Услышав имя знаменитой няни, я мысленно перенесся подальше от банкиров, в мир моего детства. Поклонники Джули Эндрюс подтвердят, что сюжет и не думающего стареть мюзикла 1964 года вращается вокруг события финансового характера, которое уже тогда казалось причудливым пережитком прошлого, – банковской паники. Шутка ли: массовой попытки вкладчиков вернуть свои деньги в Лондоне не видели с 1866 года!

Семья, в которую устраивается работать Мэри Поплине, совершенно не случайно носит фамилию Бэнкс. Отец семейства мистер Бэнкс – вы угадали, он банкир – один из старших служащих в Доверительном банке Доуэс Тоумс Мусли Грабе Фиделити. По его настоянию в один прекрасный день дети вместе с няней решают посетить банк, и мистер Доэус-старший предлагает сыну Бэнкса Майклу положить туда имеющийся у того на карманные расходы двухпенсовик. Увы, юный Майкл решает потратить деньги на корм для голубей и извещает об этом мистера Доуэса: “Верните! Верните мои деньги!” Что еще печальнее, это требование достигает слуха нескольких клиентов уважаемого банка. Вслед за Майклом они начинают требовать назад вложенные средства. Вскоре им вторят уже толпы посетителей, и банк вынужден приостановить выплаты. За этим следует увольнение мистера Бэнкса, сопровождаемое душераздирающим воплем: “Я доведен до краха, разорен в расцвете лет!” Кто знает, может, эти самые слова вертелись на языке у Адама Эпплгарта, бывшего исполнительного директора английского банка Northern Rock. Он повторил судьбу мистера Бэнкса после того, как в сентябре 2007 года у отделений банка по всей стране выстроились очереди желающих забрать свои накопления. Панике предшествовало промелькнувшее в новостях сообщение о том, что Northern Rock попросил Банк Англии о “предоставлении ликвидных средств”.

Поразивший западный мир летом 2007 года финансовый кризис словно хотел напомнить о непреложности некоторых истин, например такой: рано или поздно любой мыльный пузырь лопается. Рано или поздно быки-покупатели обнаруживают, что больше не в состоянии поднимать цену на своих рогах, и продавцы-медведи втаптывают ее в землю. Рано или поздно жадность сменяется страхом. К весне 2008 года, когда я завершил необходимые для написания этой книги исследования, уже существовала серьезная вероятность перехода американской экономики в состояние рецессии. Спустя год я просматривал предисловие перед публикацией нового издания книги, а американская экономика находилась в тяжелейшем с начала 1980-х годов состоянии, и недуг угрожал перерасти в самую настоящую и длительную депрессию. Неужели американские компании разучились производить интересные продукты? А может, виной всему было внезапное падение темпов технологического прогресса? Не то и не другое. Непосредственная причина подвешенного состояния экономики в 2008–2009 годах была финансовой по своему происхождению: если быть точным, то произошло внезапное сокращение кредитных рынков, вызванное лавинообразным ростом отказов платить долги определенного вида, обозначавшегося эвфемизмом “ипотечный кредит ненадежному заемщику”. Мировая финансовая система обросла огромным количеством сложнейших взаимосвязей. Сравнительно неблагополучные семьи из американских штатов от Айдахо до Юты могли профинансировать покупку дома (или взять новую ссуду под залог этого самого дома для погашения предыдущей) с помощью зачастую весьма хитро устроенных займов, которые впоследствии – и без ведома должников – сваливались в одну кучу с другими похожими займами. Полученные таким образом “коллатерализованные долговые обязательства” (КДО, от англ, collateralized debt obligation) банки в Нью-Йорке и Лондоне продавали среди прочих региональным немецким банкам и норвежским муниципальным властям, так что последние по сути становились ответственными за полученные американцами ссуды. Рецептура приготовления КДО из кусочков исходных займов была такова, что процентные платежи первоначальных заемщиков по своей надежности приравнивались к выплатам по государственным облигациям США со сроком погашения в десять лет, а значит, заслуживали желанного рейтинга “А А А”. Так алхимия финансов вышла на новый виток своего развития, и получение золота из свинца казалось делом времени.

