Но, даже учитывая плоды всего этого гигантского исторического развития, можем ли мы утверждать, что буддизм является религией в подлинном смысле этого слова? На Западе написаны тысячи томов сравнительных исследований религии, в которых буддизм назван одной из пяти великих мировых религий – вместе с индуизмом, иудаизмом, христианством и исламом. Однако что такое религия вообще? В словарях говорится об «одной из преобладающих систем верований и поклонения», что не особо применимо к буддизму; еще менее можно считать, что буддизм представляет собой «признание человеком сверхчеловеческой правящей силы, особенно какого-то личного Бога, которому следует повиноваться». Также и монахи сангхи, в какой бы стране они ни находились, не заняты душами верующих и их спасением при помощи этого Бога. Буддизм не знает ничего подобного, и многие такие взгляды были бы преданы в системе тхеравады настоящей анафеме.

Разумеется, лучше говорить о тхераваде как о некоторой моральной философии; в качестве таковой она может представляться наиболее тонкой из всех существующих. Правда, как уже было сказано, здесь можно увидеть и семена чуждых этому взгляду элементов, как метафизику, признающую «нерожденное, не имеющее начала, бесформенное», что оказывается приданием Абсолюту имени Будды; есть и другие названия, имя которым легион, – но в буддизме это понятие никогда не приписывалось какому-либо внекосмическому божеству. И, конечно, этот бесформенный элемент не способен иметь какие-то руки, спасающие человека от последствий его грехов. «Возникновение, возникновение; прекращение, прекращение» – таков кармический закон, поток причины и следствия, великий закон кармы, принятый Буддой вместе с законом повторного рождения из той системы взглядов, которая, по всей вероятности, представляла собой суть его воспитания, мудрость его времени.

Буддизм также не допускает существования внутри человека некоего неизменного и бессмертного существа, сравнимого, например, с христианским понятием бессмертной души. Поскольку «нерожденное, бесформенное» должно быть внутренне присуще каждой частице рожденного и обладающего формой, внутри человека наличествует нечто «подобное пламени», или особый «луч света», который Будда увидел и познал во время своего полного просветления; но он не является какой-либо собственностью человека, и никто не в состоянии назвать его своим.

Тогда что же такое буддизм? Ответ на этот вопрос ясно виден во всей текстуре канона. Это образ жизни, действительный путь, заново открытый человеком Буддой, провозглашенный им и пройденный им до самого конца, до конечной цели – просветления.

Действительно, существует полезное эпиграмматическое высказывание о том, что «буддизм делает буддизм». Неправильно называть его системой мысли, некоторым иррациональным кодексом или какой-то религией. Из этих понятий ближе к действительному положение «мораль», ибо настойчивое требование подлинной практики восьмеричного пути, – как Будда называл свой образ жизни, – проявляет глубокую озабоченность по отношению к морали в ее широчайшем смысле, т. е. к развитию характера. Правда, это означает, что учение Будды оказалось преднамеренно ограниченным. Основатель постоянно отказывался отвечать на вопросы неясного, общего характера, которые ему задавали собеседники, вероятно, брахманы-пандиты. Ответом на вопросы о том, является ли «я» вечным, на рассуждения о первопричине, столь любезные всем философам, о том, вечен мир или нет, – было «благородное молчание». Никакой ответ на подобные вопросы не может приблизить спрашивающего к состоянию покоя ума, к прекращению страдания, к ниббане. Снова и снова Будда прекращал такие споры своей глубокой убежденностью: «Единственной вещи учу я, о бхикку: существует страдание, и существует освобождение от страдания». Из этого положения вытекали четыре благородные истины: всеобщность страдания; наличие его причины; тот факт, что при помощи устранения причины можно устранить нежелательные следствия; наконец, существование пути, действительного пути, по которому он сам пришел к окончанию страдания.

