Загадка Александра Маринеско: мнение авторов

В этом материале мы попытаемся максимально объективно, отбросив всё то, что говорили и говорят об Александре Ивановиче Маринеско, нарисовать образ народного героя таким, каким он нам представляется из документов. При этом в своей реконструкции, не претендующей никоим образом на истину в последней инстанции, мы исходили из той очевидной мысли, что героями не рождаются, а становятся в результате совершения определенных деяний, именуемых подвигами. Иными словами, человек не рождается с лавровым венком на голове, а им его наделяют современники либо потомки, отдавая дань его свершениям и проявленным нравственным добродетелям. Из этого следует, что личность такого человека следует изучать с использованием всего инструмента законов антропологии и психологии, а это значит, что при таком изучении не может быть никаких запретных тем и заведомо недопустимых гипотез. Тем, кто считает, что авторам негоже навязывать своё мнение до ознакомления с материалом, рекомендуем пропустить данную часть и вернуться к ней позже, после ознакомления с документами, приведенными ниже.

Детство и юность Маринеско не дают оснований выделить его из десятков или даже сотен тысяч молодых людей, родившихся и выросших в приморских городах и являвшихся естественной средой пополнения кадров торгового и военного флотов. По признанию самого Александра Ивановича «революционные традиции» его семьи, да и сама атмосфера южного портового города заставляла будущего «подводника № 1» отдавать предпочтение службе на торговых, а не военных судах. Таким образом, выбор в качестве учебного заведения Морского техникума Одессы представляется вполне закономерным. Призыв Маринеско на обязательную для всех трудящихся военную службу после пятимесячной службы на торговом судне совпал с развертыванием в СССР массового строительства подводных лодок. Поэтому нет ничего удивительного и в том, что 20-летний молодой человек с техникумом за плечами был поставлен в строй не рядовым краснофлотцем или красноармейцем, а зачислен для обучения в Специальные классы командного состава ВМС РККА. Решение это было принято не добровольно, а как указал в автобиографии сам Александр Иванович, «по мобилизации ЦК ВКП(б)».

По свидетельству писателя Александра Александровича Крона, близко общавшегося с Маринеско, некоторые аспекты начавшейся военной службы сильно тяготили будущего героя^[1]. Не изменилось их восприятие и впоследствии, даже несмотря на то, что Александр Иванович стал командиром военного корабля и теперь сам должен был требовать соблюдения дисциплины подчиненными как в море, так и на берегу. О своём отношении к воинскому порядку довольно откровенно, а значит, с осознанием собственной правоты, он говорил писателю в начале 1960-х годов. Не эти ли мотивы и черты характера обусловили поведение Маринеско в промежутках между боевыми походами в годы войны и, в особенности, в период базирования в портах Финляндии в 1944–1945 годах? Впрочем, не станем забегать вперед, хотя это признание представляется весьма важным для раскрытия логики последующих событий.

Уже через год после призыва Маринеско стал командиром штурманского сектора средней подводной лодки, хотя выпускники единственного в то время Военно-морского училища имени Фрунзе по окончании 4-летнего срока обучения, как правило, назначались на нижестоящую ступень – командирами групп. Объяснялось это жестоким «кадровым голодом», который испытывал подводный флот РККФ с началом массового вступления в строй серийных субмарин советской постройки. Первый период службы на военном флоте – трехлетнее пребывание штурманом подлодки Щ-306 – раскрывается в выявленных документах довольно слабо. А ведь этот период очень важен для формирования любого офицера. Первый командир, под началом которого служил Маринеско, Н. С. Подгородецкий, отмечал недостаточную дисциплинированность своего подчиненного (док. № 1.7), но второй, А. А. Косенко, составил вполне ординарную характеристику (док. № 1.8). Стал ли Маринеско иначе относиться к службе или все дело в том, что Косенко исполнял обязанности спустя рукава, и у него самого были проблемы с дисциплиной и алкоголем, из-за чего в разгар войны он попал в штрафное подразделение?

