С тем же самым встречаемся мы при изучении летописных известий о княжении Владимира. Летописец гораздо подробнее гворит о событиях княжения Владимира до его крещения, чем о последующем времени. За длительный промежуток времени с 988 по 1015 годы встречаем лишь несколько кратких заметок, часть которых, как это указал еще А.А.Шахматов, взята из записей какого-либо синодика (время смерти того или иного члена княжесткой семьи). Более подробные повествования восходят лишь к особым сказаниям: к "Слову о построении Десятинной церкви" и "Похвальному слову или краткому житию Владимира". Как малочисленны были в руках летопичца известия о второй, христианской половине княжения Владимира, видно из того, что в летописи вновь появляются легенды. Таковы рассказы о борьбе отрока с печенежским богатырем и об осаде Белгорода печенегами, с наивным сообщением о хитрости белгородцев.

Летописное повествование о второй половине X века оказывается более подробным, чем рассказ о первой половине XI века. Отметим несколько фактов, которые были известны летописцы из истории второй половины X века, чтобы показать его осведомленность. Летописец, например, знает, что в 945 году крещеную Русь водили к присяге в церкви Ильи, "яже есть над ручьем, конець Пасыньче беседы". Летописец знает о Свенельде, рисуя его отношения к Игорю в реальных тонах. Он знает, что Лют, или Мстиша, был сыном Свенельда; упоминаются древлянский князь Мал, полоцкий Рогволод, печенежский Куря; известно происхождение Владимира от ключницы Малуши, дочери Малка Любчанина. Если об этих лицах можно было что-то узнать из устных источников, то упоминание о персонажах, подобных "кормильцу" Асмуду и совсем неизвестному Варяжку, непонятно без предположения о существовании письменного источника. Поразительно то, что распри между сыновьями Святослава описаны с такой точностью и с таким отсутствием легендарных черт, что мы невольно должны предполагать письменный источник очень раннего происхождения, в котором рассказывалось о событиях, последовавших после смерти Святослава.

Летописный рассказ о распрях между сыновьями Святослава имеет любопытную особенность. Он написан человеком, благоприятно настраоенным по отношению к Ярополку и враждебно к Владимиру. Виновником вражды Ярополка с Олегом представлен Свенельд, сам же Ярополк "плакал" над трупом брата. Рогнеда не хочет идти замуж за Владимира, "но Ярополка хочю". Киевляне были привязаны к Ярополку – "гражены же не бе льзе убити его".

Наоборот, Владимир изображен в черных тонах, и летописец не скрывает не только его дурных деяний, но и низкого происхождения его как сына ключницы, "рабичича". Владимир перетягивает на свою сторону воеводу Блуда; по приказу Владимира убивают его брата Ярополка; Владимир "залеже жену братьню грекиню", Владимир обманывает варягов и предупреждает об опасности с их стороны византийского императора; Владимир ставит кумиры и вводит человеческие жертвоприношения; наконец, Владимир – "немыт блуда".

Противоположение Владимира – язычника, грубого, хищного и развратного варвара – другому Владимиру, просвещенному христианством, сделано так ярко в летописи, что отразилось на всей нашей исторической литературе. Обычно это противоположение объясняют желанием летописца особенно ярко обрисовать резкую перемену в характере Владимира после принятия христианства. Но вполне мыслимо объяснение чисто источниковедческого порядка. Летописец имел в своих руках различные источники. Один из этих источников представлял собой подробный рассказ о распрях между сыновьями Святослава и первых годах княжения Владимира, написанный в отрицательном духе по отношению к последнему. Не имея других более или менее полных и достоверных источников о времени Ярополка, летописец воспользовался этим рассказом, изображая Владимира-язычника, чтобы на основании других источников описать его деятельность в качестве христианина.