Конечно, Будда знал гораздо больше того, что он открыл, по крайней мере, широким кругам слушателей; это показано в знаменитой притче о листьях дерева симсапа, приведенной в настоящей книге. «Что больше, – спросил он, – горсть листьев, которую я вам здесь показываю, или листья в целом лесу?» Получив ответ, он выразил точку зрения: «Точно так же те вещи, которые я знаю своим Высшим Разумом, но не раскрыл вам их, гораздо больше тех, которые я открыл». Почему же Будда не открыл это знание? Потому что оно не помогло бы слушателям. Но то, что было открыто, как он повторил еще раз, – это четыре благородные истины.

Здесь нет места для того, чтобы дать хотя бы самый краткий очерк дхаммы; но для читателя может оказаться полезным отметить некоторые основные принципы, относящиеся к буддизму и его провозвестию, обращенные ко всему человечеству. Прежде всего – и самое замечательное – это полное отсутствие провозглашения авторитета. В своем знаменитом обращении к Каламам^[1], поистине, единственном в своем роде в анналах религии или каких бы то ни было дошедших до нас учений любого святого или мудреца, он сказал:

«Не следуйте тому, что обретено в силу предания, или повторным повествованиям, или тому, что содержится в священном писании, ни особым рассуждениям; не следуйте тому, что обретено в силу кажущейся способности другого человека, ни соображениям: "Этот бхикку – наш учитель". Каламы, когда вы сами знаете: "Эти вещи хороши; эти вещи не заслуживают порицания; эти вещи одобряют мудрые люди; обдуманно предпринятые и исследованные, и соблюдаемые эти вещи ведут к пользе и счастью", – приступайте к ним и пребывайте в них».

Разве какой-нибудь учитель призывал своих последователей не довольствоваться верой в доктрину, не полагаться на нее только потому, что он учит ей?

Далее, в буддизме отсутствует какое бы то ни было обещание спасения благодаря действию некоторых сил или процессов, иных нежели те, которые находятся внутри человеческого ума. В самом деле, буддизм – это религия, выраженная совершенно понятной нынешнему уму фразой: «Сделай сам!» Действительное следование по пути во всякое время есть предмет первостепенной важности; подобным же образом причины страдания и способы его устранения также следует искать внутри ума.

Всеобщая терпимость буддистов к тем, кто имеет отличные от них взгляды, являет собой исторический факт необычайного значения. В истории буддизма нет никаких свидетельств о насильственном обращении, тем более – о преследованиях; и уже совсем невероятным было бы свидетельство о «буддийской войне». В записях китайских путешественников, посещавших в VII веке после Р.Х. знаменитый университет в Наланде в северо-восточной Индии, мы находим сообщение о царившей в нем терпимости. Они нашли около десяти тысяч учащихся, которые слушали лекции около сотни учителей, собравшихся там со всего известного тогда Востока; эти учителя излагали слушателям огромное разнообразие доктрин, комментариев и личных мнений; можно утверждать, что при этом не было произнесено ни одного грубого слова.

Далее, важным является и то обстоятельство, что учение Будды было предложено в качестве открытия, совершенного человеком, и никогда не считалось догматическим посланием какого-нибудь божества. Поэтому Будду называют по-настоящему первым ученым – в том смысле, что его учение дано в форме утверждения: «Посмотрите, и вы обнаружите, что то-то и то-то является истинным», – будь то «три признака бытия», т. е. изменчивость, страдание и отсутствие постоянного «я», или четыре благородные истины, изложенные выше, или доктрины кармы и повторного рождения. Если слушатель считал, что эти открытия заслуживают его собственного исследования, если он на личном опыте убеждался в их истинности, тогда он мог принять их, придерживаясь линии собственного наставления Будды в «Калама-сутте». «Внимательный, полный самообладания», всегда бдительный по отношению к безумству ума и его страсти к мало чего стоящим вещам, изучающий достигает уменья замечать все явления, взирать на них пробужденным оком буддхи, интуиции, которая являет собой свет ума будды, внутреннего и нерожденного.