В конце 1937 года Маринеско был направлен на годичное обучение в Учебный отряд подводного плавания. Отряд готовил на должность помощника командира подлодки, но успешно справлявшиеся с должностями старпомов, как правило, через год или даже более, становились командирами без какого-либо дополнительного обучения. Александр Иванович был назначен помощником командира на Л-1 в ноябре 1938-го, а уже в мае 1939 года стал командиром М-96. Причиной столь скорого выдвижения послужили не какие-то особые успехи в боевой подготовке (практически вся служба на Л-1 совпала с периодом зимнего ледостава, когда подлодки в море не выходили), а всё тот же «кадровый голод». Достаточно отметить такой факт: летом того же 1939 года командирами «малюток» 3-й бригады ПЛ КБФ были назначены сразу пять лейтенантов училищного выпуска 1937 года! По сравнению с ними Маринеско выглядел явным переростком. Несомненно, что, помимо развертывания массового строительства новых кораблей, причиной «голода» являлись и репрессии 1937–1938-го годов. Жертвой «перегибов на местах» чуть было не стал сам Александр Иванович, но его вынужденное расставание с флотом (увольнение по национальному признаку) длилось всего 19 дней и вряд ли могло всерьез отразиться на характере и привычках. По крайней мере, в последующих событиях он явно не производил впечатления робкого и подавленного репрессивной системой офицера.

Следующим достойным внимания штрихом биографии, безусловно, стало награждение золотыми часами за отличные торпедные стрельбы в 1940 году. Ещё бы, сам нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов – личность сама по себе для наших моряков легендарная – отметил молодого подводника ценным подарком. Однако если обратиться к документу № 1.33, становится понятно, что награждение осуществлялось по разнарядке – по одному командиру субмарины от каждого флота. Выйти же в число лучших Маринеско помогло то, что новейшая М-96 занималась отработкой задач БП в течение всей кампании 1940 года, в то время как большинство подлодок КБФ более ранней постройки после окончания войны с Финляндией требовали более или менее серьезного ремонта. Это же обстоятельство, кстати, объясняет и нахождение М-96 в 1-й линии (одна из двух перволинейных лодок Балтфлота!) на момент начала Великой Отечественной войны – остальные подводные корабли не успели сдать вступительные задачи либо по выходу из ремонта, либо после смены командиров в конце 1940 года. Кстати, из пяти подлодок 26-го дивизиона в конце 1940 года своих командиров сменили три, при этом все трое ушли на повышение – стали командирами средних «щук» и «эсок». Маринеско, согласно аттестации, тоже был достоин назначения командиром субмарины типа «С», но его всё-таки не повысили. Стремились задержать на бригаде как лучшего или нашлись кандидаты достойней его? При ответе на этот вопрос стоит вспомнить, что в том же документе № 1.33 лучшей из подводных лодок КБФ по итогам боевой и политической подготовки названа другая «малютка» 26-го дивизиона – М-94 старшего лейтенанта В. А. Ермилова. Хотя он был на два года моложе Маринеско и только в 1936 году окончил ВМУ имени Фрунзе, именно он первым из своих одногодков стал командиром средней подлодки – Щ-322 в октябре 1940 года. Поскольку в соответствии с существовавшей тогда системой корабль, получивший нового командира, откатывался в т. н. «организационный период», само по себе причисление к той или иной линии говорит, скорее, о стабильности экипажа, чем о талантах и заслугах командира.

Сама же отработка торпедных стрельб, благодаря которой Александр Иванович и выдвинулся в отличники, на наш взгляд, была далека от идеала: в течение 1940 года пять подлодок 26-го ДПЛ, в котором служил Маринеско, выполнили 93 торпедных стрельбы в том числе 79 «воздухом» (т. е. без фактического выпуска торпед) и 14 практическими торпедами. При этом план считался выполненным на 100 %. Согласно документам, М-96 отработала его на 135 % (более подробные данные найти не удалось), что в абсолютном выражении должно было составить примерно 25 торпедных атак, в том числе три – четыре практическими торпедами. Следует подчеркнуть, что сюда входили не только пуски по кораблям-целям, но и прострелка торпедных аппаратов практическими торпедами после ремонтов или монтажа системы беспузырной стрельбы. Вряд ли такое количество можно назвать впечатляющим, а ведь никакой другой возможности попрактиковаться в торпедной стрельбе у экипажа М-96 не было ни до, ни после 1940 года. А потому не удивительно, что в своей первой реальной атаке в 1942 году, произведенной в действительно сложных условиях обстановки, Александр Иванович в цель не попал.

