В подтверждение этой мысли расскажу о становлении и развитии межхозяйственного объединения по энергетическому обслуживанию сельского хозяйства – Сельэлектро. Ранее было так. Подразделения Минэнерго СССР занимались и занимаются, как говорят, большой энергетикой: строят линии электропередачи, распределительные подстанции, обеспечивают надежность их работы. Делается все это масштабно, по-крупному. А кто займется мелочами? Кто сменит старую проводку в коровнике или перегруженную потребительскую подстанцию, подключит электропривод, проведет его обслуживание? Такие, с позволения сказать, «мелочи» возникают ежедневно, а устранять их было некому.

Вакуум заполнила служба Сельэлектро. Сегодня она выполняет для хозяйств области все заявки на замену потребительских сетей и подстанций и, что очень важно, занимается внедрение электрической энергии в сельское хозяйство, проводит ремонт и техническое обслуживание электрооборудования колхозов и совхозов. Общий годовой объем услуг этой организации – более восьми миллионов рублей; 1600 человек взяли на свои плечи дело сельской энергетики, высвободили, сделали более производительным труд многих сельчан.

* * *

Проходило как-то областное совещание мелиораторов. Доклад делал Анатолий Иванович Диваков, начальник управления Вологдамелиорация. Сам он смоленский, осушал белорусское Полесие. И вот по нашей просьбе принял под начало все мелиоративные работы на Вологодчине. Стала она с тех пор ему родной стороной. Мелиорацию мы начинали с нуля. Открыли Вологдагипроводхоз, который занимался проблемами облагораживания наших земель – тощих, заросших, закочкаренных, закамененных… Из полутора миллионов гектаров сельхозугодий миллион требует постоянного ухода и улучшения. Постановление по Нечерноземью нас здесь, можно сказать, окрылило. За счет щедрых капиталовложений создали материальную базу для мелиораторов, подобрали кадры. Значительную долю мелиорации берут на себя колхозы и совхозы. Это тот самый случай, когда на преображение отчего края весь мир подымается. Конечно, мы дорожим таким настроением, поддерживаем его.

Каждый обработанный гектар дал нам уже в среднем прибавку урожая в шесть центнеров. Это ли не чудо? Признаюсь, я испытываю к мелиораторам самую нежную привязанность: под их руками земля наша буквально молодеет, наливается силой. «Как дорога ты, родная земля! В эти пласты, как в ладони любимой, ткнуться лицом, ни о чем не моля, лишь бы с родимою неразделимо… Стихи Ольги Фокиной читал я и мелиораторам: мне кажется, что поэтесса сумела передать в них связь человека и его настроения с родной землей ту связь, без которой труд на ней лишился бы всякого смысла.

Но сельхозугодия занимают у нас только 15 процентов земель, остальное леса. Лесники тоже свою мелиорацию проводят. Осушение – дело коварное, потеряешь меру – обезводятся болота, иссякнут вытекающие из них речки, пропадут клюквенные плантации, исчезнут глухариные тока. Не углядели мы – и погубили лесоустроители болота в Устюженском и Чагодощенском районах. Спохватились, запретили производить любые вмешательства в природу – опыление, осушение, вырубки – без санкции местных Советов. Дальновидность и предусмотрительность не менее важны, чем смелость при замахе. Без них индустриальные методы в соприкосновении с живой природой, с живым социальным организмом могут нанести непоправимый вред.

Иногда слышны голоса: в природу не вмешиваться, не трогать, не пускать! Идут потоком предложения о создании запретных зон, заказников и заповедников. Все они продиктованы в общем-то доброй заботой. Но на леса, реки и болота нельзя смотреть со стороны, словно на зверей в зоопарке. Общение с природой – естественная и прекрасная потребность человека.

Сейчас на Вологодчину, где места удивительно красивые, хлынули потоки туристов. Неорганизованный туризм наносит нам немалый вред. Местные жители жалуются: это, как они говорят, орды ни с кем и не с чем не считаются, приходят в гости, но ведут себя как незадачливые хозяева. Я бы, например, у туристов брал клятву, подобную клятве Гиппократа, что дают будущие врачи: «Не повреди!». Есть такое предложение: всем туристам сдавать экзамен-минимум, как теперь это делается у охотников, выдавать им специальные удостоверения. И только после этого допускать туриста в леса, на реки и озера. Меры строгие, но, видимо, не лишены здравого смысла.