В этой неустанной внутренней работе свою роль играет и практика медитации; однако она не обязательно занимает в ней такую значительную часть, как можно было бы представить на основании почти неизменной позы изображений Будды – со скрещенными ногами в положении сидячей медитации с устремленным внутрь взором. «Сидение», как это было указано почти всеми великими мастерами, само по себе является входным билетом в ниббану. Должно наличествовать усилие, действующее внутри каждой стороны человеческой жизни. Как мы читаем в «Маха-париниббана-сутте», где приведены слова Будды на его смертном одре: «Изменения присущи всем составным (сложенным из частей) вещам. Старательно трудитесь ради собственного освобождения».

Такой образ жизни явственно выходит за пределы случайных факторов истории, времени и места; истины буддизма окажутся одинаково разумными независимо от того, когда и где жил Будда. Действительно, мы читаем о целой линии будд, появлявшихся на Земле, как только созревало время для их появления. Учение Готамы – это всего лишь отрывок длительной традиции обширной мудрости, называемой «накопленной мудростью веков»; эта мудрость в значительной степени заключена в буддийских писаниях. Поэтому буддизм не принадлежит исключительно ни Востоку, ни Западу, и его методы могут быть приняты как западным, так и восточным умом. Здесь налицо отчетливая цель жизни для растущего числа молодых поколений, которые отчаянно ищут эту цель. Страдание – в смысле физической боли и нездоровья, – явно видимо для всех. Разве нет смысла в том, чтобы начать жизнь, посвященную планомерной деятельности ради того, чтобы, по крайней мере, уменьшить размеры этого «мучительного моря печали»? Во всяком случае, мудрость Будды, его чувство юмора и прочный здравый смысл, его отказ тратить время на предметы, недоступные доказательствам или опровержениям, его неустанное требование, чтобы каждый искатель самостоятельно нашел истину провозглашенных принципов – все это оказалось полезным для западного ума в течение последних пятидесяти лет. Сегодня человеческий ум, погруженный во все более и более материальную цивилизацию, напряженно бьется в поисках некоторого смысла жизни, какой-то цели превыше стремления к богатству, власти и телесному комфорту. Буддизм способен предоставить нам такую цель – и он действительно предлагает ее.

Запад впервые узнал о буддизме по переводам писаний, сделанных европейцами, служившими в буддийских странах. Один из первых таких переводчиков – это сэр Эдвин Арнольд; его «Свет Азии», изданный впервые в 1879 году, все еще остается на Западе бестселлером по буддизму. Тем временем упомянутое выше Общество изучения палийских текстов начало полный их перевод на английский язык, чтобы представить этот труд ко времени открытия мирового парламента религий в Чикаго в 1893 году. Это собрание религий никогда более не повторялось; на нем буддизм был представлен многими делегатами; одним из них был Анагарика Дхармапала, величайший современный проповедник буддизма. Вдохновленный г-жой Е.П. Блаватской, он оставил управление делом отца, чтобы изучать буддизм; в 1891 году он основал Общество Маха Бодхи, которое более чем какое-либо другое движение послужило возвращению буддизма в Индию в качестве живой силы. В заседаниях парламента религий принимали участие также настоятели японских храмов, таиландский принц, знаменитый наставник из Камакуры Сойэн Сяку и столь же знаменитый сингал Сумангала-тхера, который вместе с американским президентом Теософского Общества Г. С. Олькоттом способствовал тому, чтобы сингальский буддизм снова стал на ноги.

Вскоре после закрытия парламента доктор Поул Кэйрес начал работу первооткрывателей в Ла Саль, Чикаго, где к нему присоединился японец доктор Д. Т. Судзуки для оказания помощи в переводах и в подготовке других практических пособий по буддизму. В Европе, около Берлина, трудился доктор Пауль Дальке; подготовленный им «Буддийский Дом» был первой попыткой создать европейскую вихару, буддийский монастырь. Здесь же он написал свои «Очерки буддизма»; примерно в то же самое время в Гарвардском университете осуществлялась публикация «Буддизма в переводах» Генри Кларка Уоррена, так что распространение дхаммы шло шаг за шагом по обе стороны Атлантического океана. А в 1907 году в Лондоне было основано Буддийское Общество Великобритании и Ирландии; оно подготовило путь для первого английского бхикку – бхикку Ананда Меттеи, родившегося в Лондоне под именем Алана Беннета; он облачился в оранжевое одеяние в Бирме и подготовил первую буддийскую миссию на Запад. Он высадился в Лондоне в апреле 1908 года, и это событие оказалось рождением буддизма на Западе. Для нового общества был основан журнал «Буддийское обозрение»; для всех интересующихся читали лекции. Работа миссии продолжалась всего шесть месяцев; но светильник был зажжен, и его первоначальный импульс продолжался до 1923 года. В следующем, 1924 году, я вместе с женой и с группой других английских буддистов основал нынешнее Буддийское Общество; предлагаемая работа поможет отпраздновать его юбилей. В 1925 году вышло первое издание этой самой книги, и она дожила до сегодняшнего дня в карманах тысяч английских буддистов.

