По свидетельству Тверской летописи, через несколько лет после встречи со Святославом «князь Великий Юрий Владимирович заложил град Москву в устье Неглинной, выше реки Яузы». Летопись относит это событие – заложение крепости, превратившее поселение в город, – к 1156 году, однако исторические исследования доказывают, что строительство крепости началось раньше, вероятнее всего, в 1153 году. При этом сам Юрий был занят борьбой за киевский престол (которым владел дважды, в 1149–1151 и 1155–1157 годах), поэтому крепость, очевидно, строил не он, а его сын, Андрей Боголюбский, будущий князь Владимиро-Суздальский.
Княжеский интерес к Москве объяснялся просто: поселение находилось на перекрестке важных торговых дорог – к Ростову, Суздалю, Рязани и Смоленску. И, чтобы закрепить права на эту область, князь Юрий женил своего сына Андрея на дочери владельца поселения и ближайших окрестностей – некоего боярина Степана Кучки. С этим боярином связана одна из многих легенд об основании города; все эти легенды собрал в своем труде «История города Москвы» историк И. Е. Забелин.
Когда и как произошло начало Москвы, когда и как она зародилась на своем месте, об этом книжные люди стали гадать и рассуждать только с той поры, когда Москва явилась сильной и славной, царствующим великим городом, крепким и могущественным государством, когда у книжных людей, из сознания этого могущества, сами собою стали возникать вопросы и запросы, как это случилось, что Москва-город стала царством-государством?
Таким именно вопросом начинается одно из сказаний о ее начале, более других сохраняющее в себе несомненные следы народных эпических преданий.
Ответом на этот вопрос, конечно, могли появиться только одни неученые и, так сказать, деревенские гадания по смутным преданиям, или же, с другой стороны, ученые измышления по источникам старой книжности. Так и исполнилось.
И не в одной Москве зарождался этот любопытный вопрос. Едва ли не с бóльшим вниманием старались разрешить его и западные книжные люди, у которых имя Москвы стало разноситься с нескрываемым любопытством еще со времен Флорентийского собора (1439), на котором Европа впервые узнала, что на далеком глухом Севере существует непобедимая православная сила, именуемая Москвою. С того времени начались и ученые толкования, откуда происходит самое имя этой неведомой дотоле Московии. Писавший о Москве в тридцатых годах ХVI столетия ученый историк Павел Иовий (Паоло Джовио. – Ред.) обратился за этим толкованием даже и к древнему Птолемею и писал между прочим: «Думаю, что Птолемей под своими модоками (амадоками) разумел москвитян, коих название заимствовано от реки Москвы, протекающей чрез столичный город того же имени».
Первая легенда приписывала основание города князю Олегу Вещему.
Наши московские доморощенные гадания о происхождении города Москвы ограничивались очень скромными домыслами и простыми здравыми соображениями, согласно указаниям летописи, существенная черта которой, описание лет, всегда служила образцом и для составления произвольных полусказочных вставок. Так, самое скромное домышление присвоило основание города Москвы древнему Олегу, несомненно, руководясь летописным свидетельством, что Олег, устроившись в Киеве, «нача городы ставити и устави дани словенам, кривичам и мери». Если Олег уставлял дани мерянам и города сооружал, то в области мери (Ростов, Суздаль) он должен был из Киева проходить мимо Москвы и очень немудрено, что мог на таком выгодном для селитьбы месте выстроить небольшой городок, если такой городок не существовал еще и до времен Олега. И вот в позднейших летописных записях появляется вставка: «Олег же нача грады ставити многие и прииде на реку, глаголемую Москву, в нея же прилежат реки Неглинная и Яуза, и постави град не мал и прозва его Москва и посади на княжение сродников своих».