Но что это был за источник, и когда он был составлен? Некоторый ответ на это найдем в упомянутом ранее расчете лет. Начинаясь "от первого лета Олгова", он кончается словами: "до перваго лета Ярополча лет 28". Таковы были примерные хронологические рамки нашего предполагаемого источника. Примерный его объем и содержание восстанавливается при помощи так называемой Новгородской первой летописи, которая, как доказал А.А.Шахматов, дает понятие о составе более древнего текста, чем "Повесть временных лет". Этот источник начинался словами "Начало земли Русской" и рассказывал об основании Киева и первых князьях. Конечно, эта повесть о начале Русской земли сохранилась в Новгородской летописи уже в измененном виде, ибо имеет черты обработки семидесятых годов XI века, но все-таки она более приближает нас к первоначальному тексту, чем текст "Повести временных лет", осложненный многими вставками. В частности, в ней уже находим рассказ о призвании трех князей, стоящий в явном противоречии с повествованием об Олеге как первом русском князе. Кроме того, рассказ разбит на годы, которые явно отсутствовали в первоначальной редакции "Повести о начале Русской земли"6 в чем сходятся все исследователи.

Эта повесть была несомненным произведением какого-либо южнорусского, точнее киевского, автора, отражая претензии киевлян на первенство во всей Русской земле.

Польский историк Длугош, умерший в 1480 году, как известно, пользовался русскими летописными сводами более раннего происхождения, чем известные в наше время. Вот что читаем у него о событиях в Русской земле после смерти Кия и его братьев: «К этому времени такого рода порядок наследования пришел к двум братьям, и именно Аскольду и Диру; в то время, когда они пребывали в Киеве, некоторые русские племена (Ruthenorum nationes), которые вследствие огромного увеличения искали себе нового поселения, тяготясь их властью, приняли от варягов трех князей, поскольку не было желательно выбрать кого-либо из своих ради равенства».

Итак, Аскольд и Дир у Длугоша – русские князья, а Рюрик и его братья-варяги признаны русскими племенами. Длугош отразил старую традицию, отвергнутую "Повестью временных лет", традицию, которая отличала варягов от Руси.

Откуда же появилось отожествление Руси и варягов в летописном рассказе о призвании князей? Источником этого отожествления явно был отрывок о народах "Афетова колена", где Русь упоминалась наряду со свеями, урманами, англянами и готами. Зная предание о варяжском происхождении Рюрика, автор рассказа о призвании князей уподобил варягом неизвестную Русь, найденную им в отрывке об Афетове колене.

Но какое реальное значение имело слово "Русь" в самом отрывке? На этот вопрос отвечает содержание отрывка об Афетове колене. Оно добавлено в летописи к общему перечислению народов, составленному по византийским источникам, но обличает источник совсем иного, не южного, а северного происхождения. Перед нами перечисление народов Западной Европы, обнаруживающее значительную осведомленность автора. Уже Круг указал, что под именем волхвов, помещенных= рядом с галичанами и римлянами, надо понимать жителей Нормандии – Valland скандинавских источников, а под карлязями летописи – carleses, т.е. жителей позднейших Нидерландов. Спорным является значение слова "галичане", которое, по мнению С.М.Соловьева, обозначает жителей Уэльса (pays des Gals), а по мнению других ученых – жителей Галлии или Галисии в Испании. Для нас, впрочем, важно только отметить, что автор отрывка об Афетове колене был хорошо знаком с народами, прилегавшими к Балтийскому и Северному морям, и был осведомлен даже о таких странах, как Нормандия.

Однако нас поражает одна особенность отрывка об Афетове колене – отсутствие в ней упоминания одатчанах, что С.М.Соловьев объяснял тем, что "летописец смешивает датчан с англичанами вследствие тесной, постоянной связи, которая издавна существовала между этими двумя народами". В таком случае мы имеем дело с определенными датирующими указаниями, если принять во внимание непрерывную связь Англии с Данией до 1041 года. Отдельное упоминание о волхвах, Valland или Нормандии также пончтно для времени, предшествующего завоеванию Англии Вильгельмом Завоевателем в 1066 году.

