Цитаты из книги «Великое вырождение. Как разрушаются институты и гибнут государства»

Институциональная теория правовых систем также оказала важное влияние на незападные правовые системы. Выше мы рассмотрели довод Тимура Курана о негативном влиянии мусульманского права на экономическое развитие Османской империи. Нечто подобное произошло в Китае. Хэ Вэйфан указывает, что императорское правительство “не сделало ни шага по пути к разделению властей”, а “окружной судья выполнял полный спектр обязанностей, [в том числе] три важнейшие функции: правотворчество… применение правовых норм… и разрешение споров”. Конфуцианцы и даосы осуждали правоведов и порицали конкуренцию. Янь Фу, переводчик Монтескье на китайский язык, ясно различал дух китайских и западных законов: “Во время путешествия в Европу [в конце 70-х годов XIX века] я посетил судебное заседание… и был обескуражен. Однажды я сказал г-ну Го Сунтао [послу Цинской империи в Великобритании], что важнейшей из множества причин, делающих Англию и другие европейские страны богатыми и сильными, является неизбежность того, что правосудие свершится. Г-н Го согласился со мной”

Ла Порта, Лопес-де-Силанес, Шлейфер и Вишни отмечают: .

Если государства не связаны правом, надежнее оказываются негосударственные институты, обеспечивающие исполнение обязательств, например, действовавшее в XI веке в бассейне Средиземного моря сообщество магрибских купцов, построенное на основе общей религии (иудаизма) и родственных связей, или почти вездесущая шотландская диаспора в XVIII веке, или южноазиатские торговцы в Восточной Африке. Подобные сети действуют сейчас во многих регионах (вспомним о китайских деловых сообществах вне Китая). Недостаток, который роднит их со средневековыми гильдиями, – это стремление огородиться от чужих, образовывать монополии, препятствующие конкуренции и снижающие экономическую эффективность. Вот почему негосударственное обеспечение исполнения обязательств по мере развития и усложнения экономики, как правило, уступает место государственному. Однако этот процесс зависит от удерживания государства от вмешательства в сферу частной собственности. Это главная функция верховенства права применительно к экономике. Имущественные права первичнее прав человека

Великая хартия вольностей (1215) закрепила принцип равенства англичан перед законом, а также запретила королю увеличивать налоги без согласия Совета королевства (позднее – парламента). В средневековье стала практиковаться выдача судебного приказа 1) “Славная революция”, утвердившая независимость законодательной власти. В XVII веке отменили пытки, хотя рабство существовало в Англии еще сто лет – до решения по делу Сомерсета (1772). Все это время суды общего права противостояли вмешательству в свою юрисдикцию институтов, находящихся под контролем короля. Впрочем, лишь “Акт об устроении” (1701) обеспечил независимость судей, утвердив принцип их несменяемости.

Вольтер однажды заметил: “Полезно время от времени убивать какого-нибудь адмирала, чтобы взбодрить других” . Никакое регулирование, даже очень умелое, не поможет предотвратить финансовый кризис лучше, нежели осознание банкирами ясной и неизбежной перспективы попасть за решетку, если они нарушат закон. Вместо того чтобы изнурять себя составлением безнадежно запутанных кодексов “макропруденциального” или “контрциклического” регулирования, давайте обратимся к временам Бэджета, когда осмотрительность индивида (а не только исполнение им законов) была разумной линией поведения – именно потому, что власти никому не давали спуска, а важнейшие нормы оставались неписаными.

Задача трудна, – честно подытожил Бэджет, – и решение трудно и неокончательно” . С тех пор ничего не изменилось. Я считаю, что возвращение к принципам Бэджета стало бы неплохим началом. Во-первых, следует назначить центральный банк высшей инстанцией и в денежно-кредитной сфере, и в сфере контроля и надзора. Во-вторых, добиться того, чтобы руководители центрального банка были “настороже”, имели практический опыт и принимали меры, замечая признаки чрезмерного кредитования и инфляции цен на активы. В-третьих, следует позволить им шире пользоваться основными инструментами центрального банка: определением нормативов обязательных резервов, изменением процентных ставок, куплей-продажей ценных бумаг на открытом рынке. В-четвертых, нужно заставить их подучить историю финансового менеджмента, как советовал своим читателям Бэджет.

Сегодня некоторые (и среди них Лоренс Котликофф и Джон Кей) видят единственный путь к спасению нашей финансовой системы в радикальной структурной реформе, в переходе к “строгости” в банковском деле ( .

Хотя рецепты Бэджета недвусмысленны, мне кажется, их нередко понимают ошибочно. Возьмем, например, знаменитый совет (в случае кризиса центральному банку следует выдавать ссуды без ограничений, однако под более высокий процент): “Очень крупные ссуды под очень высокий процент – вот лучшее средство” .

Проблема не в новых финансовых инструментах, а в финансовом регулировании. Финансовый кризис показал, сколь далеки от совершенства модели риск-менеджмента, которым следует частный сектор. При этом государственный сектор почти не пользуется такими моделями. Из-за того, что законодатели и регламентирующие органы действовали, мало принимая в расчет закон непреднамеренных последствий, они невольно способствовали формированию во всех развитых странах “ипотечного пузыря” По-моему, вопрос не в том, нужно ли регулировать. Неконтролируемого финансового рынка просто не бывает. Шотландцы во времена Адама Смита ожесточенно спорили, регулирование какого рода нужно системе бумажно-кредитного обращения. Сам отец экономики свободного рынка предложил ряд мер, направленных на ужесточение банковского регулирования после кредитного кризиса 1772–1773 годов{57}. Не может быть финансовой системы без нормативного обеспечения принудительного возврата долга и наказания мошенников. В отсутствие законодательных ограничений некоторые банки, скорее всего, ждал бы крах из-за несогласованности срока жизни активов и пассивов, свойственной почти всем банкам со времен возникновения системы частичного банковского резервирования. Поэтому вопрос должен звучать так: какое регулирование лучше? Кажется, мнения сейчас склоняются в пользу сложности, а не простоты; следования нормам, а не собственного выбора; кодексов поведения, а не личной и корпоративной ответственности. Я думаю, это обусловлено ошибочным пониманием того, как устроен финансовый рынок. На ум приходит шутка Карла Крауса о психоанализе, который “вместо того, чтобы стать лекарством, сам стал недугом”. Похоже, излишне сложное регулирование – недуг того же рода.

Не пошло рынку на пользу и вмешательство Китая, который купил буквально триллионы долларов, чтобы юань не подорожал. Первичной целью этой политики было сохранение сверхконкурентоспособности китайского промышленного экспорта. Но КНР не только решила вложить в доллары излишек текущего платежного баланса. Вторичным (и непредусмотренным) последствием явилось предоставление Америке огромного займа. Поскольку Китай и другие страны приобрели в основном долговые обязательства правительства или госучреждений США, доходность этих ценных бумаг искусственно занижалась. А из-за того, что ставки ипотечного кредитования тесно связаны с доходностью казначейских облигаций, “Кимерика” (странное экономическое сотрудничество Китая и Америки)“раздула” и без того разогретый рынок недвижимости.