Как ни удивительно, в «темные годы», борясь с настоящими и мнимыми изменниками, царь Иван находил время и для иных дел; в частности, он проявил интерес к печатному ремеслу – в Москве на Никольской улице построили типографию, а 4 марта 1564 года печатники Иван Федоров и Петр Мстиславец, обученные датским мастером, с благословения митрополита Макария напечатали первую русскую книгу – «Деяния апостолов», или просто «Апостол».
Благочестивый царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси повелел покупать святые книги на торгу и полагать их во святых церквах – псалтыри, евангелия, апостолы и прочие святые книги. Но из них мало оказалось годных, остальные же все искажены несведущими и неразумными переписчиками, а иные оттого, что пишущие оставляли их без исправления. И это стало известно царю, и он начал размышлять, как бы издать печатные книги, как у греков, и в Венеции, и в Италии, и у прочих народов, чтобы впредь святые книги излагались правильно. И так возвещает мысль свою преосвященному Макарию митрополиту всея Руси. Святитель же, услыхав, весьма обрадовался и, воздав благодарение Богу, сказал царю, что мысль эта ниспослана Богом и есть дар, нисходящий свыше. И так, по повелению благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси и по благословению преосвященного Макария митрополита начали изыскивать мастерство печатных книг в год 61-й восьмой тысячи (1553); в 30-й же год (1563) царствования его благоверный царь повелел устроить на средства своей царской казны дом, где производить печатное дело.
И, не жалея, давал от своих царских сокровищ делателям, диакону церкви Николы чудотворца Гостунского Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу на устройство печатного дела и на их обеспечение до тех пор, пока дело их не пришло к завершению. И начали печатать впервые эту святую книгу, Деяния апостольские и послания соборные и святого апостола Павла послания в год 7070 первый (1563), апреля 19-го на память преподобного отца Иоанна Палеврета, т.е. из древней Лавры. Окончены же были в год 7070 второй (1564), марта в 1 день при архиепископе Афанасии, митрополите всея Руси, в первый год святительства его, во славу всемогущей живоначальной Троицы, Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
«Сказание известно о воображении книг печатного дела» гласит, что вскоре «после тех мастеров Иоанна и Петра стал мастером ученик их Андроник Тимофеев сын, по прозвищу Невежа, с товарищами, и также царским повелением велено ему издавать книги в печатном виде в царствующем граде Москве и раздавать их по всем городам и по всей России. А после тех мастеров иные мастера были, и от того времени пошло дело крепко и без помех бесперебойно, как непрерывная вервь».
Как сказано в летописи, после многочисленных казней в Новгороде, Пскове и Москве, не говоря уже о малых городах, «установилась тишина великая в людях и безмолвие великое во всех русских городах». Этой тишиной решил воспользоваться крымский хан Девлет-Гирей; почти не встречая сопротивления, он дошел до Москвы, разорил и сжег город, а царь едва успел бежать в Александровскую слободу.
Пискаревский летописец сообщает:
В лето 7079-го попущением Божиим за грехи христианские пришел царь крымский на Русскую землю. И прежде пришел на Тулу и пожег посады. И от Тулы пошел к Оке реке на Серпухов и перелез Оку тут, и пошел к Москве, а у города посады пожег. А воеводы пошли изо всех городов к Москве князь Иван Бельский Дмитриевич с товарищи. А царь и великий князь Иван Васильевич пошел было в Серпухов, да услышал, что царь пришел к Оке реке, и он побежал в Слободу, а ехал на Бронницы да в Слободу, а из Слободы побежал в Кириллов. Да как царь пошел, и он воротился к Москве. И пришел царь крымский к Москве и Москву выжег всю, в три часа вся сгорела, и людей без числа сгорело всяких. А князь Иван Бельский приехал с дела к себе на двор побывать да вошел в погреб к сестре своей к Васильевой жене Юрьевича, и там и задохся со всеми тут, да княгиня Аксения Ивановна, князя Юрьева княгини Михайловича Галицына. Да князь Никита Петрович Шуйский, меньшой брат князю Ивану, ехал в ворота на Живой мост и стал пробиваться в тесноте вон, и тут его Татева человек ножем поколол, и он тотчас и преставился; и иных отрадных без числа. Да в ту же пору вырвало две стены городовых: у Кремля пониже Фроловского моста против Троицы, а другую в Китае против Земского двора; а было под ними зелия; ино и вдосталь людей побило многих. И как царь крымский пошел от Москвы, и прислал послов к великому князю по выходе. И князь великий нарядился в сермягу, бусырь да в шубу баранью и послам отказал: «Видишь де меня, в чем я? Так де меня царь сделал! Все де мое царство вьшленил и казну пожег, дать де мне нечево царю!» Того же году и на другой год на Москве был мор и по всем градам русским. <...>
Г. Штаден прибавляет подробности о набеге крымцев.