Впрочем, с таким же вероятием можно было постройку города Москвы присвоить и Святославу, который ходил на Оку и на Волгу и затем победил вятичей, живших на Оке; но о Святославе начальный летописец не сказывал, что он города ставил. Об Олеге же догадка впоследствии пополнилась новым свидетельством, что древний князь, построив Москву, посадил в ней княжить своего сродника, князя Юрия Владимировича. Здесь выразилась неученая деревенская простота в составлении догадок, далеких еще от явного вымысла. Она не в силах была удалиться от летописной правды и позволила себе только нарушить эту правду неверным, но весьма существенным показанием о князе Юрье, все-таки прямом основателе города Москвы. В народной памяти хронология отсутствует. <...>
Но вскоре к деревенской простоте собственно московских гаданий пришла на помощь киевская, то есть, в сущности, польская историческая ученость в лице Феодосия Софоновича, составившего в 1672 г. целую «Хронику летописцев стародавных, с Нестора Печерского и иных, также с хроник Польских о Русии, отколь Русь началася», а вместе с тем и особую статью «Отколь Москва взяла свое название». Эта ученость, разыскивая и объясняя, откуда взялась Москва-народ, очень усердно и с обширной начитанностью толковала, еще с конца XVI века, что «Мосох или Мезех, шестой сын Иафетов, внук Ноев, есть отец и прародитель всех народов московских, российских, польских, волынских, чешских, мазовецких, болгарских, сербских, хорватских и всех, елико есть славенский язык»; что у Моисея Мосох, московских народов праотец, знаменуется (упоминается) такоже и у Иосифа Флавия в «Древностях»; что ни от реки, ни от града Москвы Москва именование получила, но река и град от народа московского имя восприяли; что имя сие: Мосох, Мокус, Моска, Моски, Москорум, Московитарум, Модокорум и проч. все древние историки, еврейские, халдейские, греческие и латинские и новейшие Мосоха, Москвы праотца и областей того имени, во многих местах непрестанно и явно поминают; что третий брат Леха и Чеха, Рус, истинный наследник Мосохов от Иафета, великие и пространные полуночные и восточные и к полудню страны размножил и населил народами русскими и так далее. <...>
Разыскивал о происхождении имени Москвы и ученейший академик немец Байер. Не зная русского языка, он толковал, что имя Москвы происходит от мужского монастыря – Моsсоe от Мus (муж) и Мuseс (мужик). Кроме того, Татищев утверждал, что «имя Москва есть сарматское, значит крутящаяся или искривленная, от того, что течением весьма излучины делает, да и внутрь Москвы их не скудно». <...>
Между тем деревенская простодушная Москва... гадала об Олеге, но не забывала и настоящей правды о князе Юрии Владимировиче.
Известна и так называемая крутицкая легенда об основании Москвы.
По всему вероятию под влиянием той же пришлой учености, пребывавшей, как известно, и на Крутицах, сочинено было другое сказание об основании города Москвы, по которому это основание приписывается князю Данилу Ивановичу.
«В лето 6714 (1206 г.) князь великий Данило Иванович после Рюрика короля Римского 14 лето пришел из Великого Новгорода в Суздаль, и в Суздале родился ему сын князь Георгий и во имя его созда и нарече град Юрьев Польский и в том граде церковь веленную созда во имя Св. Георгия каменную на рези от подошвы и до верху. И по создании того храма поехал князь Данила Иванович изыскивати места, где ему создати град престольный к Великому княжению своему и взял с собою некоего гречина именем Василья, мудра и знаюша зело и ведающа, чему и впредь быти. И въехал с ним в остров (лес) темен, непроходим зело, в нем же бе болото велико и топко, и посреде того острова и болота узрел князь Великий Данила Иванович зверя превелика и пречудна, троеглава и красна зело <...> и вопросиша Василия гречанина, что есть видение сие пречуднаго зверя? И сказа ему Василии гречин: Великий княже! на сем месте созиждется град превелик и распространится царствие треугольное и в нем умножатся различных орд люди... Это прообразует зверя сего треглаваго, различные на нем цвета, то есть от всех стран учнут в нем люди жити... Князь же Данила Иванович в том острову наехал посреде болота островец мал, а на нем поставлена хижина мала, а живет в ней пустынник, а имя ему Букал и потому хижина словет Букалова, а ныне на том месте царский двор. И после того князь Данило Иванович с тем же гречином Василием спустя 4 дни наехал на горы (крутицы), а в горах тех стоит хижина мала, и в той хижине живет человек римлянин имя ему Подон... Возлюби князь великий место сие, восхоте дом себе устроити... Той же Подон исполнен Духа Святого и речь говорит: Княже! не подобает тебе здесь вселиться, то место Дом Божий: здесь созиждут Храм Божий и пребудут архиереи Бога Вышнего служители. Князь же Данило Иванович в шестое лето на хижине Букалове заложи град и нарече имя ему Москва, а в седьмое лето на горах Подонских на хижине Подонове заложи церковь Всемилостивого Спаса. И в 9 лето родися у него два сына князь Алексей и князь Петр. Он же князь великий Данило Иванович вельми любя сына Алексея Даниловича, во имя его созда град к Северу и нарече имя ему Олексин и там обрете в острове мужа именем Сара земли Иверской свята и благоговейна зело и на его хижине заложи град Олексин. И по девятом лете приде из грек епископ Варлам к князю Данилу Ивановичу и многия чудотворны мощи с собою принесе; и князь Данило Иванович принял его с великою честию и любовию и повеле ему освятити храм на горах Подонских и да ему область Крутицкую и нарекома его владыкою Сарским и Подонским: тако нарекошася Крутицы».