К этому же периоду службы относятся первые «легенды о Маринеско». Вот одна из них в изложении довольно известного питерского публициста: «Маринеско переделывал “под себя” и железо лодки. Александр Крон пишет, что Маринеско обкорнал заборные патрубки цистерн главного балласта так, что лодка погружалась много быстрее, чем предусмотрено проектом. В нетвёрдых руках такое “конструктивное улучшение” привело бы к проваливанию лодки на глубину и к гибели. В руках команды Маринеско это изменение не раз спасало моряков “С-13” от немецких бомб и торпед». Что же тут правда, а что плод фантазии? Если не заострять внимания на технической безграмотности писавшего – цистерны заполняются не через мифические патрубки, а через кингстонные решетки – приходится констатировать, что ничего о конструктивных переделках на субмаринах, которыми командовал наш герой, А. А. Крон никогда не писал. В его книге есть фрагмент прямой записи речи А. И. Маринеско^[2], где тот утверждал, что в дозорном патрулировании накануне войны при отработке срочных погружений М-96 удавалось погрузиться за 17 секунд. Сам по себе показатель весьма высокий, но он нигде не задокументирован^[3], как и конструктивные изменения в системе погружения и всплытия «малютки». Тем более нет никаких документов о технических переделках на С-13, которой Александр Иванович командовал с апреля 1943 года, а они не могли быть осуществлены без ведома командования, техотдела флота и проведения доковых работ.

А вот что не является выдумкой, так это тот факт, что именно на этот период жизни А. И. Маринеско приходятся первые упоминания о серьезных дисциплинарных проступках^[4]. Возможно, косвенной причиной для них послужила личная драма – фактический распад семьи. Хотя Маринеско официально развелся лишь перед вторым вступлением в брак в 1946-м или 1947-м гг., в своих послевоенных автобиографиях он указывал, что с женой совместно не жил с 1939 года^[5]. Не исключено, что первопричиной этому послужили перебазирования 26-го дивизиона подлодок, который в конце декабря 1939 года перешел в арендуемую у тогда ещё независимой Эстонии ВМБ Палдиски, а летом 1940 года – в полученную по итогам советско-финляндской войны базу Ханко. Известно, что к моменту начала Великой Отечественной войны там имелись семьи военных моряков, но Маринеско, как видно, в их число не входил. Впрочем, сделанные в этот период жизни фотографии Александра Ивановича в модном гражданском костюме не свидетельствуют о том, что он сильно предавался тоске одиночества. Более того, сложно поверить, что случай, имевший место в Таллине 29 мая 1941 года (см. док. № 2.3) и приведший к срыву выхода «малютки» на мерную милю, был первым и единственным в своём роде – слишком уж большой размах для первого раза имел тот загул. Первое известное взыскание за злоупотребление алкоголем было наложено комсомольской организацией Специальных классов командного состава ещё в 1933 году. Парткомиссия бригады, успевшая провести заседание до начала войны, объявила Маринеско «за пьянку с подчиненным и появление на корабле в пьяном виде» выговор (см. док. 2.15). Интересно отметить, что подчиненным, с которым командир М-96 «отдохнул» на берегу, был никто иной, как старшина группы электриков, исполнявший внештатные обязанности секретаря партийной организации «малютки». Для него это нарушение дисциплины окончилось снятием с партийной должности.

В боевых действиях М-96 на первых порах оказалась в стороне от главных событий Великой Отечественной войны на Балтике, и в этом отчасти был виноват сам командир – произошедшая днем 22 июня 1941 года по вине личного состава авария лодочного дизеля (док. № 2.5) заставила поставить корабль в аварийный ремонт, а после его окончания отправить «перволинейный» экипаж на боевую подготовку в Лужскую губу. В 20-х числах июля состоялся боевой поход в Рижский залив, который в связи с отсутствием там сколько-нибудь значимого судоходства противника не принес никаких результатов. За этим последовали новая авария, на этот раз из-за неудачной конструкции разобщительной муфты дизеля, и возвращение на ремонт в Ленинград. Он как раз завершался, когда в конце августа 1941 года возникло решение об отправке двух балтийских «малюток» по железной дороге на Каспий для выполнения функций учебных кораблей при эвакуированном в Махачкалу Учебном отряде подводного плавания имени С. М. Кирова. М-96 была определена в качестве одной из них, и неизвестно, как сложилась бы судьба будущего «подводника № 1», если бы не начавшаяся блокада Ленинграда, не позволившая перевезти корабль.