Крымский царь пошел к Москве с Темрюком из Черкасской земли – свойственником великого князя. А великий князь вместе с воинскими людьми – опричниками – убежал в незащищенный город Ростов.
Поначалу татарский хан приказал подпалить увеселительный двор великого князя – Коломенское – в 1 миле от города.
Все, кто жил вне [города] в окрестных слободах, – все бежали и укрылись в одном месте: духовные из монастырей и миряне, опричники и земские.
На другой день он поджег земляной город – целиком все предместье; в нем было также много монастырей и церквей.
За шесть часов выгорели начисто и город, и кремль, и опричный двор, и слободы.
Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть!
В живых не осталось и 300 боеспособных людей. Колокола у храма и колокольня, на которой они висели [упали], и все те, кто вздумал здесь укрыться, были задавлены камнями. Храм вместе с украшениями и иконами был снаружи и изнутри спален огнем; колокольни также. И остались только стены, разбитые и раздробленные. Колокола, висевшие на колокольне посредине Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Большой колокол упал и треснул. На опричном дворе колокола упали и врезались в землю. Также и все [другие] колокола, которые висели в городе и вне его на деревянных [звонницах], церквей и монастырей. Башни или цитадели, где лежало зелье, взорвались от пожара – с теми, кто был в погребах; в дыму задохлось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине.
Одним словом, беда, постигшая тогда Москву, была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе и представить.
Татарский хан приказал поджечь и весь тот хлеб, который еще необмолоченным стоял по селам великого князя. <...>
Татарский царь Девлет-Гирей повернул обратно в Крым со множеством денег и добра и многим множеством и положил в пусте у великого князя всю Рязанскую землю.
Он приказал запалить слободы и подгородние монастыри, и один монастырь [действительно] был подожжен, тогда трижды ударили в колокол, еще и еще раз... – пока огонь не подступил к этому крепкому двору и церкви. Отсюда огонь перекинулся на весь город Москву и Кремль. Прекратился звон колоколов. Все колокола этой церкви расплавились и стекли в землю. Никто не мог спастись от этого пожара. Львы, которые были под стенами в яме, были найдены мертвыми на торгу. После пожара ничего не осталось в городе – ни кошки, ни собаки.
Так осуществились пожелания земских и угроза великого князя. Земские желали, чтобы этот двор сгорел, а великий князь грозился земским, что он устроит им такой пожар, что они не сумеют его и потушить. Великий князь рассчитывал, что и дальше он будет играть с земскими так же, как начал. Он хотел искоренить неправду правителей и приказных страны, а у тех, кто не служил его предкам верой и правдой, не должно было оставаться в стране [ни] роду, [ни племени]. Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам без подарков, дач и приносов. Земские господа вздумали этому противиться и препятствовать и желали, чтобы двор сгорел, чтобы опричнине пришел конец, а великий князь управлял бы по их воле и пожеланиям. Тогда всемогущий Бог послал эту кару, которая приключилась через посредство крымского царя, Девлет-Гирея.
С этим пришел опричнине конец, и никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: [виновного] обнажали по пояс и били кнутом на торгу. Опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто [только] оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками.
В 1572 году в битве на реке Молодь русское войско под командованием князя М. Воротынского разгромило татар, Девлет-Гирей бежал в Крым, и с тех пор Крымское ханство уже не покушалось на русские земли.