* * *

Встал перед нами вопрос: как удержать на селе девчат? Думали, да не ждали, что с внедрением техники в сельское хозяйство они у нас так быстро к цивилизованной жизни в города устремятся. А ведь есть в этом некая закономерность, если разобраться. Парни стали механизаторами, их престиж вырос. Девчатам же осталась черная работа, не поддающаяся пока механизации. Выходит, престиж их только падает. Образование, наоборот, выросло. Телевидение, пресса все глухие прежде углы с миром соединили, новый уровень жизни сельчанину показали. Вербовщики с промышленных предприятий тоже не дремлют, до всякой глухомани добираются. Словом, город притягивает девчат сильнее, чем любовь к дому. И остаются молодые механизаторы бобылями. Не удерживают, естественно, тоже уезжают из колхозов, поближе к невестам…

Писатель Василий Белов опубликовал в журнале «Наш современник» очерк «Лад». Не со всеми его мыслями я согласен, неоправданным мне кажется его излишнее любование старым крестьянским укладом. Однако боль писателя мне близка и понятна. Прав он, когда говорит, что по такому признаку, как связь поколений, связь родителей и детей, можно судить о нравственном здоровье общества. Поскольку для гармонии жизни нужно не только ее материальную сторону обеспечить, но и красоту человеческих отношений сберечь: и чем дальше, тем лучше живем, тем важнее будет проблема одухотворенности меж личностных связей людей.

Научно-технический процесс опережает порой наши социальные прогнозы, ставят нас перед фактом дисгармонии и заставляет выправлять ее негативные последствия. Село, например, за десятую пятилетку потеряло тысячи работников. Наблюдается диспропорция мужского и женского труда в современном сельскохозяйственном производстве. Неупорядоченность рабочего дня в общественном производстве. Бессрочная вахта сельского труженика в подсобном хозяйстве, съедающем четверть всех трудовых затрат. Неустроенность быта. Духовный голод. Много еще таких факторов, что разрушают живую ткань деревенской общины. А деревня пока миром держится, им она и сильна. И надо крепить этот мир, устранять диспропорции, развивать чувство локтя. Сельский сход и сегодня может сказать свое слово, мобилизовать людей на решение возникающих трудностей.

* * *

Звонят из Вологодского района, жалуются на соседний Грязовецкий. Выстроили мы межрайонный откормочный комплекс на индустриальной основе. Удобно и выгодно. Откорм на комплексе идет более продуктивно, с меньшими затратами. За каждого сданного на комплекс теленка хозяйству засчитывается в выполнение плана по 200 килограммов. И с кормами меньше хлопот. Да и привесы здесь получают отменные – по 1050 граммов в сутки.

И все-таки грязовецкие совхозы отказались сотрудничать с комплексом. Объясняют: этак, мол, Вологодский район нас по валовому показателю живо обскачет, за наш-то счет! Вот ведь что дело тормозит: ложно понимаемое грязовчанами понятие о гордости.

Как возникла дисгармония тут, в сфере общественных интересов? Не сами ли мы слишком долго и упорно воспитывали такую узость взгляда на соседа как конкурента – и только – в соревновании за честь и славу коллектива? Причем, честь и славу приучили измерять голой цифрой, не беря в расчет моральные факторы. И прежде всего такие, как помощь товарищу по соревнованию, взаимовыручка. Современная организация аграрного сектора требует концентрации сил, материально-технических средств на уровне района, а то и нескольких районов. Тут-то и выясняется, что у иных руководителей сильна психология единоличника, деление на «твое» и «мое». Создали мы в Великом Устюге автотранспортное предприятие, обслуживающее три района. Так устюжане живут вольготно, а никольские и кич-городецкие – машин не допросятся. И начались ссоры да баталии между бывшими друзьями. Не сумели они стать деловыми партнерами. Выходит, дружба была крепка, пока не наткнулись на стенку местнических интересов, своя рубашка ближе к телу оказалась. А новые производственные связи потребуют и новой культуры отношений. Значит, надо психологию перестраивать, воспитывать истинный коллективизм, истинный патриотизм.

* * *

Ездили с гостями в Ферапонтов монастырь. Сколько здесь ни бываю, всякий раз Никола с фресок дионисиевых притягивает взор, будто зовет доброжелательно: не спеши, приостановись, отойди душой от мелкого, поразмышляй… У этих фресок возвышающую силу искусства чувствуешь как нечто материальное.

Все любят свою родину, каждый по-своему, как умеет. Писатели, поэты, художники, одаренные способностью особенно тонко чувствовать и передавать в своих произведениях «обратную связь» человека с природой, с Отечеством, помогает человеку гармонизировать себя. Вот почему, например, я так люблю прибегать в своей работе к помощи искусства, особенно поэзии: стихи зачастую оказываются самой короткой дорогой к сердцам людей. Но каждое вслух произнесенное слово должно быть верным, помогать людям, а не сбивать их с толку.

