточку и с нетерпением ожидал поступления процентов. Учетная книга была устроена до неприличия просто: следующие друг за другом без видимой закономерности и регулярно повторяющиеся два-три десятка имен и кличек сопровождались указанием на варьирующиеся суммы кредита: “Ал-бородач – 15”, “Упрямец – 100”, “Бернадетта – 150”, “Крошка Каффи – 1210” – и так далее. От стандартной ставки глаза на лоб лезут – она равнялась 25 %. Взяв десятку, через неделю бедолаги вроде бородатого Ала возвращали двенадцать с полтиной (основной капитал плюс процент). Очень часто клиенты Лоу не могли внести очередную порцию денег – не забывайте, что мы говорим о клочке суши, где многие сводят концы с концами, тратя меньше шести фунтов в день. Тогда они занимали еще. И еще. И еще. Скоро счет долгов шел на сотни и тысячи фунтов. Удивительно, пожалуй, лишь то, что люди не проваливались в долговую яму еще быстрее. Формула сложного процента неумолима: 25 % в неделю – это больше и миллионов процентов годовых.

В долгом периоде европейские процентные ставки демонстрируют неуклонное стремление к снижению. Так почему же в XXI веке граждане Великобритании ради ничтожных сумм отдаются на милость дерущих восьмизначные процентные ставки мошенников? Кажется, такие обязательства могут чтить только дураки. Некоторые из клиентов Лоу и в самом деле были умственно неполноценными. Но вменяемое большинство знало: нужно в лепешку расшибиться, но обязательно выплатить эти дикие проценты. О причинах такой убежденности писала газета Scotsman: “Многие из жертв Лоу, прекрасно осведомленные о его репутации, приходили в ужас от одной мысли о просроченном платеже” (прибегал ли Лоу к насилию на самом деле, доподлинно неизвестно) ²⁹.

Акула попалась в сети: Джерарда Лоу уводят сотрудники отдела по борьбе с незаконным кредитованием полиции Глазго.

Общение с ростовщиком – и Шейлок прекрасный тому пример – неразрывно связано с угрозами, пусть изначально и скрытыми.

Нам не составит труда осудить акул-ростовщиков – их поступки не только безнравственны, но и незаконны. За свои деяния Джерард Лоу получил десять месяцев тюрьмы. Но было бы неверно завершить разговор, даже не попытавшись понять тех объективных экономических причин, что обусловили поведение этого человека. Во-первых, Лоу воспользовался тем, что шеттлстонские безработные не могли получить кредит ни в одном из уважаемых финансовых учреждений. Во-вторых, Лоу был жадным и безжалостным в своей жадности ровно потому, что отлично понимал: вероятность отказа возвращать выданные им кредиты очень велика. Вот квинтэссенция проблемы индивидуального ростовщичества: скромный масштаб этого занятия вкупе с его рискованностью неизбежно ведут к высоким ставкам, а значит, обеспечить бесперебойный возврат кредитов можно лишь запугиванием. В какой-то момент перед ростовщиками возникла дилемма: проявления мягкости урезали прибыль, а жестокие реалисты вроде Джерарда Лоу рано или поздно попадали в руки полиции.

Решение проблемы было таким: ростовщики стали крупнее – и сильнее.