Но не тут-то было. В первый год или два выплаты по ипотечным ссудам производились на очень привлекательных для заемщика условиях (таким образом банки завлекали клиентов). По истечении этого периода заемщики начали в массовом порядке отказываться от дальнейших выплат. Их отказ был воспринят как сигнал: очередной пузырь на американском рынке недвижимости лопнул, и последовавший за осознанием этого обвал цен был крупнейшим с 1930-х. Медлительность цепной реакции сполна компенсировалась ее колоссальной разрушительной силой. Обесценились даже те обеспеченные активами ценные бумаги, которые не имели никакого отношения к злополучным ипотечным ссудам. По идее, структурированные инвестиционные инструменты должны были оберегать балансы банков от появления именно таких “плохих” ссуд, но со своей задачей они не справлялись. Как только ссуды заняли свое место на балансах, отношение капитала банков к их активам рухнуло до законодательно установленного минимума. Центральные банки США и Европы старались помочь банкам, понижая процентные ставки и распределяя новые средства среди нуждающихся финансовых институтов посредством специальных аукционов. Несмотря на все усилия, ставка, по которой банки могут занимать деньги – посредством ли выпуска векселей, продажи облигаций или займов друг у друга, – значительно превышала ставку рефинансирования (ее использует в своих расчетах с должниками центральный банк страны), самую низкую в американской экономике. Выданные частным компаниям для приобретения корпораций ссуды можно было продать лишь с существенной скидкой. Многие известные на весь мир американские и европейские банки потерпели огромные убытки. Местные центробанки оказали им посильную помощь в восполнении истощенных резервов, а вот дефицит собственных средств вынудил вчерашних властителей мира протянуть руку в направлении азиатских и ближневосточных государственных инвестиционных фондов. К началу 2008 года многие зарубежные инвесторы пресытились неуклонно дешевевшими акциями западных банков.

Уже сейчас понятно, что переход от ипотечного кризиса к кризису мировой финансовой системы протекал гораздо медленнее, чем мог бы. Цены на недвижимость в Америке устремились вниз еще в январе 2007-го, но фондовый рынок рос вплоть до октября. И даже в мае следующего года биржевой индекс Standard and Poor's 500 отставал от своего рекордного значения лишь на 10 %. Национальное бюро экономических исследований объявило, что в декабре 2007 года начался спад, но потребители лишь отмахнулись и не снижали своей активности до третьего квартала 2008-го. И лишь после злополучного сентября 2008-го “Великая репрессия депрессии” прекратилась, и никем более не сдерживаемый американский кризис обрушился на весь глобализованный мир, тяжело ударив по экспортным доходам азиатских и европейских стран и проткнув мыльный пузырь на рынке сырьевых товаров (в какой-то момент тот подбросил цену нефти до отметки в 133 доллара за баррель).

Как же так? Как люди, прежде зарабатывавшие миллионы, в одночасье проиграли десятки миллиардов? Как вышло, что находившиеся у власти республиканцы национализировали Федеральную национальную ипотечную ассоциацию, Федеральную корпорацию жилищного ипотечного кредита и гиганта на рынке страхования – American International Group? Ну и если уж на то пошло, как получилось, что неполадки на рынке ипотечного кредитования в США не просто вылились в спад производства в Америке, но, вполне вероятно, ввергли весь мир в депрессию? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо разобраться в сути как минимум шести различных, но связанных между собой задачек.

1. Как многочисленные американские и европейские банки позволяли себе пользоваться финансовыми рычагами, иначе говоря, как они могли брать в долг и ссужать несопоставимые с их собственным капиталом объемы денежных средств?

2. Как самые разные долговые инструменты, в том числе ипотеки и долги по кредитным картам, подвергли “секьюритизации” – собрали в огромные кучи, чтобы затем покромсать на ценные бумаги вроде облигаций?

3. Как монетарная политика не одного и не двух центральных банков оказалась завязана на крайне узком определении инфляции, которое упускало из виду возможные пузыри на фондовом рынке и – впоследствии – на рынке недвижимости?

4. Как вся индустрия страхования, ведомая гигантской американской компанией AIG, решила, помимо традиционного страхования рисков, поэкспериментировать с рынком производных ценных бумаг, по сути продавая защиту от не поддающихся предсказанию финансовых неурядиц?

5. Почему политики по обе стороны Атлантики вознамерились увеличить долю семей, владеющих собственным жильем, и какие ухищрения использовались для расширения рынка ипотеки?

И наконец:

6. Что убедило правительства стран Азии, и в особенности Китайской Народной Республики, профинансировать дефицит торгового баланса США посредством накопления триллионов долларов валютных резервов?

Наверняка многие читатели подумают, что эти подробности не нужны никому, кроме узкого круга специалистов. Но поверьте, “коэффициент обеспеченности собственными средствами” представляет собой куда более широкий интерес, чем следует из его и правда запутанного названия. В конце концов, по одной из довольно убедительных версий, именно “великое сжатие” банковской системы США не только послужило причиной величайшей экономической катастрофы нашего времени – Великой депрессии 1929–1933 годов, но и значительно увеличило ее продолжительность⁷. Одна из главных моих задач – познакомить рядового читателя с азами финансов и финансовой истории нашего мира. Уровень финансовой грамотности существенной части общества в англоговорящих странах, увы, хорошо известен. Если верить одному из проведенных в 2007 году опросов, четыре из десяти обладающих кредитными картами американцев не удосуживаются выплачивать долги по своей основной карте до конца месяца, а взимаемые за это проценты очень и очень велики. Насколько именно велики? Около трети респондентов (29 %) не имели об этом ни малейшего понятия. Еще 30 % утверждали, что эта самая ставка уж точно ниже 10 %, тогда как на самом деле почти все компании берут с должников куда больше. Большинство опрошенных признались, что в школе они узнали о финансах “очень мало” или “ничего”⁸. В 2008 году две трети американцев не смогли ответить, что такое “сложный процент” и как его подсчитывать⁹. По итогам проведенного Школой менеджмента Университета Баффало эксперимента, типичные учащиеся старших классов набрали лишь 52 балла из возможных 100, отвечая на вопросы о личных финансах и экономике¹⁰. Лишь 14 % этих ребят понимали, что за период в восемнадцать лет более высоких поступлений стоит ожидать от акций, а вовсе не от государственных облигаций США. Менее четверти опрошенных знали, что проценты по сбережениям достаточно обеспеченных граждан облагаются подоходным налогом. Наконец, 59 % не видели разницы между пенсией из средств предприятия, социальным страхованием и планами 401 (к) ^[3].