Несмотря на все бедствия, обрушившиеся на Москву, город в конце правления Ивана Грозного производил на путешественников неизгладимое впечатление. Вот каким увидел его константинопольский патриарх Иеремия II, прибывший в Москву в 1588 году, чтобы учредить в России патриаршество:
Это был не город, а скорее громадный, раскинувшийся вплоть до самых пределов горизонта монастырь. Глаз разбегался, желая пересчитать колокольни и вызолоченные, посеребренные или лазурные, звездами испещренные, главы церквей, поднимающиеся к небу. На каждой из бесчисленных церквей сверкали пять металлических куполов. Между церквами виднелось множество кровель, выкрашенных по большей части в зеленую краску, что придавало городу вид медной зелено-серой шахматной доски. Здесь можно было различать несколько концентрических, мелкозубчатых оград, с возвышающимися на них через известные расстояния башенками, совершенно как в городах отдаленной Азии. Та из этих оград, которая составляла центр остальных, заключала в себе треугольную площадь Кремля, господствующего над Москвою, наподобие акрополя греческих городов. На этой площади привлекали взор выкрашенные в белую краску храмы со множеством раззолоченных глав и крестов; тут же виднелись, между прочим, постройки теремного дворца, с их совершенно еще свежею эмалированною штукатуркою. Затем, несколько вправо от Кремля и книзу от его ограды, глаз невольно переносился на церковь Василия Блаженного, – этот монумент, представляющий собою кучу поставленных одна на другую церквей, поднимался наподобие фантастического животного, со своими разноцветными чешуйчатыми кровлями, со своими двенадцатью разубранными множеством привесок главами, которые могли напоминать нашим грекам каук, огромный парадный тюрбан пашей и янычарских офицеров. Между церковию Василия Блаженного и святыми воротами Кремля виднелась площадь, с виселицами Ивана Грозного. Переходя от центра города к его окружности, взор за второй каменной оградою уже не различал ничего более, как только лабиринт переулков и беспорядочно наставленных домов, да деревянные, ярко раскрашенные избы, терявшиеся в садах, изрезанных прудами. На краю горизонта и на крутых берегах реки этот благочестивый и воинственный город опоясывался рядом больших, защищенных валами монастырей, представлявших собой крепости, служившие для молитвы и для войны. Монахи этих монастырей посвящали свое время храму и воинским упражнениям в ожидании татарских полчищ. И над всею этою необъятною панорамой носился гул сотен колоколов, так что и на ухо, как на глаз, город производил впечатление скорее гигантского монастыря, чем столицы с ее кипучею человеческою деятельностью.
Говоря об Иване Грозном применительно к Москве, нельзя не упомянуть о загадке, которая не дает покоя историкам на протяжении нескольких столетий, – а именно о бесследно пропавшей после его кончины легендарной библиотеке русских государей. Считается, что начало библиотеки заложил Иван III, получивший в качестве приданого за Софьей Палеолог в том числе часть Константинопольской библиотеки. Впоследствии библиотека исправно пополнялась; при Иване Грозном в нее передали арабские книги из собрания казанского царя Сефа-Гирея. В городе, который так часто горел, библиотека, вполне естественно, хранилась в царских подземельях – по одному из преданий, в тайнике, построенном Р. Фиораванти. И. Е. Забелин, впрочем, полагал, что это книги не спасло и что библиотека погибла в пожаре 1571 года, устроенном Девлет-Гиреем. Другие энтузиасты считали – и считают, – что библиотеку следует искать не в Москве, а в Коломенском, в Александрове (бывшая Александровская слобода) или даже в Вологде, куда царь Иван хотел перенести столицу государства. Большинство современных исследователей сходятся на том, что царская библиотека не представляла собой ничего особенного, а книги из нее впоследствии разошлись по рукописным хранилищам в Москве и Петербурге.
В 1591 году, уже в правление сына Ивана Грозного Федора, у стен Москвы вновь появились крымские татары; набег успешно отразили, однако стало понятно, что разросшийся город нуждается в крепостных стенах. Всего за год из дерева и земли были возведены стены протяженностью 15 километров, с 50 башнями. В летописи говорится:
Лета 7102 [1593/94 г.] ...поставлен град древянной на Москве около всего посаду; конец его от Воронцова Благовещения, а другой приведен к Семчинскому сельцу, немного пониже, а за Москвою-рекою против того же места конец, а другой конец немного выше Спаса Нового, а за Яузу тоже.