С этим периодом связан ещё один весьма неоднозначный эпизод карьеры Маринеско. Сложная обстановка и большие потери в начале войны не могли не отразиться на политико-моральном состоянии подводников. Дело дошло до таких нетерпимых в армии явлений, как пораженческие высказывания и открытая критика действий командования. Зачастую всё это происходило после обильных возлияний. Ситуацию усугубил конфликт между командиром бригады ПЛ Героем Советского Союза Н. П. Египко и командующим флотом вице-адмиралом В. Ф. Трибуцем, который поспешил отправить в конце сентября на соединение комиссию Политуправления КБФ (док. № 2.12). Всего в результате чистки в сентябре – октябре 1941 года суду было предано восемь офицеров и политработников БПЛ, из которых четверо были приговорены к высшей мере наказания. Необходимо отметить, что среди четырех расстрелянных был командир подлодки Щ-406 капитан-лейтенант В. В. Максимов. Поводом к столь суровому приговору послужила самовольная отлучка, которую Максимов совершил, чтобы проститься с уезжавшей в эвакуацию сестрой. Маринеско будет арестован за аналогичное преступлением в январе 1945 года, но с ним обойдутся иначе. Тогда же осенью 1941 года 23 подводника из числа принадлежавших к командному и политическому составу соединения были привлечены к партийной ответственности, причем 10 исключены из рядов ВКП(б). В число снятых вошли и оба начальника Маринеско: был предан суду военком дивизиона «малюток» А. Г. Дымский, двумя месяцами позже был снят с должности комдив Н. К. Мохов. Обоим ставились в вину проступки подчиненных, среди которых имя Александра Ивановича занимало далеко не последнее место. Но особенно драматической представляется судьба командира Щ-307 Н. И. Петрова, которого, с точки зрения современных знаний, можно уверенно назвать первооткрывателем боевого счета не только подводников КБФ, но и вообще всех советских подводников в Великой Отечественной войне (10 августа 1941 г. потопил немецкую субмарину «U 144»). За злоупотребление алкоголем и высказывание пораженческих настроений в октябре 1941 года он был приговорен к 10 годам лагерей (док. № 2.16) и умер в заключении, не пережив первой блокадной зимы в ленинградских «Крестах». Причем осуждению не помешало ни представление к правительственной награде, ни ходатайство командования бригады (док. № 2.14). Зачем мы заострили внимание на всех этих случаях? Для того чтобы читателю было с чем сравнить последующие решения командования в отношении Маринеско, которые многие современные адепты народного героя называют «беспрецедентно жестокими», «издевательскими» и «несправедливыми». На наш взгляд, такие оценки свидетельствуют лишь о недостаточном знании реалий той весьма непростой эпохи.

Возвращаясь к событиям осени – зимы 1941 года можно с удивлением отметить, что несмотря на неоднократные упоминания Маринеско в числе нарушителей воинской дисциплины (док. № 2.12, 2.17, 3.1), сам он отделался всего лишь исключением из числа кандидатов в ВКП(б) (док. № 2.15) – мерой, несомненно, достаточно мягкой в сравнении с существовавшей тогда практикой. Но сама формулировка, по которой происходило исключение, на наш взгляд, весьма примечательна и говорит о многом: «За систематическую пьянку, за развал дисциплины на ПЛ, за отсутствие воспитательной работы среди личного состава, за неискреннее признание своих ошибок». Тем не менее звание и должность Александра Ивановича никак не изменились, не говоря уже о придании суду. С удивлением можно отметить, что, несмотря на отсутствие боевых успехов и низкие показатели в дисциплине, Маринеско по-прежнему оставался на хорошем счету у командования и политорганов. Иначе сложно объяснить тот факт, что во всех «разгромных» документах конца 1941-го – начала 1942 года его имя встречается лишь мимоходом, и нет ни одного документа, посвященного персонально ему. Дело дошло до того, что в весьма пространном докладе о партийной работе за 1941 год, содержащем подробные данные о мерах партийного воздействия на каждого командира и политработника БПЛ, факт исключения Маринеско из кандидатов в ВКП(б) даже не упоминался. Всё это плохо вяжется с образом бунтаря против штабной некомпетентности и комиссарского произвола, каким его пытаются представить в современных публикациях и произведениях массмедиа. Если бы он на самом деле был таким, то его карьера, скорее всего, закончилась в том же 1941 году, а судьба мало отличалась бы от судьбы Н. И. Петрова. Напротив, позже на конкретных примерах мы покажем, что при разборе дисциплинарных проступков Маринеско охотно признавал свою вину, обещал исправиться, но это никак не влияло на его дальнейшее поведение. Представляется, что именно показная лояльность по отношению к руководству позволила ему сохраниться в качестве командира подлодки до того момента, как он добился реальных достижений и обрел заслуженную известность.

Первым шагом на пути к этому стал поход М-96 на позицию между Таллином и Хельсинки в августе 1942 года.

И хотя Маринеско не удалось подкрепить декларируемый успех фактическим потоплением (док. № 3.10, 3.11), этот поход представляется наиболее сложным и опасным за всю карьеру героя. Послевоенный анализ показал, что субмарина форсировала 39 линий мин и однажды даже коснулась минрепа^[6], но благодаря правильным действиям командира избежала встречи с миной. Особенно примечательным это достижение становится, если принять во внимание, что однотипные М-95 и М-97, ходившие этим же маршрутом до и после «96-й», в базу так и не вернулись…