Очень явственно, что это сказание сочинено на Крутицах каким-либо досужим мирянином или церковником, однако не совсем знакомым с тогдашней ученостью, которая могла бы пространнее рассказать о зачале Москвы с непременным упоминанием о Мосохе. К тому же сочинитель указывает, что он был родом или житием от города Алексина.
Самое же популярное предание, в нескольких вариантах, безусловно, связано с именем Степана Кучки.
Неученые москвичи не умели складывать сказки по вольному замыслу, как составлена эта крутицкая сказка, и держались в своих литературных опытах старого обычая летописцев, приставляя непременно к своему рассказу и лета событий. Единственным образцом для их писательства была именно не чужая, а своя родная летопись. Других образцов они не знали и, подражая летописцам, вносили в свои повести ходившие в народе предания и несомненные остатки уже забытых песенных былин.
Таким характером отличается самая обстоятельная по составу повесть «О зачале Московского княжения, како зачало бысть, а ныне великий пресловущий и преименитый царствующий град сияет».
Еще Карамзин заметил, что эта повесть писана размером старинных русских сказок и изобретена совершенным невеждою, то есть не согласно с достоверными летописцами, что, конечно, и подтверждает ее сказочное былинное происхождение.
Как летописная же запись, она начинается следующим годом по порядку собранных годов: «В лето 6789 (1280 г.) месяца октября в 29 день по Владимере князе во Владимере-граде державствовав князь Андрей (1294–1304) Александрович, а в Суздале-граде державствовав князь Данило Александрович Невский». После этого летописного вступления автор начинает свою повесть былинным складом:
«Были на этом месте по Москве реке села красные, хорошие, боярина Кучки. У того ж боярина были два сына красны зело; не было таких красных юнош ни во всей Русской Земле. И сведал про них князь Данила Александрович Суздальский и спросил у Кучка боярина двух сынов его к себе во двор с великим прощением. И сказал ему: если не дашь сынов своих мне во двор, и я на тебя войною приду и тебя мечем побью, а села твои красные огнем пожгу. И боярин Кучко Степан Иванович, убояся страха от князя Данила Суздальского, и отдал сынов своих обоих князю Данилу Александровичу Суздальскому. И князю Данилу полюбились оба Кучкова сына. И начал их князь Данила любити и жаловати, и пожаловал единого в стольники, а другого в чашники. И полюбились те два юноши Данилове княгине Улите Юрьевне; и уязви ею враг на тех юнош блудною яростью, возлюби бо красоту лица их. <...>
Умыслили они со княгинею, как бы им предати князя Данила смерти. И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления зайцев. И бысть ему на поле. И егда въехали в дебри и начали они Кучковичи предавать его злой смерти. И князь Данила ускочив от них на коне своем в чащу леса. И бежал от них подле Оки реки, оставя коня своего. Они же злые человеки и убийцы, аки волки лютые, напрасно (нежданно) хотяху восхитить его. И сами были в ужасе многом, искавши его и не обретоша, но только нашли коня его. <...>
Благоверный князь Данил был четвертый мученик, принял мученическую смерть от прелюбодеев жены своей. В первых мучениках Борис и Глеб и Святослав убиты были от брата своего окаяннаго Святополка, рекомого Поганополком. Так и сии Кучковы дети приехали во град Суздаль и привезли ризу кровавую князя Данила и отдали ее княгине Улите и живут с нею в том же прелюбодеянии беззаконном по-прежнему. <...>
И собрал князь Андрей во граде Владимере своего войска 5000 и поиде ко граду Суздалю. И слышат во граде суздальцы и боярина Степана Ивановича Кучка дети, что идет с воинством; и взял их страх и трепет, что напрасно пролили кровь неповинную. И не возмогли они стать против князя Андрея ратоваться; и бежали к отцу своему боярину Степану Ивановичу Кучку. А князь Андрей пришел в Суздаль-град. Суздальцы не воспротивились ему и покорились ему, государю князю Андрею Александровичу: “Мы не были советниками на смерть князя своего, твоего брата князя Данила, но мы знаем, что жена его злую смерть умыслила с любовниками своими Кучковичами и мы можем тебе государю пособствовать на тех злых изменников”.
О проекте
О подписке