Итак, отрывок о колене Афетове, по нашему снению, возник в первой половине XI века и основывался на определенных и реальных данных; он был заимствован из определенного северного источника, хорошо осведомленного о народах Северной Европы. Если к этому добавить, что предание о призвании князей находит аналогию в сказании о призвании англосаксов, то источник сведений о северных народах становится ясным: его надо искать в каком-либо северном памятнике.

Спрашивается теперь, кого же имел в виду отрывок об Афетове колене под именем Руси, помещаемой рядом с готами, если этот отрывок имел в виду реальную действительность?

А.А.Шахматов считал, что позднейший редактор просто вставил Русь в перечень народов, чтобы оправдать свою теорию о варяжском происхождении русских князей. Но можно предполагать, что летописный текст заимствовал Русь из какого-либо особого источника. Действительно, в скандинавских памятниках XI-XII веков Русь помещается обычно в соседстве со Швецией, Готией и Норвегией, но восточнее их. ТАкова, например, исландская карта XII века, составленная на основании древнейших сведений скандинавов о восточных странах. Что так именно и могло обстоять дело, доказывается подборкой сведений о скандинавских взгядах на русь, сделанной П.П.Смирновым. Тщательный пересмотр скандинавских сведений о Руси привел П.П.Смирнова к мысли, что скандинавы помещали Русь к востоку от Балтийского моря и даже Гардарики, т.е. Новгородской земли. Однако П.П.Смирнов ищет в Рюсаланде, или Рисаланде, скандинавских легенд какую-то норманскую колонию в Восточной Европе очень раннего времени (хотя и он считает, что скандинавы обозначали Русь приблизительно к востоку от Новгородской земли). По нашему мнению, Русь появилась в перечне народов по своего рода недоразумению. Найдя в своем северном источнике Русь, помещенную в соседстве со шведами и готами, автор рассказа о призвании князей уподобил Русь варягам.

Что речь идет о своего рода домысле, поправке, которую древнерусский книжник делал к рассказу о призвании князей, видно из целого ряда пояснений к летописному тексту. Насколько же были запутаны представления летописца о происхождении Руси, видно из такой фразы "Повести временных лет": "И от тех варяг прозвася Руская земля, ноугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода Варяжска, преже бо беша Словене". Если буквально переводить этот текст, то получится, что новгородцы сделались варягами, хотя раньше были словенами, тогда как новгородцы никогда не теряли своего славянского происхождения.

Летописец вынужден постоянно поправлять свой собсттвенный текст, так как он прекрасно знал различие между варягами и Русью, знал, что и те и другие говорят на разных языках, ибо самые ярые норманисты все-таки не утверждают, что киевские князья, по крайней мере Святослав и Игорь, говорили на скандинавских языках, а не по-русски. Поэтому летописец порой совсем забывает о пресловутом заморском происхождении Руси.

Говоря о походе на Царьград 944 года, летописец сообщает: "Игорь же совокупив вои многи: Варяги, Русь и Поляны, Словени и Кривичи и Тиверци и Печенеги". Здесь Русь выступает отдельно от варягов, вместе с полянами, в отличие от словен и кривичей, как особое племя. В другом месте летописец дает перечисление составнях частей в войске Олега: "Варяги, Чюдь, Словены, Меря и Весь и Кривичи". В этом списке указаны новгородские словены и кривичи, но нет полян. Что летописец понимал в данном случае под полянами Русь, видно из дальнейшего текста: "и беша у него Варязи и Словени и прочи прозвашася Русью". Все эти переделки, добавки и недомолвки в тексте "Повести временных лет" были отмечены А.А.Шахматовым, который признал, что первоначальнгый текст летописи был исправлен "на основании особой сложившейся у составителя "Повести временных лет" теории, признававшей, что в 862 году в Новгород были призваны не варяжские, а русские князья".