Горжусь я нашими вологодскими писателями. Но все же думаю иногда: жаль, берут они материалы для своих книг в старых временах. Было там хорошее, но было и плохое. В начале века на всю губернию, например, приходилось 40 медицинских работников, а теперь свыше трех тысяч. Только один из четырех ребят обучался в школе, средняя продолжительность жизни была всего 30 лет. Как тут, скажите, прославлять старину? Но с другой стороны, проблемы дня тоже решительно заявляют о себе. Среднее образование, скажем, получает сегодня сто процентов сельских детей, а вот предоставить им работу в соответствии с грамотностью не всегда удается. Можем мы этим гордиться? Так что похвалу современности следует вести вдумчиво. Нынешние деревенские парни любят свои родные края не меньше, чем литературные герои из прошлых лет. Вот бы посмотреть да поизучать, на чем их любовь-то держится…

* * *

С Леонидом Николаевичем Бурцевым мы познакомились лет двенадцать назад. В ту пору был я заместителем председателя облисполкома, а Леонид Николаевич – директором известного совхоза «Коротыгино» (теперь совхоз имени 50-летия СССР). Бурцев зашел в облисполком с обычной просьбой сельского хозяйственника: нет ли «излишков» цемента, кирпича, шифера, теса… Нужно учесть, что тогда о программе освоения Нечерноземья речь еще не шла, на развитие сельского хозяйства области шли скудные средства, базы для сельского строительства тогда еще не было. Строили в деревнях в основном хозспособом, который Бурцев красноречиво переиначил в «хапспособ». С утра до ночи приходилось иной раз хозяйственникам ходить по кабинетам учреждений, что бы наскрести материалов для стройбригад. Но это был единственный путь для движения вперед. И Бурцев шел им.

Нынче совхоз один из лучших в области. Досрочно выполняет все планы. Урожайность зерновых идет к 30 центнерам с гектара. Надои – к четырем тысячам килограммов. Средние заработки до трехсот рублей доходят. Работа на большинстве ферм – двухсменная. Рядом с бывшей барской усадьбой выросли поселки совхозных отделений и домам в тех поселках любой помещик позавидовал бы. Сегодня, когда появились хорошие материальные предпосылки для хозяйствования, талант Бурцева расцвел. Главное же – нет в совхозе уныния, нервотрепки. Люди – все в будущем: озабочены, как быстрее сделать свою, нашу жизнь еще краше. «Тут жить удобно», – сказал как-то в беседе зоотехник на ферме. Вот и секрет – удобно: и в смысле бытовом, чему Бурцев придает первостепенное значение, и, надо думать, в смысле душевного покоя, уравновешенности, уверенности в будущем.

Как Леониду Николаевичу удалось добиться такой поразительной слаженности коллективной жизни – этот вопрос давно меня занимает. Бурцев, например, рассказывал, как в 53-м, когда избрали его впервые председателем, люди не по селу ходили, а окольными тропками да «задами». Да не нужда в те годы была великая, скрывать тут нечего. И спасибо Бурцеву, другим таким, как он, что подняли деревню из этой нужды. Когда не поедешь в бурцевский совхоз – встречаются всюду красивые, довольные, ясные лица. И что сразу видишь – любят здесь Леонида Николаевича. Я сам, к слову сказать, привязался к нему за эти годы, и в трудные моменты, когда надо посоветоваться, проверить какую-нибудь мысль, – звоню.

Чем берет этот человек? Скромен до стеснительности, без громких «председательких» замашек, не краснобай. Безусловно, внимателен к людям. Вспоминаю деталь: в пятидесятые годы сумел он разжиться где-то списанным солдатским обмундированием и всех мужиков в своем колхозе богато приодел – в гимнастерки, галифе, кирзовые сапоги. Мелочь из хроники становления хозяйства, но такие вот мелочи и привлекали людей, вселяли в них веру. И все же не только в заботливости Бурцева дело. Другой руководитель тоже, глядишь, заботиться о подчиненных, а не может к себе расположить. Обаяние личности Бурцева в том, что кроме ума, организаторских способностей, наделен он удивительной цельностью. Самородок! Взять хотя бы полное его самоотречение во имя общих интересов. Когда колхоз преобразовали в совхоз, собрался Бурцев на работу город: хотелось ему наукой заняться. Люди не отпустили, пошли в райком, к нему самому. Не смог Бурцев их просьбой пренебречь. Был и еще похожий момент в его жизни, после операции, когда здоровье сдавать начало. Тоже не смог в конце концов Леонид Николаевич поступиться мнением мира, который просил его остаться. Понятно, люди все это видят и ценят. И сами совестятся жить иначе.

* * *

Программа по Нечерноземью – большое, конечно, дело. Да только любые миллионы сами по себе немногого стоят, если не легли они на плечи большого сельского мира, готового подняться и умно распорядиться ими. На благо себе и родной земле. На достижение той гармонии, что делает жизнь полной и радостной.

Возвращаясь из поездок по области, всегда об этом думаю. Смотрю на милые северные наши пейзажи. Люди работают, дети идут в школу, старики смотрят за домом. Вот свадьба. Вот рыбаки возвращаются с озера. Вот председательский «газик» свернул в поля. Идет жизнь.

И надо сделать ее лучше для блага людей.