За скорость постройки сооружение прозвали Скородом, а руководил строительством будущий царь Борис Годунов. Сегодня на месте стен Скородома – точнее, земляного вала, которым укрепили город после ухода поляков в 1611 году, – пролегло Садовое кольцо.
Одновременно со Скородомом строились и внутренние укрепления – Белый город. Как сказано в летописи, царь Федор «повелел заложить на Москве... город каменный... имя же ему царев Белый каменный город». Архитектором выступал русский зодчий Ф. С. Конь[1], протяженность стен составляла более 9 км с27 башнями. Стена Белого города начиналась от Москвы-реки (в районе Васильевского спуска), шла к Яузе, поворачивала на север и полукольцом возвращалась к Кремлю. Сегодня на месте стен Белого города разбито Бульварное кольцо.
Польский рыцарь С. Маскевич успел увидеть московские укрепления до того, как они были разрушены в войнах Смутного времени.
Московские цари живут в Кремле; каждый из них, вступив на престол, строит себе новые палаты по своему вкусу, сломав прежние. Самое красивое здание есть дворец Димитрия Первого, похожий на польский. Шуйский в нем не жил, а выстроил для себя другой. Есть и каменный дворец, именуемый Золотою палатою; на стенах его находятся изображения всех великих князей и царей Московских, писанные по золоту, а потолок искусно украшен картинами из Ветхого Завета. Окна в нем огромные, в два ряда, одни других выше, числом 19; печь устроена под землею, с душниками, для нагревания комнат. Здание имеет вид квадрата, заключая в каждой стороне до 20 сажен; среди него стоит столп, на коем весь свод опирается. Из окон дворца царь показывается народу, а в известное время и царица. Здесь я жил довольно долго с некоторыми товарищами, укрываясь от огня: ибо москвитяне часто приветствовали нас огненными ядрами. Лошади наши стояли в дворцовых сенях, чего прежде, вероятно, не случалось: не только конь, но и думный боярин без царского дозволения не смел войти во дворец, со страхом Бога видеть.
Есть другой дворец, где принимают послов иноземных, но не столь огромный. Подле дворцов находится церковь Благовещения Богородицы, с золотым на куполе крестом: в ней царь обыкновенно слушает литургию. Главный же храм в столице есть церковь Пречистой Богородицы, где сам патриарх совершает службу; здесь коронуются цари и в торжественные праздники присутствуют при богослужении. В числе других храмов замечательна еще церковь Михаила Архангела: здесь погребают царей; гробницы их не великолепны; при каждой из них находится изображение умершего, частью на стене, частью на самом гробе, вышитое по бархату. Там я видел гроб и того младенца Димитрия, вместо которого у нас явился другой: ибо Шуйский, умертвив царя Димитрия, господствовавшего в России, и сам вступив на престол, чтобы доказать справедливость своего действия, перенес из Углича в Москву тело какого-то младенца, назвал его истинным сыном царя Иоанна, убиенным еще в детстве, по повелению Бориса Годунова, и похоронил между другими царями. Тот же Димитрий истинный, который царствовал, по словам Шуйского, был обманщик.
Прочих церквей считается в Кремле до 20; из них церковь Св. Иоанна, находящаяся почти среди замка, замечательна по высокой, каменной колокольне, с которой далеко видно во все стороны столицы. На ней 22 больших колокола; в числе их многие не уступают величиною нашему краковскому Сигизмунду; висят в три ряда, одни над другими; меньших же колоколов более 30. Непонятно, как башня может держать на себе такую тяжесть. Только то ей помогает, что звонари не раскачивают колоколов, как у нас, а бьют в них языками; но чтоб размахнуть иной язык, требуется человек 8 и 10. Недалеко от этой церкви есть колокол, вылитый для одного тщеславия: висит он на деревянной башне, в две сажени вышиною, чтобы тем мог быть виднее; язык его раскачивают 24 человека. Незадолго до нашего выхода из Москвы колокол подался немного на Литовскую сторону, в чем Москвитяне видели добрый знак: и в самом деле вскоре нас выжили из столицы.
О проекте
О подписке