Однако, не придавая исторической достоверности "ученым мудрствованиям" составителя "Повести временных лет", Шахматов все-таки соглашается с ним в его исходных позициях. ДЛя Шазматова "Русь это те же норманы, те же скандинавы; Русь это древнейший слой варягов, первые выходцы из Скандинавии". При всем уважении к авторитету А.А.Шахматова мы должны признать, что его вывод не подтвержден доказательствами, ибо о двух исходах варягов в Восточную Европу ничего не известно. Так, знаток германских древностей профессор Браун в ответ на запрос профессора Ламанского сообщал, что "более ясные географические сведения о России начинаются в сагах только с самого конца X века".

Речь должна идти не о двух потоках скандинавов, вышедших в Восточную Европу, а о двух литературных традициях: первая из них (южная) считала Русь славянским, а вторая (северная) – варяжским племенем. Эти две традиции были отмечены самим Шахматовым, который, однако, не сделал из этого факта должных выводов, уступая перед авторитетами более ранних исследователей. Северные источники придавали особое значение варяжскому влиянию, что и понятно, если вспомнить постоянную связь Новгорода со Скандинавией. Здесь и сложидлся рассказ о призвании варягов, упоминающий о трех северных городах: Новгороде, Изборске и Белоозере. Первоначальный рассказ о призвании князей говорил только о народах северной Руси: словенах, кривичах, мери и веси. Поэтому Русь отсутствует в Новгородской первой летописи в рассказе о призвании князей и названы просто варяги. Позже РУсь была вставлена в число племен, призывавших князей, что отразилось в текстах Лаврентьевской и Ипатьевской летописей. Еще позднее Русь была отождествлена с варягами на основании отрывка о народах Афетова колена.

Пожалуй, наиболее загадочным и неясным рисуется для нас воспрос "о взаимоотношениях между Рюриком и Игорем, с одной стороны, Игорем и Олегом – с другой. По летописцу Рюрик умер в 879 году и его сын Игорь был еще младенцем ("бысть бо детеск вельми"). В 903 году Игорь женился на Ольге, а умер в 945 году, старше 70 лет. Рождение же Святослава по Ипатьевской летописи относится к 942 году, т.е. произошло после сорокалетней брачной жизни Игоря и Ольги. Ясно, что Рюрик и Игорь искусственно соединены друг с другом: недаром же старый Игорь проявляет необыкновенную прыть в походах против древлян. И эту-то явно сказочную хронологию пытаются оправдать различными домыслами.

Но когда и для кого понадобилась подобная сшивка известий? Мы видели, что рассказ о начале Киева и первых князьях, кончая Владимиром, возник в первой половине XI века, по нашему предположению – в 1015-1019 годах. Он возник в прямой связи с борьбой киевлян и новгородцев, Святополка Окаянного с Ярославом. В этой борьбе Святополк нашел поддержку в Польше, и летописец протянул прямую связь между полянами и поляками, что особенно четко отразилось у Длугоша. В древнейшем тексте под Русью понималась еще Киевская земля, а создателями Киева признавались поляне. Однако Святополк был изгнан из Киева и бежал в Польшу от Ярослава, одержавшего победу с помощью варягов. Эта победа и дала толчок к созданию нового рассказа о начале Русской земли. На первое место были выдвинуты варяги, которым было предписано создание Русского государства. Но старый текст, выставлявший превосходство киевлян, или Руси, над словенами (или новгородцами), все-таки оставил следы в "Повести временных лет". Поэтому летописец противопоставляет Русь (или киевлян) новгородцам (или словенам). Отсюда насмешливый рассказ о Руси, получившей паволочитые паруса, и о словенах, взявшихся за свои тостины; поэтому летопись вкладывает в уста апостола Андрея насмешливо удивленный рассказ о словенских банях. В конечном итоге домысел писателя времен Ярослава о скандинавском происхождении слова Русь хотел только доказать, что русские князья вначале появились в Новгороде, а позже в Киеве, тогда как его предшественники говорили, что Русью первоначально называлась Киевская земля.