Если быть честным, финансовая безграмотность населения – феномен не специфически американский. Так, в 2006 году британское Управление по финансовому регулированию и надзору провело исследование финансовой смекалки населения с неутешительными результатами. Пятая часть участвовавших в опросе людей затруднились указать, что произойдет с покупательной способностью их сбережений, вложенных под 3 % годовых, при инфляции в 5 %. Каждый десятый не знал, как выгоднее купить изначально стоивший 250 фунтов телевизор: при падении цены на 30 фунтов или на 10 %. Последний пример позволяет понять, что уровень вопросов был, мягко говоря, не слишком высоким. Можно смело предположить: лишь горстка респондентов смогла бы объяснить разницу между колл– и пут-опционом, не говоря уже об отличии КДО от СКД.

Политики, работники центробанков и бизнесмены хором сетуют на степень беспомощности населения в денежных вопросах, и их можно понять. Если общество ожидает от индивидов ответственного распоряжения собственными расходами и доходами за вычетом налогов, если оно видит почти в каждом будущего владельца собственного дома и доверяет ему выбор размера собственной пенсии и страховых взносов, то будущие потери от неспособности принимать мудрые финансовые решения в настоящем могут быть весьма и весьма ощутимы. Лично я уверен, что причины нынешнего кризиса хотя бы частично кроются в отвратительном знании истории финансов – и я говорю не только об “обычных людях”. Ныне разжалованные “хозяева вселенной” тоже гнушались учебниками истории и сотворили себе кумира в форме изощренных математических моделей – с печальными последствиями для всех нас.

Первый и важный шаг на пути к пониманию современных финансовых институтов и оплетающей их терминологии – знакомство с их происхождением. Если вы поймете, откуда взялись те или иные организации и инструменты, вам будет несложно вникнуть и в их нынешнее положение. В соответствии с этим нехитрым принципом построена и моя книга: я постараюсь по очереди познакомить вас со всеми ключевыми компонентами современной финансовой системы. В первой главе речь пойдет об истории денег и кредита, вторая будет касаться рынка облигаций, а третья – акций. Четвертая глава поведает историю страхования, пятая посвящена рынку недвижимости, а шестая, заключительная глава проследит взлет, падение и новый взлет международных финансов. В каждой из них я постараюсь приблизиться к ответу на фундаментальные вопросы финансовой истории мира. Когда деньги перестали быть металлическими и стали бумажными и в какой момент они и вовсе испарились? Правда ли, что рынок облигаций устанавливает долгосрочные ставки процента и таким образом правит миром? Какова роль центральных банков в создании пузырей и обвалов на фондовых рынках? Почему страховка далеко не всегда лучший способ защиты от риска? Свойственно ли людям преувеличивать преимущества инвестиций в недвижимость? Наконец, является ли экономическая взаимозависимость Китая и США ключом к стабильности мировой финансовой системы или это бомба замедленного действия?

Нет никаких сомнений, что поставленная мной цель – описание истории финансов от древней Месопотамии до микрофинансирования нашего времени – с трудом реализуема на практике. Ради доступности и краткости повествования мне придется волей-неволей пожертвовать множеством занимательных подробностей. И все же я думаю, что игра стоит свеч, если по завершении чтения картина современной финансовой жизни станет яснее для тех, кто прежде был не в состоянии рассмотреть ее за густым туманом.

В процессе работы над этой книгой я узнал очень много нового, но три вещи стоит отметить особо. Во-первых, я понял, что бедность – не результат эксплуатации бедняков хищными финансистами. Она куда теснее связана с отсутствием финансовых институтов – с недостатком банков, а не с их избытком. Только доступ к хорошо налаженным кредитным сетям может спасти заемщиков от объятий акул-ростовщиков, и только при наличии надежных, с точки зрения вкладчиков, банков деньги смогут поступать от праздных к работящим. Это касается не только беднейших стран мира. Те же принципы относятся и к наиболее бедным регионам якобы развитых стран, “Африкам внутри нас” – вроде микрорайонов Глазго, где родился я и где многие люди до сих пор непонятно как выживают, имея в своем распоряжении 6 фунтов в день, а требуемые местными ростовщиками ставки достигают 11 миллионов процентов в год.