В течение следующих десяти лет в Париже появилось «Общество друзей буддизма»; возникли новые группы в Германии; а в основанное в Лондоне во время долгого визита Анагарики Дхармапалы «Общество Маха Бодхи» прибыла для работы первая группа сингальских бхикку с Цейлона.

В Соединенных Штатах и в Японии доктор Дуайт Годдэрд уже помогал доктору Д. Т. Судзуки в подготовке его знаменитого трехтомника – «Очерки дзэн-буддизма». Таким образом впервые широкие круги читающей публики ознакомились с показавшимися им совершенно иными учениями махаяны. Доктор Годдэрд представил сплав этих двух учений в первом издании «Буддийской Библии», вышедшей в свет в Тетфорде, штат Вермонт, в 1932 году. В 1936 году доктор Судзуки приехал в Лондон и оказался ведущим оратором на вновь созданном сэром Френсисом Янгхасбэндом Всемирном Конгрессе религий. В Нью-Йорке был основан Первый Институт дзэн; таким образом началось практическое применение этого аспекта дхаммы. На западном побережье Соединенных Штатов среди японского населения прочно утвердился буддизм син; но в следующие годы и Запад и Восток оказались в одинаковой мере погруженными в войну.

Итак, до сих пор были предприняты некоторые незначительные попытки рассеять туман полного незнания буддизма, преобладавшего по обе стороны Атлантического океана. В Англии еще в начале двадцатых годов господствовало общее представление о буддизме как о мрачной и пессимистической доктрине, целью которой является уничтожение; и потребовалось пятьдесят лет упорного труда, чтобы убедить западный мир в противоположном. В буддизме нет ни пессимизма, ни оптимизма; наличествует только спокойное и объективное видение фактов, каковы они есть, а также анализ вызвавших эти факты причин. Что же касается цели буддизма, то ниббана, это состояние гигантского расширения сознания, которое превратило отпрыска индийского царственного рода в Будду, в Просветленного, пребывает вне досягаемости слов. Слова, которые могут быть применены по отношению к ниббане, столь же беспомощны, столь же бесполезны, сколь бесполезными будут попытки наклеить ярлыки на ветер. Но, несомненно, очевиден тот факт, что никакая весть, заключающая в себе лишь отрицательное содержание, не создала бы мировую религию с широчайшим распространением на земном шаре, сохраняющую свое влияние уже две с половиной тысячи лет.

Правда, одна доктрина, занимающая в школе тхеравады почти центральное место, доктрина «анатты», является негативной. Она означает отсутствие атмана, или на пали «атта»; но Будда никогда не отрицал существования личности, как не отрицает его и палийский канон. Он отрицал современную ему концепцию атмана, которая деградировала до представления о человечке размерами с большой палец, обитающем внутри сердца; и он отрицал это представление в самых энергичных выражениях. Его учение было позитивным в том смысле, что наша личность, которую мы считаем истинной и важной, являет собой чистую иллюзию, ложь, которая и оказывается причиной огромных размеров человеческого страдания. Указания на эту мощную доктрину «не-я», понимаемую именно в таком смысле, видны во всем каноне; но благородный ум, провозгласивший нерожденное и безначальное, а также и путь к нему, находился далеко за пределами ограничений отрицания.